Забвение

      Этот бог старел по-другому.       Не было паутины морщин на ранее гордом лице.       Не было беззубого рта, который при широкой усмешке походил бы на глубокую темную пещеру.       Не было опухших ног и седых редких волос.       Только затравленные, измученные глаза бродяги, пожирающие все вокруг со всей мощью отчаяния. И напряженное до предела лицо, вот-вот готовое разорваться в попытках вспомнить нечто столь важное. Определяющее.       Бог не мог забыть.       Как же его зовут?       Так много времени утекло с тех пор, когда он слышал эти нужные звуки, звучащие песней из уст его людей. Раньше они лились без остановки и мягко ласкали уши. Заставляли улыбаться и чувствовать себя нужным. Его имя ― властное, грозное ― рождалось с первым криком младенца и умирало с последним вздохом старика. Пока не опало оно пожухлым листом, и его не втоптали в рыхлую, мягкую от небесных вод, землю.       Зовут ли?       Имя выпорхнуло из него так же быстро, как изящная бабочка из серого кокона, оставив после себя лишь оболочку, облаченную в выцветшую мешковатую одежду.       Когда-то он был любим.       Его сила, насаженная на кончик длинного копья или меткой стрелы, вгрызалась невидимыми зубами в плоть иноверцев и слышала предсмертный, преисполненный удивления или отчаяния хрип. Кровь, пролитая в дни жестоких битв, служила пенистой купальней, в которой он, словно восторженный ребенок в лужице, не уставал плескаться. Матери тихим шепотом просили, чтобы сыновья их были такими же красивыми и смелыми.       Они любили. Поклонялись. Преклонялись.       Приносили богатые жертвы, и он лакомился ими, благосклонно урча от удовольствия и щуря лукавые глаза.       Самоотверженно защищал тех, кто защищал его.       До тех пор, пока был им нужен.       Иной раз он, услышав знакомый ― как ему казалось ― перечень звуков, увидев воздетые руки, просящие о покровительстве, бежал. Взволнованный, надеющийся, он спешил на подгибающихся ногах, чтобы только встретиться с ликующими глазами другого ― нынешнего правильного бога, окруженного ореолом веры и благодати.       ― Твое время уже прошло, видишь. Ты им больше не нужен. Иди отсюда.       Как старому льву, выброшенному из собственного прайда юнцом с пушистой гривой.       И он стоял, прошитый этим презрительным взглядом, которым некогда одаривал других, таких же потерянных и забытых, и понимал: не люди служили ему когда-то, а он им.       Быть богом ― значит быть зависимым.       Быть богом ― значит бояться, что когда-нибудь тебя смоют с себя так же легко, как дождь смывает пыль с каменных дорог.       Вскоре этот самый ― нынешний правильный бог ― будет стоять на его месте, пытаясь вспомнить свое потерянное и распотрошенное имя.       Заливаясь истеричным смехом, он шел прочь, шлепая босыми ногами по грязи и кутаясь в свои лохмотья, и все еще надеялся, что однажды его назовут правильно и пробудят от древней спячки.       Когда он будет им нужен.