Wandering from you, Falling at your side. Wandering from you, Healing my desire.
Stumbling in your soul, Give yourself to me, Hurting your desire, Healing mine... © Lacuna Coil – Comalies**
Дикая усталость давала о себе знать – Бельфегор едва держался на ногах. Окровавленный, с покрытыми пылью волосами и в порванном плаще, он буквально заставлял себя идти. Лишь бы доползти до гостиной, а там пусть хоть конец света – он не сдвинется с места, пока не отдохнёт. Причина, по которой была выбрана именно гостиная, проста: сил на то, чтобы приводить себя в порядок, не было, а ложиться в таком виде в свою чистую постель Бельфегор не мог – он же всё-таки принц, а не свинья. Королевские покои всегда должны сиять чистотой. А диван испачкать можно, его всё равно почистят. Свершилось! Заветная дверь отворилась, пропуская Потрошителя внутрь. Спасительная темнота, такая прохладная и уютная, приняла в свои объятия принца. Чувствуя себя опустошённым, Бельфегор повалился на диван и тут же наткнулся спиной на что-то твёрдое. Это «что-то» ойкнуло и свалилось на пол. — Кто здесь? Ши-ши-ши, — в руке принца блеснула сталь, хорошо видимая даже в такой кромешной темноте. — Бе-е-ел-семпа-ай, — раздался в ответ до омерзения знакомый голос, спокойный, отвратительно растягивающий гласные. – Кажется, из-за Вас я сломал руку. — Фран? – известие о якобы сломанной руке Бельфегора ничуть не опечалило. Не помрёт. К сожалению. – Катись отсюда, я не в настроении. — Но Бел-семпай, я первый сюда пришёл. – Фран пошевелился, но что именно он делал, принц не видел. — Да ну? Хочешь попробовать отвоевать диван обратно? Вперёд и с песней, — губы Бельфегора растянулись в улыбке. Было забавно представить себе хрупкого тщедушного иллюзиониста, пытающегося стащить принца на пол. — Никаких манер, – вздохнула темнота. – А ещё принцем себя называете. С этими словами Фран поднялся и направился в сторону двери. — Эй! Ты чего в темноте-то сидел? – поинтересовался Бельфегор, устраиваясь поудобнее. Хоть он и сказал мальчишке, что был не в настроении, на самом деле он чувствовал себя вполне удовлетворённым и счастливым. Он выполнил своё задание идеально, без сучка, живым никто не ушёл. Кровь, конечно же, была не его. — Абстрагировался и пытался избавиться от когнитивного диссонанса в сознании. — Чего? — Бел-семпай, ну зачем спрашивать, если Вы не в состоянии понять моих слов? – Фран вздохнул. – Я пошёл. — Вали-вали. Хлопнула дверь, и в комнате наконец-то воцарилась вожделенная тишина. Покрутившись ещё какое-то время, принц положил под голову руку и закрыл глаза. Засыпал он, как всегда, с улыбкой на лице – он вспоминал брызги крови и крики умирающих под его ножом людей или и вовсе страшные вопли сгорающих заживо в пламени его коробочки. Разбудил Бельфегора чей-то грубый голос и яркий свет, бьющий по глазам. Кажется, кто-то ругался. Обладателем грубого голоса оказался Леви. Лицо его было багровым, а сам он что есть мочи орал на сидящего в кресле Франа. Иллюзионист совершенно равнодушно смотрел на надрывающегося А Тана, а длинные тонкие пальцы перебирали ярко-алую клубнику в тарелке, которую мальчишка держал на коленях. Не поднимаясь с дивана, Бельфегор вскинул правую руку. В воздухе мелькнул серебристый росчерк, пронёсшийся в каких-то миллиметрах от головы Леви. — В следующий раз я не промахнусь, ши-ши-ши, — оповестил он, не без удовольствия отмечая удивлённое выражение лица «боевого товарища». — Бе...Бел, ты чего?! – Леви обернулся, выпучив глаза. – А если бы ты меня прибил? — А что я, по-твоему, пытался сделать? – отозвался принц, вновь поднимая руку. Пальцы небрежно сжимали целый веер «стальной смерти». – У тебя пять секунд на то, чтобы добежать до двери, выключить свет и убраться. Тебя это тоже касается, Фран. — Но Бел-семпай, это тупой Леви разбудил Вас, а не я. — Один. Два. – Чтобы ускорить мыслительные процессы усатого болвана, который просто замер посреди гостиной с тупым выражением на «морде лица», Бельфегор метнул в него сразу все ножи, вновь рассёкшие воздух в опасной, очень опасной близости от Леви. В руке мгновенно появились новые. – Три. — Бел, да чтоб ты сдох! Я сам убью тебя! – проорал Леви, кидаясь на принца и хватая его за грудки. Усач попытался ударить Потрошителя по лицу, но его мощный кулак встретил лишь пустоту. В следующую секунду Леви заорал от боли в рассечённой руке. — Четыре. — Врооооооооой!!! – с пинка открыв дверь, в гостиную влетел Скуало. Вот кто, похоже, был совсем не в духе. — Принцесска пришла, ши-ши-ши, — хмыкнул Бельфегор. — Бел-семпай, Вы что, уже нашли себе принцессу? — Врооой! Заткнулись все! Бельфегор, мать твою за ногу, услышу ещё слово и вырву тебе челюсть! Леви! – не давая хихикающему принцу, которому явно понравилось его собственное сравнение командира с принцессой, ответить, Скуало подскочил к испуганно попытавшемуся отшатнуться усачу и схватил его за горло. – Ты какого лешего тут забыл?! Я же велел зайти ко мне ещё пятнадцать минут назад! Я тебя сейчас на куски порву! — Это...всё...Фран... – прохрипел полупридушенный Леви. — Леви-и-сан, раз уж Вы дурак, то не надо своё отсутствие мозгов на меня сваливать. — Убью! — Молчать!!! С этими словами рассерженный Скуало потащил чуть живого Леви в коридор, где пнул для надёжности, и направился к лестнице. Дверь тяжело закрылась, но к неудовольствию Бельфегора выключить свет Скуало, конечно же, не озаботился. — Сколько времени? – потягиваясь, поинтересовался принц. — Полночь. Вы проспали уже два часа. — Какая точность. И давно ты тут сидишь? Я же, кажется, велел тебе уйти, а не притаскивать этого крикуна и нарушать мой покой. – Принц был недоволен – он чувствовал себя немного отдохнувшим, но бодрости не ощущал совершенно. — Около часа. – Фран проигнорировал второе предложение Бельфегора. Принц снова лёг на диван, положив под голову руки. Хоть он только что сам себе жаловался на усталость, спать не хотелось. Клятвенно пообещав себе на следующей совместной миссии прибить Леви и поджечь труп, чтобы никто не нашёл, Бельфегор повернул голову, глядя на Франа. Иллюзионист поглощал клубнику. Ягода была свежей, спелой и, судя по капелькам воды, сверкающим в свете ламп, только что вымытой. — Эй, Лягушонок, откуда у нас клубника? — Не знаю. – Фран надкусил особенно крупную ягоду. По подбородку потёк водянисто-розовый сок. – Мне Луссурия-сан дал. А что? Вы тоже хотите, Бел-семпай? — Обойдусь, ши-ши-ши. Ненавижу клубнику. — Почему? — Она слишком сладкая. — Я думал, принцы любят сладкое. Вы неправильный принц, Бел-семпай. — Принцы любят кровь, ши-ши-ши. Лягушачья кровь меня вполне устроит, Земноводное. Фран, похоже, счёл за лучшее замолчать. У этого мальчишки напрочь отсутствовали тормоза – он хамил и хамил, нарывался и нарывался, проявляя чудеса сообразительности лишь тогда, когда угрозы становились вполне способными воплотиться в жизнь. Так и сейчас – иллюзионист не мог не почувствовать угрожающие нотки в голосе Бельфегора. Принц не любил, когда пытались задеть его королевскую гордость. Лягушонок молча ел клубнику, мелкие ягоды отправляя в рот целиком, а большие надкусывая. Он пытался есть так, чтобы не испачкаться, но клубника – штука капризная, она не любит, когда её едят аккуратно, потому вскоре пальцы Франа влажно блестели от сока, как и его подбородок. — Бел-семпай, — подал голос иллюзионист. – Мне не нравится, как Вы сверлите меня взглядом. Если Вы всё-таки хотите клубники, лучше подойдите и возьмите. У меня нехорошее ощущение, что вы хотите кинуть в меня чем-нибудь острым. — Ши-ши-ши. Я всегда этого хочу, лягушка. И нынешний момент не исключение. — Я так и знал. – Фран горестно вздохнул. – Мне опасно находиться с таким маньяком в одной комнате. Я ведь не смогу сопротивляться, если Вы захотите меня убить, мы ведь совсем одни, все уже спят... У Бельфегора возникло ощущение, что Лягушонок говорит не об убийстве, а о чём-то другом, так он это описывал. Фран облизал липкие от сока пальцы. Почему-то это его движение взбудоражило Бельфегора – он, не отрываясь, следил за тем, как ярко-красная ягода исчезает во рту иллюзиониста, и как его рука опускается в тарелку за следующей. Язык Франа прошёлся по губам, слизывая потёкший сок. — Бел-семпай! — Ну чего тебе? — Я не могу есть, когда на меня смотрят. — Ну так отвернись. — Может, лучше Вы будете смотреть на что-нибудь другое? – Фран снова погрузил в рот пальцы, облизывая их. — Твою мать, — тихо выругался Бельфегор. Поднявшись на ноги и проигнорировав равнодушное: «Бел-семпай?», он направился в коридор, а оттуда – в ванную. Умывшись холодной водой и приведя себя в порядок, старательно изгоняя из головы лишние мысли, принц хотел пойти к себе в комнату, дабы переодеться, но по дороге его перехватил Скуало. Тот, похоже, всё ещё был в ярости – оставалось только догадываться, какая кара постигла Леви, — но говорил более-менее спокойно. — Эй, Бел! Тебя Босс к себе вызвал. Поторопись, иначе он не только тебе голову открутит, но и мне. В душе что-то дрогнуло, как будто лопнула туго натянутая струна. Занзас никогда не вызывал Бельфегора к себе просто так. Принц уже знал, где будет ждать его босс. Он направился не в кабинет Занзаса, а в его спальню. Он оказался совершенно прав. Занзас сидел на краю своей простой, но широкой кровати и пил вино. Прямо из горла. Про себя Бельфегор посетовал, как можно так обращаться с дорогим коллекционным напитком? Его нужно пить из красивых бокалов, наслаждаться ароматом, смаковать терпкий вкус, а не глушить, как водку. — Чего встал? – хрипло поинтересовался босс. – Раздевайся. Занзас был пьян. В стельку, как говорится. Его язык не заплетался, на ногах он мог держаться твёрдо и уверено, но затуманенный взгляд прищуренных глаз выдавал его состояние. Судя по всему, выпита не одна и даже не две бутылки хорошего вина. Не споря, Бельфегор скинул с себя порванный плащ, стянул полосатую кофту, бросив её под ноги, и замер. Принца называли сумасшедшим, маньяком, психом. Да, именно таким он и был – он любил кровь, любил сеять смерть, любил слушать крики, полные боли и отчаяния, но он ненавидел одно – унижение. Он уважал трезвого босса, который был силён, очень силён, и которому, собственно, до Бельфегора не было дела. И принца это устраивало. Пьяного же Занзаса он откровенно презирал. Ненавидел за разбитую вдребезги гордость. Потерявший терпение босс поднялся, схватил Бельфегора за руки и поволок его к постели. Грубо швырнув принца лицом вниз, он принялся самостоятельно избавлять Потрошителя от одежды, едва не разрывая её на куски. Сопротивляться было бесполезно – Бельфегор уже пытался. Когда Занзас впервые попытался прикоснуться к нему, к принцу, он буквально озверел и едва не убил своего босса. Едва – потому что даже в нетрезвом состоянии Занзас оставался сильнейшим. Он избил Бельфегора до полусмерти, а затем, не обращая внимания на то, что его подчинённый едва жив, взял то, что хотел. В трезвом же виде босс делал вид, что ничего не было – он не припоминал принцу его попытку убийства главы Варии, не обмолвливался словом и о других вещах. Занзас всегда был очень груб. В его движениях, в его прикосновениях не было ни капли хоть какой-то эмоции. Не было страсти – была просто животная похоть, стремление быстро удовлетворить свои потребности. Так и сейчас. Перехватив запястья Бельфегора над головой, он вошёл резко, без подготовки, не говоря уж о специальных веществах, призванных смягчить подобное занятие. — Кто это успел тебя так возбудить? – бросил он, тяжело дыша в затылок принца. Бельфегор не ответил. Ответа и не требовалось. Когда Занзас убрал руки, Бельфегор молча встал, торопливо оделся и вышел. Он не раз задавался вопросом: почему он? Почему не Луссурия, который привычен к таким делам? Почему не тупица Леви, который пищал бы от радости? Почему не Скуало, который был боссу ближе любого из варийцев? Почему, в конце-концов, не Фран с его смазливым лицом? Уже находясь у себя в комнате, Бельфегор стоял у окна, обнажённый по пояс. Он резал на себе кожу, чувствуя, как по телу струится горячая кровь, впадая в экстаз от её цвета, запаха и вкуса. Он всегда так делал после визита к Занзасу, словно пытаясь отмыть с себя мерзкую грязь собственной кровью. Тяжёлые капли срывались с лезвия и падали на пол, переливаясь в свете луны всеми оттенками багряного. В голове вспыхнуло брошенное вскользь замечание босса: «Кто это успел тебя так возбудить?», а затем в мыслях воскресла картинка: Фран, сидящий в кресле и поедающий клубнику, медленно, с явным наслаждением. Сейчас ему тоже захотелось клубники, вкуса которой он почти не помнил. — Бе-ел-семпай, можно? – не дожидаясь разрешения, дверь отворили. – Луссурия, наверное, ограбил продуктовый магазин – ходит и пичкает всех фруктами. Бел-семпай? Фран замер в дверях, держа в руках тарелку, в которой лежали вишни. Свет, льющийся из коридора, играл бликами на их круглых боках, на окровавленном теле Бельфегора, улыбающегося безумной улыбкой, на каплях крови на полу. — Э... Я это... – Фран осторожно поставил на ближайшую пустую полку тарелку и попятился назад. – Пойду, пожалуй... Приятного времяпровождения. Однако, выскочить за дверь он не успел – принц стремительно подскочил к иллюзионисту, хватая его за руку и дёргая к себе. — Бе...бел-семпай, я же просто мимо проходил, я не хотел Вам мешать, правда. Пускайте себе кровь, сколько влезет, только мне-то не надо, я вам пока целым нужен... Но Бельфегор, казалось, совершенно его не слушал. Он поднёс окровавленное лезвие ножа к лицу Франа, безостановочно смеясь своим тихим шелестящим смехом. Иллюзионист начал вырываться. Он не кричал, просто молча дёргался, пытаясь высвободиться до того, как острое лезвие оставит на его коже свою метку. Наконец, он выскользнул из рук Бельфегора и со всех ног бросился в коридор, оставив принца один на один с острым приступом ненависти ко всему живому и жаждой крови. На утро Фран не появился за завтраком. Бельфегор вполуха слушал болтовню Луссурии, который, свято веря, что обрёл, наконец, благодарного слушателя, щебетал о чём-то своём, и ковырял вилкой в тарелке. Руки принца были перевязаны, под одеждой скрывались слои неумело намотанных бинтов. От каждого вздоха глубокие раны, нанесённые им самому себе ночью, отзывались саднящей болью. — Бел, ты же уже большой мальчик, — пропел над ухом Луссурия, почему-то внезапно оказавшийся очень близко. Его рука с ухоженными, гладко отполированными ногтями выхватила у принца вилку. – Давай, открой ротик и скушай за босса, за меня... Бельфегор молча двинул надоедливому жуку локтём под рёбра и встал. Он плохо помнил, что вчера происходило: он знал, что приходил чёртов Лягушонок, но что принц с ним сделал и жив ли он сейчас вообще – эту информацию сознание давать отказывалось. — Бе-ел, ты такой неприступный, — обижено простонал Луссурия, хватаясь за ушибленное место. Фран отыскался в своей комнате. Плотно задёрнутые шторы едва пропускали внутрь солнечный свет – редкие лучи тускло освещали многочисленные стеллажи, уставленные книгами, кровать и лежащую в ней с открытыми глазами лохматую лягушку. — Ну и чего мы тут валяемся? – поинтересовался Бельфегор, затворяя за собой дверь. Он сунул руки в карманы и прислонился спиной к косяку. — Бел-семпай, у нас что, конец света предвидится? С каких пор ваше высочество стало утруждать себя беспокойством о других? — Это не беспокойство, ши-ши-ши. Я подумал, что мог бы убить тебя вчера, но, к сожалению, ты жив. — Ах, вот оно что. – Фран натянул одеяло до самого носа и перевёл взгляд на принца. – А вы что, сами не помните? Вопрос Бельфегору не понравился. Он сам не знал, почему, но он не любил распространяться о своих «приступах маньячества», как это окрестил Скуало, когда кровавая пелена застилала принцу глаза, затуманивала разум, и он переставал что-либо соображать. — Ты чего это закутался, как меня увидел? – проговорил он, проигнорировав вопрос. Подойдя к постели Франа, Бельфегор рывком попытался сдёрнуть с иллюзиониста одеяло, но тот вцепился в ткань мёртвой хваткой. – Лягушонок стесняется, ши-ши-ши? — Бел-семпай, если уж Вам так хочется посмотреть на кого-нибудь раздетого, так идите к Луссурии-сан – уверен, он с радостью продемонстрирует Вам все свои прелести. – Фран упрямо тянул одеяло на себя. — Ты меня заинтриговал, Лягушка, ши-ши-ши. – Бельфегор сдаваться не собирался. – Чего же это ты так смущаешься? Принц хочет знать. — Шли бы вы к себе, Бел-семпай, и не доставали людей. Потрошитель улыбнулся и, прежде чем Фран успел покрепче ухватиться за ткань, со всей силы дёрнул одеяло, вырывая его из рук иллюзиониста. — Ну и? – разочарованно протянул он, окидывая взглядом худенькое тело Франа в одних шортах. — Я же не обещал Вам все тайны мира под моим одеялом, потому будьте любезны, Бел-семпай, верните мне его. Мне холодно. — А вот и не отдам, — широко ухмыльнувшись, Бельфегор отбросил многострадальное одеяло подальше, к двери. Он откровенно забавлялся, дурачась, хотя действительно не мог понять, откуда у Франа взялось такое стеснение. Стыдиться иллюзионисту было нечего – взгляд принца скользил по обнажённой груди и плечам Лягушонка, не находя никаких изъянов. Однако, красив, сучонок, что уж тут... — Знаете, у меня такое чувство, что ребёнок тут Вы, а не я. Отвернитесь хоть, я оденусь. Не люблю, когда смотрят, как я одеваюсь. — И не подумаю, ши-ши-ши. А что, часто смотрят? — Да не очень. Можете пока аккуратно сложить моё одеяло и вернуть на место. Фран соскользнул с кровати и стал торопливо одеваться, игнорируя широкие ухмылки и шипящий смех принца. — Бел-семпай, а Вы извращенец. Всё-таки Вы страшный человек... — Какое неожиданное открытие, — хмыкнул Бельфегор. – А за извращенца я тебе сейчас что-нибудь отрежу. Широко размахнувшись, он метнул в спину Франа нож и, развернувшись, покинул комнату иллюзиониста. Принц достаточно позабавился, и теперь направился к себе, собираясь весь день посвятить любимому делу – отдыху. В замке царила удивительная тишина, лишь изредка нарушаемая разрывающим барабанные перепонки, оглушающим воплем: «Врооооооооой!!!», от которого дребезжали стёкла. Сгущались сумерки. Комната погрузилась в приятный полумрак – длинные тени протянулись от огромной кровати, на которой с лёгкостью могло спать человек пять, от фигуры раздетого до пояса Бельфегора, от комода, на котором стояла тарелка с вишнями. Со вчерашнего дня принц так и не притронулся к ягоде. Резко дёрнув, он отодрал от груди присохший бинт, чувствуя, как на ране набухают первые капли крови. Наверное, стоило подождать ещё один день. — Бел-семпай, — Фран, не утруждая себя стуком, вошёл в царскую обитель с тарелкой в руках. Приглядевшись, принц рассмотрел клубнику, щедро политую сливками. — Я же говорил, что не люблю клубнику, — заметил он, возвращаясь к прерванному занятию. Следующий бинт полетел на пол, а по животу потекла тоненькая струйка крови. — Я тоже так сказал Луссурии-сан, но он ответил, что это намёк, который Вы должны понять. — Я сейчас ему эту клубнику в уши засуну, ши-ши-ши, — чуть поморщившись от покалываний на порезах, Бельфегор стал снимать последний бинт. — Теперь понятно, почему он меня выловил и к Вам отправил, а сам не рискнул. Бел-семпай, у Вас кровь идёт. — Вижу. — К Луссурии-сан обратиться не пробовали? — Сам к этой макаке и обращайся, Лягушка. Уйди и не мешай мне. Фран молча прошёл в комнату, поставил тарелку на комод, рядом с вишней, и взял из рук Бельфегора отрез чистого бинта, которым стал промакивать идущую всё сильнее кровь. Принц не возражал; его удивляло подобное поведение – полнейшие и конченные пофигисты, каковым Фран, вне сомнений, являлся, так себя не ведут. — Нежнее, Лягушонок, — Потрошитель поморщился от неловкого движения иллюзиониста. – Я же принц. — Нормальные принцы себя не режут. Я уже говорил, Вы неправильный принц. Помнится, Вы рассказывали, как кидались с братиком друг в друга камнями... Он Вам по голове, случайно, не попал? — Может, и попал, ши-ши-ши. Зато я попал в него ножом — Попасть-то попали, а не добили... Отвлекшись на разговор, Фран задел пальцем рану Бельфегора. Замерев на миг, Иллюзионист поднёс испачканную в крови руку к глазам. — Моя кровь не ядовитая, — заметил принц. — А вдруг я подхвачу Ваше бешенство? – ответил Фран, не сводя глаз с кровавого развода. И вдруг коснулся кончиком языка окровавленного пальца. Бельфегор, словно завороженный, следил за действиями Лягушонка. Его кровь... Его королевская кровь... Принц нервно облизал губы. Он почувствовал, как внутри поднимается непривычное чувство, от которого начинала кружиться голова и кипеть кровь в жилах. — Что? – поинтересовался Фран с совершенно каменным выражением лица. — Ты только что взял в рот мою кровь. Теперь ты обречён, ши-ши-ши, — Бельфегор, чтобы скрыть замешательство, хмыкнул и отвернулся. Взгляд упал на тарелку с вишнями, и принц, не долго думая, отправил в рот несколько штук. Кислые... — Хоть бы клубнику попробовали, — протянул иллюзионист, откладывая окровавленный бинт. – Луссурия-сан так старался, так старался, хотел сделать Вам приятное... — Если он выкинет ещё что-нибудь такое, я позволю ему сделать мне приятное... Отправившись на тот свет с моей помощью, ши-ши-ши. – Бросив косточки прямо на комод, Бельфегор взял тарелку с вишнями и уселся на кровать. — А ведь он к Вам со всей душой, — наигранно сочувствующе вздохнул Лягушонок. Он осторожно, чтобы не испачкать руки, взял двумя пальцами клубнику и лизнул её, словно пробуя на вкус сливки. Видимо, удовлетворившись, он закинул её в рот. – Тогда вы не против, если я её съем? Бельфегор ничего не ответил. Он молча следил за тем, как язык Франа касается очередной ягоды, слизывая с неё сливки, как алая клубника скрывается во рту, как влажно блестят губы иллюзиониста. На миг возникла мысль, что Лягушонок просто издевался над своим семпаем, прекрасно предугадывая его реакцию. Все эти плавно-ленивые движения будоражили чувства, а сердце ускоряло свой ритм. В комнате стало жарче, или ему лишь кажется? Фран был поглощён процессом поедания клубники, потому, казалось, даже не заметил, что Бельфегор встал. Лишь когда Потрошитель, с исполосованной порезами грудью и с не предвещающей ничего хорошего улыбкой, подошёл почти вплотную, иллюзионист соизволил оторваться от своего занятия и поднять равнодушный взгляд аквамариновых глаз на принца. — Бел-семпай? – вопросительно произнёс он. – Вы стоите слишком близко. Здесь много места, не могли бы Вы отойти? Вместо ответа Бельфегор взял Франа за подбородок и притянул к себе, сокращая и без того маленькое расстояние между ними. Помедлив секунду, он подался вперёд, касаясь губ иллюзиониста, но тот моментально повернул голову, отворачиваясь. — Бел-семпай, кажется, Луссурия-сан на Вас дурно влияет. Не церемонясь, принц впился поцелуем в губы Лягушонка, заставив его повернуть лицо, и не давая отвернуться вновь. Фран попытался вырваться, но Бельфегор только крепче прижал его к себе. Он сделал шаг, оттесняя иллюзиониста назад, пока тот не упёрся спиной в комод. Свободная рука нырнула к пальто, расстёгивая пуговицу за пуговицей. Спроси принца сейчас кто-нибудь: «Что ты делаешь?», и он не ответит. Все мысли в голове смешивались, водоворот страстного желания обладать этим равнодушным хамом затягивал с головой. Воздуха не хватало, а сердце колотилось, как бешенное. Фран дёрнул головой, пытаясь прервать поцелуй, и огромная шапка упала на комод, с которого полетела на пол. Бельфегор, расправившись с пуговицами, запустил руку под майку, или что там за чёрная тряпка была надета на этом Лягушонке? Не без удивления принц заметил, что Фран весь сжался, а его сердце билось едва ли не в два раза быстрее, притом, что на лице иллюзионист сохранял непроницаемую маску спокойствия. — Бел-семпай, может, я лучше Луссурию позову? – предложил Лягушонок, всё ещё пытаясь сохранять равнодушный вид. Но голос его дрогнул, когда губы принца коснулись мочки его уха. А когда Бельфегор несильно прикусил её, по телу иллюзиониста прошла дрожь. «Эрогенная зона, значит?» — удовлетворённо подумал принц, касаясь языком нежной кожи за ухом. — Бел-семпа-ай, — руки Франа упёрлись в плечи Потрошителя, пытаясь оттолкнуть его от себя. – Кажется, мне лучше сходить за Луссурией. Я, знаете ли, вовсе не горю желанием исполнять его функции. — Правда? – прошептал Бельфегор, проводя языком вдоль ушной раковины. – Разве тебя не учили не играть с огнём, Лягушонок? — Бел-семпай, босс! – воскликнул Фран. — А? Разумеется, босса в комнате не было. Принц-Потрошитель, гений Варии, повёлся на такую простую уловку! Иллюзионисту не составило труда выскользнуть из рук отвлекшегося семпая и выбежать из помещения. Редко бывали такие моменты, когда принцу не хотелось смеяться. Сейчас был один из них. Потрошитель был растерян – понимание того, что именно толкнуло его на подобный поступок, приходить отказывалось. Это же Фран, глупая лягушка, которая донимает всю Варию, выводит из себя Скуало и доводит до истерик придурка Леви. Бельфегор коснулся пальцами своих губ. Они были липкими от клубничного сока, но он так и не узнал вкуса этой ягоды – Фран не позволил. Не может быть, чтобы всё это было игрой воображения принца, чья фантазия всегда работала лишь в одну сторону – как бы покрасивее покромсать чьё-нибудь тело на ломти. Бельфегору скорее показалось бы, что Фран тонко намекает ему: «воткни в меня нож», чем соблазняет. Принцу не нравилось, что иллюзионист убежал. Как там говорится? «Наш девиз непобедим – возбудим и не дадим»? Франу воплотить это в жизнь удалось на славу. — Бел! – в дверь заглянул Скуало. Он всегда именно «заглядывал», опасливо озираясь и ожидая самого внезапного. Мечник мог сколько угодно орать на Бельфегора на заданиях, но в его комнате он чувствовал себя крайне неуютно – он был на враждебной всем смертным территории. – Вроооой, Бел! Не игнорируй меня! — Ши-ши-ши. Чего тебе, волосатик? — Я сейчас кому-то корону погну. Тебя босс к себе зовёт. — Чего? – принц обернулся. – Опять? — Сам с ним разбирайся, — проворчал Скуало, скрываясь за дверью. – Я понятия не имею, почему ему так нравится дёргать тебя к себе по пустякам. Вряд ли ты можешь сделать что-то полезное. Мечник ушёл, но Бельфегор так и стоял, низко опустив голову. Внезапно расхохотавшись, он схватил с кровати тарелку с вишнями и запустил её в стену. Раздался звон бьющейся посуды, а вишни посыпались на пол, точно капли крови. Никуда он не пойдёт. Если грёбанному боссу так хочется, то пусть встанет и притащит свою задницу сюда. Господи, как хочется перерезать ему горло, смешать его артериальную кровь с вином и выпить, зная, что рот этого мусора, мнящего себя выше остальных, больше никогда не откроется! Бельфегор подошёл к стене с живописным бордовым разводом от раздавленных вишен, и поднял с пола фарфоровый осколок. С силой сжав его, он почувствовал жгучую боль и что-то горячее, потёкшее по ладони и пальцам. Он сжимал острые края всё сильнее и сильнее, уже почти не чувствуя кисти руки, но получая какое-то мазохистское удовольствие от причиняемой самому себе боли. Хотелось разнести здесь всё к чертям, разорвать на куски простыни, разломать чёртов комод, опрокинуть шкаф, выбить стёкла... — Бе-ел-семпай, — раздался внезапно голос, по своему обыкновению растягивающий гласные. — Ши-ши-ши. Тебе не хватило? – Бельфегор не обернулся. Он разжал руку, позволяя влажному от крови осколку соскользнуть на пол. В голове звон падающего фарфора отдался глухим ударом по вискам. — Бел-семпай, у Вас опять кровь. — Хочешь, я и тебе пущу кровь? Правда, будет больно, очень больно, зато как красиво... — Бел-семпай, прекратите. — Если перерезать горло, то она будет бить багровым фонтаном. Это же прекрасно, так прекрасно... – Голос принца сошёл до шёпота. — Бел-семпай, прекратите, — повторил лягушонок. Он едва ощутимо коснулся локтя принца. Тот вздрогнул, как от удара током, и резко повернулся. — Хочешь узнать, что такое смерть, лягушка? Ши-ши-ши, — сейчас он действительно напоминал маньяка, сошедшего с ума от запаха крови. Фран промолчал. Вместо ответа он подался вперёд, обвивая руками талию Бельфегора и прижимаясь к нему всем телом. От этого отчаянного жеста, принц резко пришёл в себя – он изумлённо опустил взгляд, но Фран прятал лицо и ничего не говорил. Он тяжело дышал, обжигая грудь Бельфегора прерывистым дыханием, и дрожал, как от озноба. Тогда Бельфегор внезапно разозлился. Да что себе позволяет это земноводное?! Бегает туда-сюда, он сам-то знает, что ему нужно? Или он пытается играть в игрушки с принцем? — Уходи, пока я тебя не прирезал. – Потрошитель грубо оттолкнул от себя мальчика, подошёл к кровати и сел, вернее, почти упал, на неё. Ладонь кровоточила и жгла, но Бельфегор игнорировал это. Желание всё разнести никуда не ушло, принц был зол, но вмиг застлавшая глаза пелена спала, очищая разум и позволяя трезво рассуждать. Он должен встать и пойти к боссу, иначе босс разозлится и придёт сам. На сей раз, возможно, сломанной рукой и синяками отделаться не удастся... Но... Бельфегор поднял глаза на замершего посреди комнаты кохая. Он выглядел очень маленьким, потерянным и одиноким, без своей гигантской шапки, так и валявшейся на полу, взъерошенный, в расстёгнутом пальто. Пожалуй, впервые это нелепое существо, именующее себя иллюзионистом, вызывало в тёмной душе принца что-то иное, кроме желания немедленно зарезать. — Бел-семпай, — голос Лягушонка звучал глухо, а лицо скрывала завеса бирюзовых волос. – Вы ведь хотите меня. Это звучало скорее как утверждение, нежели вопрос. — Хотеть не вредно, Лягушонок, ши-ши-ши, — ответил принц, совершенно сбитый с толку. Он не понимал, чего хочет Фран – он же ещё недавно убежал, а теперь... — А раз хотите, то возьмите и не стройте из себя не пойми кого, — спокойно закончил свою мысль иллюзионист, поднимая голову. Его взгляд, всегда равнодушный, сейчас казался печальным, как будто он решил, что так просто Потрошитель от него не отстанет и лучше, дабы сохранить своё достоинство, поступить именно так, как он и поступил. Бельфегор, едва не рассмеявшись от этой мысли, откинулся назад. — Глупая лягушка. Я не собираюсь тебя принуждать – не хочу, чтобы мне оторвали голову за растление малолетки. Фран неслышно, словно тень, прошёл к кровати и навис над принцем, упираясь руками в мягкий матрас. Его лицо, совершенно ничего не выражавшее, было очень близко, Бельфегор чувствовал его дыхание на щеках. — А кто говорит о принуждении? — А не ты ли сбежал от меня минут пятнадцать назад, Лягушонок? – принц приподнялся на локтях, ожидая, что Фран отпрянет, но тот отодвинулся лишь немного. Его губы оказались ещё ближе, желание прикоснуться к ним становилось нестерпимым. — Но я же вернулся. — Тогда почему у тебя такое выражение лица, будто тебя собралась насиловать вся Вария, ши-ши-ши? – поинтересовался Бельфегор. Он не двигался, наслаждаясь близостью Лягушонка, которая сводила с ума. — Потому что мне бы хотелось большего, чем просто перепих с семпаем, — прямо ответил Фран. – Но вряд ли семпай знает, что такое любовь. Не выдержав, Бельфегор снова упал на спину и расхохотался. — Конечно я знаю, что такое любовь! Я умею любить. Например, я очень люблю свою корону, она для меня как родная... — Бе-ел-семпай, не могли бы Вы перестать дурачиться, когда с Вами пытаются говорить серьёзно? Принц широко ухмыльнулся, дёрнул Франа на себя, заставляя его потерять равновесие; миг – и он уже восседает на кохае, прижимая его к кровати всем телом. — Ты мне что, в любви тут объясняешься, ши-ши-ши? – Бельфегор склонился над иллюзионистом, касаясь языком мочки его уха и чувствуя, как вздрагивает от этого касания Фран. — Понимайте, как хотите, мне всё равно. — Противоречишь сам себе, Лягушонок. Это и есть твой когнитивный диссонанс в сознании? Убрав мешающиеся бирюзовые волосы, Бельфегор приник к тонкой шее Франа, покусывая кожу и тут же зализывая свои укусы. Рука нырнула под одежду, едва касаясь пальцами груди иллюзиониста. Кто-то пинком открыл дверь – та с грохотом отлетела и стукнулась о стену. Прошло несколько мучительно долгих секунд, прежде чем в комнату вошёл Занзас. Воздух мгновенно наполнился терпким ароматом крепкого алкоголя. — Мусор, — негромкий голос босса буквально сочился едва сдерживаемой яростью. – Я велел тебе прийти. В следующее мгновение Бельфегор был сдёрнут с Франа и повален рядом. Вблизи от Занзаса несло перегаром ещё сильнее. Блеснул занесённый для удара нож, но босс перехватил руку Потрошителя, выворачивая и заламывая её над головой. Бельфегор зашипел от боли в запястьях, и попытался пнуть Занзаса, но тот, размахнувшись, со всей своей немалой силы ударил принца по лицу. — А ты что тут забыл, мусор? – на миг дезориентированный Потрошитель увидел, как Занзас схватил Франа за шкирку и, не церемонясь, выкинул его в коридор. В тишине, нарушаемой лишь тяжёлым дыханием принца, щёлкнул замок. Снова боль, снова грубость, снова унижение. Бельфегор терпел, вцепившись руками в простыню и до крови кусая губы, чтобы ни одного вскрика не вырвалось из его груди. Ведь за дверью почти наверняка стоит Фран. Почему-то принцу показалось очень важным, чтобы иллюзионист не услышал ни единого звука. Если бы Занзас завалился спать прямо здесь, то Потрошитель, без сомнений, просто прирезал бы своего босса, наплевав на всё. Но глава Варии молча оделся, открыл дверь и покинул комнату, не удостоив уже успевшего натянуть брюки, и теперь лежащего ничком на кровати Бельфегора и взглядом. Раздались тихие шаги. Принц поднял голову, глядя на Франа, замершего в паре метров от кровати. Кажется, в холодных аквамариновых глазах мелькнула какая-то эмоция, или ему показалось? Только не жалость. Бельфегору не нужна ничья жалость, он лучше прирежет сам себя. — Я хотел позвать длинноволосого придурка, — проговорил иллюзионист. — Если бы ты это сделал, я бы тебя убил, ши-ши-ши. – Принц сделал над собой усилие и сел, касаясь ногами пола. Всё тело болело, особенно руки, но на эту боль Потрошитель не обращал внимания – это такие мелочи... — Бел-семпай, Вы такой предсказуемый. Я знал, что Вы так скажете, поэтому никуда не пошёл. — Правильно сделал, Лягушка. Подойди сюда. Фран, не колеблясь, сделал шаг вперёд, почти вплотную подходя к принцу. Он ждал, что Бельфегор что-то сделает, но семпай не шевелился. Из-за проклятой чёлки было невозможно угадать, куда он смотрит и смотрит ли вообще. Тогда Фран опустился на колени, обвивая руками шею ссутулившегося, словно под гигантской тяжестью, принца и прижимаясь к нему. Слова были не нужны – они слишком грубы, они режут бархатное безмолвие, разрушая его. Бельфегор вздрогнул и несколько мгновений так и сидел, а затем сжал в объятьях глупую лягушку. В голове принца не было никаких мыслей – ни жгучей ненависти, снедавшей его ещё пять минут назад, ни обычного раздражения, когда в поле зрения появлялся мальчик в огромной шапке, ни грязных и похотливых образов, изводящих его совсем недавно при одном только взгляде на иллюзиониста. Он просто наслаждался теплом объятий, нежностью этих прикосновений. Нежность – это то, чего Бельфегор никогда не знал – ни в семье, ни, конечно же, в Варии. На миг отстранившись, Фран прижался своими губами к губам принца, по-детски неумело. Бельфегор мгновенно перехватил инициативу, сквозь поцелуй касаясь языком плотно сжатых губ, прося пустить его внутрь. И Фран впустил. Вкус клубники всё ещё сохранился, такой сладкий, приятный. Руки уже стягивали с Лягушонка бесполезное пальто, бросая его на пол, и вновь забирались под кофту, лаская кожу. Фран запрокинул голову, подставляя шею под жадные поцелуи принца, а его пальцы вплелись в жёсткие волосы семпая. Фран не задавал лишних вопросов о боссе, и это радовало. Он ничего не говорил, выказывая свою жалость, и это тоже было хорошо. Он просто молча согревал в своих объятиях принца, он, холодный и безразличный иллюзионист, заключивший контракт с Адом. Бельфегор осторожно усадил его на кровать, подминая под себя, снимая с Лягушонка одежду. Медленно, неторопливо, покрывая болезненными поцелуями каждый сантиметр обнажённой кожи. От каждого такого поцелуя-укуса Фран вздрагивал, но по-другому принц просто не умел... — Бел-семпа-ай, — протянул Фран спустя какое-то время. Они лежали вдвоём, укрывшись лёгким покрывалом. Иллюзионист спрятался под тканью почти полностью – неукрытой оставалась лишь его голова, покоящаяся на груди Бельфегора. – Вы такой грубый... — Кто это тут грубый? Ши-ши-ши. Тебя к Занзасу проводить? – принц провёл рукой по удивительно мягким волосам Лягушонка. Похоже, к Занзасу Фран не хотел, поэтому какое-то время лежал молча, что радовало Бельфегора – когда этот паренёк открывает свой рот, неизменно хочется его умертвить. Даже если он обнажённый лежит в твоей постели. — Бел-семпай, — иллюзионист не выдержал долгого молчания и вновь подал голос. — Ну чего ещё? — А почему к Вам Луссурия пристаёт? — Нашёл, что спрашивать. Потому что он гей. — Но ведь вы, получается, тоже гей. — Я не гей. — Гей. — Ты со мной спорить будешь о моей ориентации? — Значит, Вам нравятся девушки? — Нет. — Значит, вы – гей. Бел-семпай, где Ваша логика? Вы тут гений, или кто? — «Или кто», видимо. – Бельфегор, которого болтовня Франа утомила уже с первых его слов, потянулся и снова положил руку на голову иллюзиониста. Ему очень нравились волосы лягушонка – хотелось трогать их снова и снова. – Ты, я думал, вообще асексуал. — Какие вы умные слова знаете. — Сейчас я с тобой что-нибудь нехорошее сделаю, лягушонок. У меня ножи даже под подушкой лежат. — То-то я думаю, что мне в спину упирается. Бел-семпай, а Вы любили Мармона? — Мармона? – этот вопрос был внезапен, Бельфегор растерялся. – Не знаю. Мармон – это Мармон, я не задумывался над своим отношением к нему. Но мне хотелось его убить, ши-ши-ши. — Вам всех хочется убить, — вздохнул Фран. – Вы маньяк и жестокий человек. Псих. — Какой я нехороший. А кто мне тут в любви объяснялся? — Это был не я. Вам показалось. — Ну да, конечно. — Бел-семпай, а почему босс притащился именно к Вам? – иллюзионист, наконец, затронул болезненную тему, но сейчас, когда прошло какое-то время, Бельфегор остыл и мог спокойно говорить об этом. — Рискнёшь спросить у него сам? – принц вытащил из-под подушки стилет. Фран счёл за необходимость попытаться отодвинуться, но рука Бельфегора не дала ему даже пошевелиться. — Мне начинает казаться, что Вас хочет весь офицерский состав Варии, — иллюзионист поднял голову, словно удивляясь собственным выводам. – Значит, Леви-сан... — Леви пускает слюни по Боссу, — отрезал Бельфегор, которому картина себя с Леви вовсе не нравилась. — Который пускает слюни по Вам, — нашёлся Фран, укладываясь обратно. — Только когда пьян. На пару минут в комнате снова повисла тишина – иллюзионист молчал, погружённый в свои мысли, а Бельфегор развлекал себя тем, что тыкал ножом в прикроватную тумбочку, и без того исчерченную следами лезвий. Пока Фран молчал, принц был готов признать, что с Лягушонком ему хорошо и, как ни странно, спокойно. Бросив нож прямо на пол, Бельфегор обвил руками Франа, прижимая его к себе. Такой тёплый. — Бел-семпа-ай. — Ммм? — Мне не нравится, что босс заставляет Вас делать такие вещи. — Мне, можно подумать, это нравится, — проворчал Бельфегор невнятно. Он чувствовал, что засыпает, и лишь гигантским усилием воли заставлял своё сознание оставаться на плаву, пока Лягушонку не надоест чесать языком. — Я не хочу Вас ни с кем делить, — безапелляционно заявил Фран. — Какой наглый Лягушонок... Проваливаясь в глубокую дрёму, Бельфегор чувствовал себя очень умиротворённым. Последний раз такое было... Да никогда такого не было. Никогда... В приоткрытое окно врывался ветер, шевеля занавески и заставляя посапывающего во сне иллюзиониста кутаться ещё сильнее и крепче прижиматься к горячей груди семпая. Главное, думал Фран, засыпая, чтобы на утро его высочество не воткнуло в него спросонья парочку ножей... **Перевод: ...уходя от тебя, Я возвращаюсь к тебе; ...уходя от тебя, Я заживляю свои желания. Впусти меня к себе в душу, Отдайся мне. Причини боль своей страсти И тем самым исцели мою.