Разделяй и властвуй

Товарищи, много веков тому назад великий математик мечтал найти точку опоры, для того чтобы опираясь на неё, повернуть земной шар. Прошли века, и эта опора не только найдена, она создана нашими руками. Не пройдёт много лет, как мы с Вами, опираясь на завоевания социализма в нашей Советской стране, оба земных полушария повернём на путь коммунизма. Киров Сергей Миронович

      Киров, поглощённый идеей бездумного спасения от такой же бездумной сущности, проявлявшейся каждый раз при взгляде в небо, шёл к кабинету, откуда мог связаться с Домом Советов и со штабом. Необходимо было поднять всё офицерство на борьбу, ведь потеря Цитадели означала бы разгром централизованной Советской власти и уничтожение её представителей на местах. Напору НДС можно было позавидовать, и Киров отметил, что если хотя бы один человек из сопротивленцев останется жив, то он лично узнает у него обо всех тайнах и секретах «японских национал-уклонистов». На устах первого секретаря то и дело мелькала нервная улыбка, резко пропадающая — губы постоянно дрожали, и всякое выражение эмоций терялось за завесой страха. Послышался очередной взрыв, и Киров машинально схватился за голову — вновь получить по ней не очень хотелось. Нет, он обязательно найдёт выход! Он не может его не найти! В кратчайшие сроки он поднял Казахстан, и Япония казалась ему лишь маленькой областью, на которую и размениваться особо не стоит — «не поймёт здешний капиталист дуновения социалистических преобразований», как сам же Киров и заявил.       — Товарищ Киров! — послышался голос сзади, и первый секретарь ЦК нехотя развернулся, оправив свой белый пиджак, грязи на котором было столько, что именовать его белым можно было с натяжкой.       Сотрудники КГБ подошли вплотную к Евграфу Ильичу и отдали ему честь.       — Я вас слушаю, — заявил Киров совершенно расслабленно; не было уже в голосе тех безумных нот, что слышались почти в каждой речи предсовмина республики.       — Нами проведены аресты по обвинению в антисоветской деятельности среди военнослужащих и служащих Цитадели. Были выявлены организаторы покушения на вас, товарищ Киров, — отчитался чекист, смотря на первого секретаря ЦК своими служебно преданными глазами. Евграф Ильич сразу кивнул.       — Покушение, да?       — Так точно. Капиталисты, позорно прикрываясь советскими идеалами, проникли на территорию Цитадели и саботировали работу всех её служб, чем умело воспользовались милитаристы, — подтвердил офицер, кивнув головой.       Киров вздохнул. Он понимал, что вселенской значимости эта информация не имеет — паразиты были всегда, паразиты были везде, и лучшие замыслы актива порой погибали под безжалостным напором этой огромной и бессмысленной паразитической массы. Да и что ему до них, ведь битва там, за стенами, а искать виновных сейчас, как решил первый секретарь ЦК, просто неразумная трата времени и людского ресурса. Они же всё равно найдутся, от взора КГБ ещё никто не убегал. Рвению чекистов можно было только позавидовать — вот кто хотел работать, вот кто возложил на алтарь службы всё свое свободное время, беззаветно отдаваясь борьбе с врагами народа.       — Хорошо, как только выясните всех причастных — поместите их во второй тюремный корпус. Я лично узнаю, что сподвигнуло их пойти против Советской власти.       — Деньги? — предположил один из чекистов, стоявших за спиной офицера.       — Деньги? — переспросил Киров, подняв голову. — Нет, вряд ли. Сама их сущность. Их прогнившая натура, позволяющая служить двум господам. А у советского гражданина господ нет. Выходит, что служат они капиталу и собственным желаниям. Ладно, деньги играют роль, но роль возможности, той опоры, которая подкрепит желание своим присутствием, ведь не всякое желание осуществимо без валюты. Они виновны, лишний разговор можно не разводить. Сама суть предательства уже делает человека виновным, сама мысль о нём делает человека преступником — если не закона, то совести. От таких элементов необходимо избавляться — они тормозят развитие, и путь к коммунизму может оказаться для нас закрыт. Они не чтут заветы Ленина, не уважают минувшее, считают себя носителями свободы, демократии, но демократии капиталистической, которая не может стоить и мизера демократии народной. Такие просто развалят страну. Такие развалят мир. Из-за таких мы медленно будем вымирать.       Киров говорил спокойно, не позволяя лишним эмоциям сейчас брать верх над своей сущностью и помыкать ею. Не позволил он сделать из себя послушный инструмент чувств. Но разве для полного спокойствия и контроля над собой нужно обязательно получить по голове? Разве должны для этого разрываться снаряды за стеной? Разве нужна для этого война? Киров особо и не задавался такими вопросами, ведь всегда считал себя человеком предельно адекватным, поэтому-то и запустил своё состояние до такой степени, что внезапная истерика или мощные удары, которые мог получить нерадивый служащий (или даже член семьи), стали обыденностью, совершенно приемлемой для Евграфа Ильича вещью.       Ещё тогда — в Казахстане — Киров отправил на расстрел огромное количество человек, некоторых — из-за личных предрассудков, но абсолютно всех — по причине извращённого понимания всей доктрины Бабеля. Подобно партийному активисту в Кремле, занимавшемся «восстановлением Советской власти» и разрушением городов, Киров восстанавливал города и разрушал Советскую власть, превращая её в машину политических репрессий. Алма-Ата жила в частом напряжении, ведь люди боялись, что первый секретарь ЦК окончательно может потерять голову. Прикрытие Советской властью давало ему огромную поддержку, ведь все изначально верили, что пришёл действительно советский лидер, который наведёт порядок и восстановит столицу после последствий войны и «социалистической реконструкции» партийного актива. Но что же они в действительности получили? Извращённого умом фанатика, способного по щелчку пальцев отправить на плаху тысячи людей, совершенно не думая о том, что человеческий ресурс чрезвычайно важен. Как-то на груди Евграфа Ильича оказался Орден Сталина, вручённый ему на заре двухтысячных годов небезызвестным Постоянным Президиумом Съезда народных депутатов, и тут-то некоторые люди стали называть своего правителя Иосифом Ильичом Кировым, объединив имена трёх знаменитых партийных деятелей. Что же мог стране дать такой человек? Он бы мог…       — Товарищ Киров!       Евграф Ильич обернулся. Кира, вся какая-то красная и по-пролетарски уставшая, подошла к первому секретарю вплотную, так что он был вынужден тут же отойти назад.       — Товарищ Киров, моего верного товарища задержали по обвинению в организации покушения на вас!       В глазах Евграфа Ильича проскочила нота безразличия, и он, гордо одёрнув пиджак, произнёс те слова, которые вот-вот разогреют ненависть даже у самых верных советских военных:       — Это оставляет меня равнодушным.       И он устремился вперёд, ведь со звонком Бабелю медлить было нельзя, а крики на улицах всё усиливались, что означало явное ожесточение сражения. Так что всей душой Киров был уже на связи с Домом Советов. И он шёл, он не оборачивался, он был занят своим важным делом. Если бы тут был потомок Леонида Николаева…       Но была лишь Кира, которую начало трясти от мерзости первого секретаря, и чекисты, которые — как и Киров — были равнодушными… А за стенами гремела канонада. Везде оказывались те, которые ненавидели Евграфа Ильича. Не стоило ли ему начать бояться?