***
Настроения, коего, по мнению уважаемого Боба Сойера, требовала разыгравшаяся за окном погода, не удалось достигнуть за счет только одной бутылки бренди, поэтому двумя джентльменами незамедлительно и единогласно было принято решение прибегнуть к помощи второй, а в дальнейшем, если это будет необходимо, и третьей. И снова же в ход пошла невероятная ловкость мистера Бена Эллена, не имеющая свойства притупляться в зависимости от количества выпитого ее обладателем алкоголя, и с помощью которой этот джентльмен извлек новую бутылку славного напитка и с былой торжественностью поставил на миниатюрный столик. Как только приготовления к продолжению процедуры поднятия настроения подошли к концу, маленьких размеров граненый стаканчик снова заходил в разные стороны стола, перенося в своем прозрачном полом тельце живительную жидкость то одному джентльмену, то другому. В один из таких переходов, когда в порядке очереди стакан со всем содержимым оказался в руках мистера Сойера, тот, осушив его одним духом, не поспешил передать эстафету своему другу, а, наоборот, задержал ее у себя, покручивая в руках и изучая таким взглядом, словно она была ни что иное, как новехонькие золотые часы, или, по крайней мере, не менее ценная цепочка от них. — Друг мой! — торжественно начал он, посматривая на Бена Эллена из-под полу опущенных век. — а вы знаете что происходит на протяжении уже целого вечера? — Не имею ни малейшего представления, — ответил этот джентльмен, тупым взором сверля своего собутыльника, ведь мыслительная способность, в отличие от ловкости, напрямую зависела от степени трезвости. — Не поделитесь своей версией? Мистер Сойер, явно ожидавший такого ответа, непроизвольно осклабился, затем попытался принять степенный и загадочный вид, но, потерпев неудачу, потянулся через стол навстречу мистеру Эллену и продолжил с все той же широкой улыбкой на лице. — Весь этот вечер, мой любимейший коллега, у нас с вами происходил обмен… посредством этого вот стакана… — и сразу после этих слов он продемонстрировал мистеру Эллену миниатюрный стаканчик, который все это время сохранял в своих руках. — Ни что иное, как поцелуй, дорогой Бен. Неконтактный, разумеется. Выдохнув первые слова горячим шепотом вкупе с алкогольными парами, а на последних чуть отстранившись Роберт замер в кресле, приготовившись наблюдать за реакцией молодого человека, восседавшего напротив. Этот вышеупомянутый джентльмен несколько минут сохранял хладнокровное спокойствие, видимо, пытаясь переварить в одурманенной голове услышанное. Затем брови его удивленно поползли вверх, пренебрегая всеми анатомическими правилами и прецедентами, затем, замерев на определенной высоте, начали снижение. И покуда же совершалось все это действо улыбка на его физиономии безостановочно растягивалась, пока не приобрела размеры поистине чудовищные, и, без сомнения, вредные для мышц лица. В виде финального аккорда этой немой интермедии он издал странный полу смешок, отравив при этом воздух перегаром, и чуть наклонился к мистеру Сойеру. — Да что вы говорите… — с этими словами мистер Эллен, не отрывая пытливого взгляда от своего неугомонного друга, перехватил у него маленький стакан и стал одними пальцами изучать его, при этом пытаясь сохранить хотя бы малейшее равновесие. Тем временем Боб Сойер, явно пребывавший в замешательстве от такой реакции своего, казалось бы, совершенно недееспособного друга, и слегка смущенный тоном его голоса, грозил растерять некогда переполняющее его самообладание. Под влиянием этих факторов и угрозой сдать лидирующие позиции, он вновь перегнулся через стол и со всеми дерзостью и простодушием, какими только располагал, ответил на взгляд своего оппонента. Неожиданно раздался стук, треск и звон, которые не могли не привлечь внимания молодого Боба Сойера. Он опустил голову и с удивлением отметил наличие на столе маленьких осколков стекла, несколько мгновений назад представлявших собой миниатюрный граненый стаканчик, находящийся до настоящего времени в руках Бена Эллена, но сейчас, как и следовало ожидать, там отсутствующий. — Кажется, прямо сейчас мы с вами лишились посредника. Какая жалость, — сказал мистер Эллен, губы которого исказились то ли в ухмылке, то ли в гримасе. Боб Сойер, не ожидавший подобного выпада, который однозначно свидетельствовал о его поражении в этом маленьком поединке, принял по возможности разумное для его состояния решение: уйти с подобающим достоинством, то есть косить под дурачка до последнего. Отдадим ему должное, делал он это профессионально. — И как же быть? — невинно хлопая белесыми ресницами, спросил этот вышеупомянутый джентльмен. Бен Эллен наклонил голову набок, с самым мученическим видом закатил глаза и вновь обратил внимание на персону растерявшегося к тому моменту Боба Сойера. — Вы — коварный интриган и искуситель, сэр, — на выдохе произнес он. — Простите, что вы имеете в виду, сэр? Не успел мистер Сойер напустить на себя тот глуповатый и кроткий вид, коего требовала подобная фраза, как его оппонент, притянув того за волосы, прервал самым фамильярным образом из всех — поцелуем. Только на этот раз никаких посредников не наблюдалось, ибо единственный возможный претендент на это место рассыпался по столу в виде пыли и осколков, и ввиду этого обстоятельства был не в состоянии исполнять свои обязанности. Хотя, кажется, молодые люди сейчас даже не задумывались о присутствии такового. Что и говорить, процесс поцелуя невероятно увлекателен.***
Принимая во внимание нашу исключительную воспитанность и целомудрие, не нуждающееся в подтверждении, мы опустим некоторые особенно личные и интимные подробности, и позволим себе упомянуть лишь о том, что мистер Бенджемин Эллен под действием бренди становился крайне сентиментальным, в то время как мистер Роберт Сойер от этого же напитка, напротив, терял всякий стыд. Этих сведений вполне достаточно, чтобы путем несложных аналитических операций представить себе дальнейшее развитие событий. Но я не стану принуждать читателей к подобной деятельности, а уж тем более не буду их томить. Скажу прямо: по прошествии каких-то получаса, когда место действия уже успело переместиться с гостиной на спальню, этот последний джентльмен, он же уважаемый Роберт Сойер, размахивая своей собственной рубашкой, словно символом безоговорочной капитуляции перед неизвестным врагом, восседал верхом на расхристанном и раскрасневшемся то ли от чрезмерного количества выпитого алкоголя, то ли от абсурдности происходящего Бенджемине Эллене. Тот в свою очередь тянулся к молодому человеку руками и губами, но каждый раз получал игривый отказ, сопровождаемый небезосновательной гарантией на нечто большее, чем простые поцелуи и объятья (при наличии у того терпения, разумеется). И некоторое время Бенджемин послушно соглашался на такие условия, в безмолвии продолжая наблюдать за фривольными выходками своего друга, пока, оценив все «за» и «против», не пришел наконец к выводу, что располагает бо́льшими габаритами по сравнению с Бобом Сойером и вполне имеет право дерзнуть и покусится на его больно затянувшееся главенство. Одним ловким движением (а мы уже упоминали о фантастической ловкости мистера Эллена) этот джентльмен перевернулся и вдавил некогда своего наездника в матрац, встретив со стороны последнего минимальные возражения, какие тот выказывал скорее для вида, чем всерьез. И так горячи были поцелуи, и так крепки объятья, и так насыщенна действиями ночь, что мы, ограниченные в нашем повествовании рейтингом и здравым смыслом, не имеем права и дальше распространяться о них так же пространно, как распространялись о других, не менее важных событиях до этого. Скажу в довершение лишь то, что на следующее утро у прославленного мистера Бенджемина Эллена страшно болела голова, а у другого, не менее прославленного Роберта Сойера не только голова, но и мужское самолюбие. И вы, дорогие читатели, я уверен, сможете сделать на основании этих вышеупомянутых фактов должные выводы, утешительные для себя, и, возможно, не самые утешительные для мистера Сойера.Конец