Живой, настоящий, тёпленький такой

Уныло болтающийся на плече один-единственный друг и полное отсутствие личной жизни по причине безответного по местному принцу — это явно не то, чего Чимин ожидала от старшей школы. У неё в фантазиях море подруг и парней-приятелей (которым она нравится на самом деле, просто они все большие трусы и не достойны её, ха), восхищённые взгляды на переменах и, конечно, тот самый, с которым вместе до конца жизни и гроб один на двоих. Она бы посмотрела на него из-за плеча, заправив прядь волос за ухо, и он бы понял сразу же, что ему не прожить без её улыбки. Романтика, цветы, долгие свидания и рука в руке, первый трепетный поцелуй, а потом…. В мечтах Чимин весь мир у её ног, а на деле она куксится уже минут десять, обиженная на всех и вся и больше всего на Чану, который нудит что-то там про свои игрушки, а на страдания лучшей (на минуточку!) подруги ноль внимания. Надежды — штука такая, которая имеет свойство не оправдываться. В случае Чимин они не просто не оправдались — они рухнули с треском и особой помпезностью. — Да ну вот что ты дуешься? — Чану тянет её за щеки, и Чимин отчаянно хочется брыкаться. Кое-кто и сам тут на хомяка похож, но ведь нет, надо именно к ней докапываться. — Хочешь, я ему скажу про тебя? И вот оно, главная ирония всей её жизни. На небесах, наверное, смеялись очень долго, когда решили подружить Чимин с младшим братом человека, по которому Чимин воет уже полгода. Это же так забавно, серьёзно, приходить в гости к своему бро-братану-брательнику и вместо проекта по всемирной истории пялиться на лежащее на соседней кровати совершенство. Чану каждый раз говорит «расслабься», а Чимин трижды врезалась лбом в дверной косяк. Больно, между прочим. — Только попробуй обмолвиться ему хоть словом, и, клянусь, я выпотрошу тебя собственноручно, — Чимин смотрит на Чану, как на врага народа, и тот сразу корчит из себя оскорблённую невинность, для большей картинности ещё и к другому концу стола отодвигаясь. — Не больно-то надо, я тебе помочь хотел, а ты. Плюшечкой Чану прикидывается великолепно. Едва ли не лучше самой Чимин, которая уже автономно в режиме ути-пути-щёчки-глазки-улыбашка-солнышко и это не лечится. Такого только обнять и по голове погладить. У Чимин просто нет выбора, поэтому она и пересаживается ближе бочком-бочком и легко и ненавязчиво укладывается на плечо Чану. У него игнор и обидки, у неё в глазах сердечки и Юнхён наконец-то соизволил прийти в столовую. Сейчас бы саундтреком к фильму поставить на заднем плане Imagine Dragons, и всё, Чимин готова, выносите. Потому что Юнхён красивый до неприличия в школьной форме, да и в принципе красивый такой, что сердце исходится в предсмертных судорогах и голова лёгкая-лёгкая, как воздушный шарик. Нельзя таким быть, Юнхёна нужно запретить законодательством, чтобы нигде и никак, чтобы никогда, иначе хрупкая чиминовская психика просто не выдержит. Она смотрит на чужую улыбку (лыбится по-любому в ответ, иначе стал бы Чану ржать над ухом), на абсолютно идеально совершенные руки, на широкие плечи, спину, ноги… Чимин жмурится, когда понимает, что пялится слишком уж откровенно и очень хочет умереть. — Ты точно не хочешь, чтобы я помог? — нет, Чану, просто уходи из идеального мира Чимин и брата своего захвати, чтобы наверняка. — А то ты скоро весь стол слюной закапаешь, фу. — Отвали, а, засранец маленький, — и плевать, что этот маленький засранец выше её сантиметров на пятнадцать и в целом крупнее раза в три, Чимин всё равно лупит его со всей возможной силой и агрессией. — Бесишь меня! Бесишь, бесишь, бесишь! — О нет, что же делать, я вызвал гнев Чимин, королевы воинов! — Чану с её попыток принести другу хоть какой-то физический ущерб ржёт ещё больше и разыгрывает смерть на столе в школьной столовой. — Пощади меня, воительница, прошу! Смилуйся! — И не надейся на мою пощаду, тебя ждёт расплата за все твои деяния! — вообще, Чимин тоже ржёт и бьёт, не прикладывая к этому никаких сил, но комедию поломать надо. Быть дебилами в глазах общественности, так вместе. — Я слишком молод, чтобы умирать! Умоляю, пощади. Всё сделаю, только оставь меня в живых! — Твои грехи можно оплатить только кровью! — Чимин едва не смахивает со стола остатки своего обеда и только тогда сбавляет немного обороты. Еда — это святое. — Но я, так и быть, проявлю милосердие и оставлю тебя в живых. Но взамен ты должен будешь прислуживать мне до конца своих дней. Ты готов на это? — Ни за что, даже моя жизнь этого не стоит, — и вот разве это создание можно назвать плюшечкой? Ага, как же, чистое, концентрированное зло, а не плюшечка. — Я же тебя не вынесу. — Я тебя ненавижу, — и вот даже желания нет злиться на этого гада, так что Чимин просто ложится на него обратно и пытается перевести дыхание. — Всей душой ненавижу, честное слово. — Я тебя тоже, Пак Чимин, — Чану дышит так же тяжело, обнимает её, как плюшевую игрушку, и упирается подбородком в макушку. Идиллия, мир, все счастливы и довольны. Чимин иногда думает, что ошиблась, промахнулась немного, когда втрескалась по уши в старшего брата Чану, а не в него самого. Он ведь лучший вариант, хотя и придурь редкостная. Общие интересы, одинаковое чувство юмора, взаимопонимание такое, что говорить ничего не надо, и главное — он же всё для неё. «Чану-я, хочу мороженку», — и вот через пятнадцать минут они сидят и едят мороженое. Он шоколадное, а она лимонное. «Чану-я, мне холодно», — и поверх её куртки уже надета чужая, а сам он мёрзнет, но вида не подаёт. «Чану-я, приезжай, а?» — а потом всю ночь жрать что-нибудь очень вредное, смотреть фильмы и болтать ни о чём. О таких отношениях мечтает каждая первая, и Чимин не исключение, но нет, Чану — братуха, Юнхён — первая настоящая влюблённость. Несправедливо, обидно и вообще как так, но потом она снова залипает на улыбку не Чану, и все сомнения благополучно остаются за бортом. Какой Чану, когда в животе не бабочки, а киты самые настоящие ворочаются и посвящают любовные серенады Юнхёну, от которого лужей по полу размазаться и нотис ми, семпай. И наплевать бы, что невзаимно, что дальше мелкой подруги мелкого брата Чимин не продвинуться, что можно только со стороны глазеть. Правда, плевать, в этом что-то даже романтичное есть, но у Юнхёна есть Джин. И вот это бесит до белых пятен перед глазами. — И что он нашёл в этой крашеной сучке, — Чимин хочется убивать, когда Джинни (это же надо так обозваться, мерзости какие) по-хозяйски лезет к Юнхёну и глазки строит такие добренькие, заигрывает. — Ещё раз назовешь Джин сучкой, и я тебе больше не друг, — Чану пялится на Джин восторженно, и да, бонусом к неразделёнке Чимин по Юнхёну идёт безответка Чану по Джин. Вселенная, почему. Что за извращения. — Но она же да, — Чимин хочется повеситься от несправедливости, когда Юнхён улыбается и преспокойно обнимает Джин за талию, переговариваясь с ней о чём-то. — Ты посмотри! — Она не да, а вот ты может быть, — вот она, сила любви. Чимин всегда будет для Чану вторым номером. И вот ещё одна причина, почему они не. — Джин хорошая. — Распрекрасная, ага. Юнхён тоже оценил. И вот кому больнее, самой Чимин или Чану, не понятно, но есть больше совсем не хочется. Так что Чимин поднимается из-за стола и с тихим «увидимся после уроков» сваливает из столовой как можно быстрее. Смотреть на чужое счастье, которое так хочется сделать своим, сил у неё больше нет.

***

«Ну и где ты?» Чимин не умеет ждать совсем, совершенно, нифига нет, поэтому, когда Чану не появляется у школьных ворот целых пять минут, она уже написывает ему в какаоток. Где черти носят это высокорослое чмо? Запнулся на лестнице, упал и умер? «Прости хён перехватил по дороге и просит пойти к нему на курсы домоводства». «Што. Какой из тебя домовод, Чену?» «Я должен буду есть. Какой-то конкурс выпечки все дела, а один из судей заболел. Я не могу отказаться, ты же понимаещь». «Вот как, променял меня на еду?» «Хён предлагает и тебе прийти». Еда, Юнхён, приготовленная Юнхёном еда. Чимин дважды повторять не нужно, чтобы она понеслась на всех парах в корпус, где этот самый домоводческий клуб заседает каждый вторник и среду. Это же просто комбо, от которого затрепещет сердечко любой железной леди. А Чимин вовсе не железная, и кушать тоже очень хочется. Это глупо, наверное, бежать вот так. Чимин даже запинается пару раз, один умудряется упасть (благо, кожу не сдирает, а то не прикрытые юбкой колени и так похожи на место проведения третьей мировой), в итоге врезается в спину стоящему в проходе Чану, и утыкается ему любом ему между лопаток. Вроде бы успела, уже неплохо. — Мне нужна пара секунд, чтобы отдышаться, — Чимин кажется, что она сейчас задохнётся или умрёт от разрыва сердца, а Чану кажется неожиданно низким и что-то тут явно пошло не так. — Ты как раз вовремя, мы думали начать, — нет, это точно голос не Чану, — Проходи, садись рядом с мелким. Мир крошится на маленькие кусочки, когда до Чимин доходит, с кем она стоит вот так и как глупо выглядит со стороны. Юнхён. Живой, настоящий, тёпленький такой. Улыбается ей и даже ни словом не против, только смотрит как-то странно, когда Чимин шарахается от него в сторону и идёт к Чану на негнущихся ногах. Маленький предатель сидит и ржёт. Конечно, это не он сейчас попал в самую позорную ситуацию за всю свою жизнь. — Ты похожа на помидорку, — Чану уже хомячит что-то и выглядит настолько подозрительно довольным, что смущение даже немного отпускает и хочется покусать. Больно покусать. — Ты похож на предателя, — Чимин не знает, на что обижается, но получается как-то само собой. — Я же не сделал ничего, — и вот, да, обижаться умеет не только она, а Чану весь из себя обделённый и страдающий. — Ты ешь, — тоньше перевести тему, конечно, было нельзя, но для Чану прокатывает, ему только повод дай. — Это Джин меня угостила. Сама приготовила, — он весь аж светится от удовольствия, и Чимин очень хочется снова назвать Чану предателем. — Вкусно. — Не подавись, — на большую любезность Чимин не способна, когда дело касается Джинни (фу, противная), а Чану ест и радуется жизни, включив тотальный игнор. Маленький предатель. Конкурс начинается… странно. С массовых обнимашек и несмешных шуток от Юнхёна (Чимин всё равно смеётся). И проходит так же в ритме вальса. То есть, Чимин думала, что если это конкурс, то все будут реально соревноваться, а не болтать по-дружески и помогать друг другу, если где случается косяк. Она даже подвисает ненадолго, пытаясь понять, что творится в голове у этих поварят, пока перед глазами не мелькает Юнхён и привет, сверкающая пыль в мозгах и счастливый взгляд. На Юнхёна за готовкой смотреть не оторваться — сплошное удовольствие и так прекрасно, что болят глаза. Он весь сосредоточен, но всё равно улыбается, шутит и так ловко обходится со всеми этими кастрюлями, лопаточками, ножами и даже миксером, что замуж можно прямо сейчас. Чимин согласна с порога под венец. Рубашка расстёгнута на три верхних пуговицы, рукава закатаны для удобства и даже фартук (драный школьный фартук!) превращается на Юнхёне в нечто, с чем не сравнится ни одно произведение искусства. Постелите Чимин на полу, пожалуйста, она готова умирать. — Можно тебя на секундочку? — в прекрасный новый мир вторгается Джин. Как всегда. Вечно она всё портит, эта Джинни. — Чего тебе? — Чимин даже милой быть не пытается, потому что, эй, у неё тут Юнхён прямо по курсу, отвалите и не попадайтесь на глаза до конца дней своих, все посторонние. — Это важно, пойдём, — Джин выглядит неожиданно серьёзной и тянет за рукав с бараньим упорством. Чимин даже проникается, значит, что-то действительно важное. — Ладно, пойдём, — и только бы не замечать удивлённого взгляда Чану в спину, только бы не замечать. Джинни вытаскивает её в коридор и мнётся с ноги на ногу долго-долго, то хмурится, то неловко улыбается, то вообще краснеет, и это явно что-то новое. Чимин думает, что где-то прокололась и сейчас ей будут тщательно промывать мозги насчёт «Юнхён-и мой, уходи из нашей жизни или я тебя зарежу тем огромным кухонным ножом», просто Джин слишком добренькая и не знает, как правильно начать. Это пугает. Чимин совсем не хочет уходить из жизни Юнхёна, совсем-совсем. Ей только смотреть на него разрешите, уже спасибо. Надо будет, она готова умолять. — Так вы с Чану… встречаетесь? — вот это называется неожиданным поворотом. Чимин не верит, что всё дело в этом, но Джин краснеет так отчаянно, что поверить всё-таки приходится. — С чего ты взяла? — нет, Чимин, не думай, что Джин могла бы… просто нет. — Вы ходите всегда вместе и ведёте себя так, что я… Юнхён говорит, что нет, но он дурак. Джинни краснеет ещё сильнее, и вот это уже словами не передать, но Чимин молчит и ждёт продолжения. Он глупенькая девица, и не-не-не, Джин, я столько натерпелась из-за тебя, так что теперь твоя очередь страдать. — Мой ответ зависит от того, для чего он тебе нужен, — Чимин чувствует себя великим манипулятором и просто любителем жестоких пыток, когда Джин смотрит на неё обиженно, но cʼest la vie. — Он мне нравится, — Джин, наверное, очень-очень плохо, но никто в этом не виноват, кроме неё самой (и надуманных обид Чимин, но это уже детали). — Так встречаетесь или нет? — Нет, — в своих глазах Чимин резко от гения злодейства вырастает до заядлого доброхота, когда лицо Джинни светлеет и она едва не лезет обниматься, но чёрта с два, держите свои руки при себе, милочка. — Тогда можно я заберу его у тебя после конкурса? — очень хочется спросит что-нибудь в духе «што» и заржать в голосину, но Чимин кивает поспешно и тащится обратно в кабинет, чтобы не смущать больше ни себя, ни Джинни.

***

Выигрывает в конкурсе внезапно Джин. То есть, не то чтобы это было не закономерно, с её-то любовью к готовке и обаятельной улыбкой, от которой растаяли все судьи (и особенно Чану, прям в лужицу), но Чимин свято верила в победу Юнхёна до последнего. Он ведь тоже приготовил что-то очень вкусное, пусть и непонятное, и улыбался так, а ещё кормил Чимин. Сам, с ложечки, говорил при этом что-то, просто урурур, лепестки сакуры вокруг, особенно если бы она слышала хоть что-то из его слов. Как ему за это не присудили первое место? Кто посмел? А потом Чану как-то плавно уводит под руку Джинни, и мелкий засранец даже не думает прощаться, сверкая направо и налево своей ошалелой, но радостной улыбкой. Чимин даже не обидно, но грустно как-то и немного одиноко. И не сказать, что воспоминания о сегодняшнем дне не будут греть её несчастное сердечко до скончания веков, просто идти в компании с кем-то лучше, чем в гордом и независимом одиночестве. — Жизнь тлен, — Чимин иногда сама себя поражает степенью собственного глубокомыслия, которое чаще всего случается после очередного не свершившегося падения (а может и свершившегося, если ноги совсем не держат). — Эй, Пак Чимин! Проводить тебя? Когда сзади на неё налетает Юнхён и смеётся как-то ну совсем, ну кто так смеётся вообще, Чимин не верит, что вообще жива. Что ж за день сегодня такой? Вселенная наконец-то решила повернуться к Чимин лицом, а не чем обычно? Может, она просто спит? — Пак Чимин, ты здесь вообще? — Юнхён стоит весь из себя сладко-солнечный и просто цветочный мальчик, так что Чимин решает, что спит совершенно точно и была не была. — Да, проводите меня, Юнхён-шши, — она краснеет перед Юнхёном даже во сне, славненько. — Можешь обращаться ко мне неформально, — Юнхён благостно улыбается и только потом моргает пару раз, как в замедленной съёмке, — А где, собственно, ты живёшь? — Тут недалеко пойдемте… пойдём, — Чимин кивает в сторону дома и улыбается Юнхёну в ответ, потому что как ему не, когда он да. Говорить с Юнхёном оказывается ещё лучше, чем она представляла, а она представляла не раз и очень тщательно, вплоть до игры света в волосах. Это отдаёт маразмом, но чем же ещё заняться посреди ночи, когда у тебя безответная любовь и бессонница. Юнхён шутит снова много и не смешно, но Чимин смеётся в голос и чувствует себя до неприличия счастливой. Юнхён просит называть его «оппа», и она уверяется только больше, что всё это сон, слишком реальный, но всё-таки. И это так круто и странно, что Чимин пробует несколько раз на разный манер «оппа! оппа-а-а, оппа. оппа!», пока не видит улыбку Юнхёна слишком близко к себе, и да, случается коллапс. — Мы пришли, — Чимин смотрит на многоэтажку перед с собой с тоской дикого зверя и хочет пойти ещё, куда угодно, только чтобы Юнхён и не домой. — Уже? — Юнхён смеётся на её обречённый кивок и пальцами поднимает уголки её губ вверх. — Ты милая очень, ты в курсе? Чимин, вообще-то не в курсе, то есть в курсе, но нет, что ты творишь, Сон Юнхён, я уже умру прямо сейчас. Она и моргнуть не может в шоковом состоянии, не то что ответить вразумительно, но этот тут и не надо никому, видимо, потому что Юнхён целует её так, будто бабочка порхнула, и со всё с этим же своим смехом отходит на два шага назад. Нет, Чимин не спит, она умерла и попала в рай. — Заглядывай к нам почаще, ладно? — Чимин кивает заторможенно. — Я провожу тебя и завтра, — ещё раз. — До завтра, Чимин-а. Чимин выдыхает неслышное «до завтра» и идёт домой, медленно, очень медленно, боясь закричать слишком много и схлопотать разрыв сердца на лестничной клетке. Сон Юнхён её поцеловал. Её поцеловал Сон Юнхён. Поцеловал Сон Юнхён её. Поцеловал. Живой, настоящий, тёпленький такой. Чимин всё-таки верещит и прыгает по квартире сумасшедшим кроликом, сметая на своём пути ноутбук, мамину кружку и игрушки младшего брата. Это же неправда, не верю, быть такого не может. Жизнь определённо удалась. Вечером ей приходит сообщение от Чану в катоке, где он весь такой восторженный и «ты не поверииииииищщщщщщщщщь что со мной произшло сегодняяяяяяяяя», а Чимин только улыбается шире прежнего и зарывается лицом в подушку. Нет, Чану, это ты не поверишь.