***
Она едет уже час. И все это время только и вспоминает то, что было ночью. Она думает о Лексе. Она не может остановить это. Она не хочет останавливать это. Эти мысли — часть её. То, что она чувствует к своей начальнице, тоже её часть. Ну и вишенка на торте её воспоминаний — это грусть. Тяжесть. Нечто поселилось в груди и сидит там с ночи. Чертовски грустно от того, что этого больше не будет. Лекса не пишет и не напишет. Лекса больше не расслабится так, как расслабилась ночью. Лекса больше не улыбнётся, как улыбалась. Она не улыбнётся так ей. И уж точно — она больше не прикоснётся к Кларк. Все, что у Кларк есть — это воспоминания, поэтому, чёрт возьми, она будет об этом думать. Две недели. Она не увидит Лексу две чёртовы недели. Кларк крепче сжимает руль. Руль, который раньше сжимала своими руками Лекса. Кларк начинает гладить его пальцами. Кожа на руле такая… гладкая. Она хочет коснуться руля щекой. Так. А вот это уже ненормально. Кларк берет телефон с соседнего сидения и смотрит на экран. Она и так знает, что там нет новых сообщений. Она знает, но почему-то постоянно проверяет. А иногда заходит в чат с Лексой, будто там внезапно окажется сообщение, которое из-за какого-нибудь сбоя не оповестило её о том, что пришло. Кларк очень бы хотелось знать, что об этом думает Лекса. Она хотела бы знать, что Лекса подумала, когда проснулась. Ведь как ни крути — Лекса вчера пила виски, Лекса была пьяна. Лекса такая собранная, поэтому, скорее всего, она проснулась, выкинула это все из своей головы и пошла в душ. А потом как ни в чем не бывало пошла кого-нибудь тиранить. Лекса, наверное, даже не знает, что Кларк не будет целых две недели. Лекса даже не заметит её отсутствия. В любом случае, Лекса — эта та, кто смог бы все это выкинуть из своей головы и жить дальше как ни в чем не бывало. Еще час. Ехать еще час, и она увидит маму, по которой соскучилась. Радует то, что, как только она вернется в дом, где выросла, вся тяжесть уйдет.***
Все ушло. Ушло на десять минут, пока она обнималась с мамой. И вернулось обратно. Стоило маме задать вопрос, откуда у Кларк автомобиль. Стоило Кларк начать врать. Стоило ей начать говорить: «Моя начальница подарила мне её, потому что…». Кажется, что тяжесть вернулась с лишними килограммами, потому что Кларк вдруг начинает осознавать, что понятия не имеет, зачем на самом деле Лекса ей подарила машину. Потому что она ни за что не может поверить в то, что та променяла машину на какие-то проценты, которые уходят вообще-то не лично ей. Целых две недели. Две чёртовы недели! И Кларк вдруг ненавидит себя за эти мысли. Целых две недели. Две прекрасные недели она проведет со своей любимой мамой, по которой соскучилась.***
Эти две недели сущий ад! Это полное и гребаное дерьмо! Это было невыносимо. Невыносимо сложно. Невозможно. Невозможно отпустить телефон даже на секунду. Она с телефоном спала, ела, гуляла. Она буквально срослась с ним. «Ты так грустно смотришь на него», — заметила её мама, когда пришло сообщение от Джесс. Но дело совсем не в Джесс. Все дело в том, что каждый раз, когда Кларк слышала уведомления, внутри все подпрыгивало. Она любит Джесс, но это не то, что ей было нужно. Конечно, мама не слепая. Она все видела, и Кларк ненавидит себя за то, что недостаточно вовлечена во все, что происходит здесь и сейчас. Она должна была быть с мамой и телом, и мыслями, но у нее нихрена не вышло. «Наконец-то ты влюбилась», — сказала её мама как-то утром. Кларк знает, что мама её любит, но, чёрт возьми, не стоило этого говорить вслух. Не в такой день. Не в тот период, когда Кларк пытается выжить. Этими словами мама запустила какой-то механизм внутри Кларк, и в итоге это привело к тому, что та провалялась в кровати целый день. Кларк ждала. Ждала. Ждала. Но сообщений не было. Она хотела написать сама, но даже не представляла, что именно. И очередной раз, засыпая с телефоном в обнимку, Кларк поняла, что все, что она чувствует — это нетерпимо. Она просто не может так жить. Ей не нравится. Она слишком сильно скучает по Лексе.Сегодня
Кларк лежит в кровати. Еще три дня. Целых три дня она будет здесь. Чёртовых три дня. Нет. Всего три дня. Всего три дня, и она снова уедет и будет скучать по маме. Кларк действительно ненавидит себя. Потому что это ложь. Это неправда. Каждый день здесь — это мучение. Каждая минута — это мучение. Она очень любит маму. Она правда очень её любит, но, боже мой, она ведь почти все время одна дома. В конце концов, её мама работает и дома бывает по вечерам и выходным. Она хорошая дочь. И она ужасная дочь, потому что очень хочет вернуться в город, где живет человек, которого она больше всего на свете хочет видеть. Кларк хнычет в подушку. Она так больше не может. Три дня — это слишком долго. Это целая вечность. Хватит. Пусть она будет тупой мазохисткой. Пусть она будет человеком, не имеющим гордости, и все такое. Пусть Лекса ей грубит. Да что угодно. Что угодно будет лучше, чем всё это. Кларк открывает чат. Лексы не было в Ватсапе целых семь дней. Кларк плевать на это. Она напишет ей. Напишет что-нибудь. Да хотя бы какую-то тупость. А какую? Кларк снова мычит в подушку. Соберись, соберись, Гриффин! Пожалуйста! Кларк: Я скоро выхожу на работу. Можно узнать, в какое время мне надо быть на работе? Сердце Кларк подпрыгивает к горлу и выпрыгивает изо рта, когда появляется надпись: «В сети». Она хотела написать тупость? Вот, пожалуйста. Лекса знает, что у Кларк есть график. Она знает, потому что Марго так и написала в письме: «Лекса составила график. Ознакомься. Жду подтверждения». Конечно, Кларк подтвердила уже. Лекса: Кларк, в понедельник, 4 числа в 2 часа дня. Господи. Боже мо-ой! Сердце укатилось уже куда-то в другой конец комнаты, потому что Кларк не чувствует, как оно бьется. Может, она просто уже умерла? «Кларк», «Кларк», «Кларк». Она написала: «Кларк». Кларк прекрасно помнит тот момент, когда Лекса впервые назвала её по имени. Она не знает, от чего зависело дальше то, как Лекса к ней обращалась. Может, это вообще ни от чего не зависит и ничего не значит. Но… «Кларк» — она смотрит снова на сообщение. Сейчас это «Кларк» все, что у нее есть. Кларк: Спасибо. Кларк смотрит на шапку чата: Печатает… Печатает… Печатает… А вот и сердце. Оно снова долбится по всему её телу. Не печатает. Проходит минута. Две минуты. Три. Пять. Десять. Пятнадцать. Лекса: Пожалуйста. Кларк тупо смотрит на сообщение. «Пожалуйста». Это самое сухое «пожалуйста» в её жизни. Кларк откидывает телефон в сторону и утыкается лицом в подушку.