Внимание, внимание! Говорит Москва! Передаём важное правительственное сообщение!
В связи с противодействием национализации предприятий Советского Союза и недовольством руководства дальневосточных регионов Советского Союза Верховный Совет СССР объявил о упразднении национальных различий. Отныне существует лишь советская национальность.СОЮЗ СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК ЗАКОН О ПАСПОРТНОЙ РЕФОРМЕ НА ТЕРРИТОРИИ СОЮЗА ССР
Верховный Совет Союза Советских Социалистических Республик постановляет: 1. Провести паспортную реформу на территории Союза ССР. 2. Впредь установить единую национальность для всякого гражданина Союза ССР — советскую. 3. Установить, что в пятой графе паспорта гражданина СССР каждый гражданин с 16-летнего возраста обязан указывать «советская». 4. Поручить Президиуму Верховного Совета установить порядок введения в действие паспортной реформы и утвердить перечень законодательных актов, утративших силу в связи с началом реформы. 5. Поручить Верховным Советам союзных республик провести работу по освещению паспортной реформы.Председатель Президиума Верховного Совета СССР Г. БАБЕЛЬ Секретарь Президиума Верховного Совета СССР Б. КРЕЧИНСКИЙ
Москва, Кремль 16 сентября 2020 года***
Вмиг всколыхнулось суровыми волнами народное спокойствие. Лишиться национальности приходилось каждому сознательному гражданину, а несознательных и не спрашивали, ибо не было на этой земле несознательных советских граждан. Через несколько часов в Кремль рапортовали о том, что Дом правительства в Таллине был атакован «национал-уклонистами»; что в Белый дом России закинута осколочная граната; что в десяти из шестнадцати республик Союза прошли волнения. Комендант Кремля в срочном порядке вызвал на Красную площадь воинские формирования, а на всех въездах и входах в Кремль установил удвоенную охрану. Какие бы настроения не были у народа, Советская власть не должна дрогнуть.***
— Товарищ капитан, подготовьте свою роту для дежурства около здания секретариата Кирова. Есть опасность волнений, — сообщила Кира по телефону. На том конце провода капитан Гробовой согласился и повесил трубку. Май сидел напротив комдива и потирал щёку, которая отчаянно приняла на себя удар руки Киры. А так как удар был хороший, то юноша ещё и ударился головой об пол. — Ну прости меня, — тихо-тихо проговорил комсомолец, испуганно глядя на комдива. — Мне от твоего Наум Наумыча влетело, от брата влетело, а теперь ты… — Что я? — риторически спросила Кира, сжав руки в знак своих намерений. — Ты — самая великодушная девушка. Вот я от тебя и получил совсем чуть-чуть, — нашёлся Май, отводя взгляд. — Знаешь, мне сейчас вообще не до твоих извинений. Там волнения, а я с тобой болтаю. Некогда, брат, некогда. Значит так, я пошла, а ты можешь делать всё, что захочешь. Только в военные дела не лезь, хорошо? И комдив, взяв свою полевую сумку с картами, вышла из кабинета, оставив юношу там одного.***
— Смотри, Бенни, где бы мы ещё могли при Советской власти ездить бесплатно? — спросил Мива у своей подруги, помахав уезжающему газику. Молодые люди, сбросив остальную часть своей общности в более-менее приличном доме, сейчас стояли посреди такого советского квартала, что даже Москва могла бы позавидовать его советскости. Пара припаркованных посреди разломанных улиц «Жигулей», флаги и даже текст гимна на стене красовались именно здесь, не избрав себе более приемлемого пристанища. Самые советские люди сейчас ходили обозлённые и недовольные. Видимо, новость о стирании граней национальностей дошла и до этих мест. Но молодых людей это никак не смущало. Не смущало их и то, что они находятся посреди тех, против кого боролись с первых годов становления коммунизма. — И где же это Сопротивление заделало себе базу? — тихо проговорил Фенекоу, оглядываясь по сторонам. — Эм, Мива, — позвала Бенниа, указывая на листовку. в которой прямым текстом предлагалось вступить в НДС. Верх конспиративности, товарищи! — Да ладно? Парень сорвал листовку и быстро пробежался глазами по написанному. Напрямую адрес штаб-квартиры НДС не назывался, а был зашифрован необычного вида символами, но такой язык молодой отчасти помнил (а отчасти додумал), поэтому вскоре выдал: — Я понял! И радостным шагом он пошёл вперёд, ведя за собой подругу, которая уж очень волновалась за то, что придут они совсем в другое место.***
Де Лаваль сидел при свечах и всматривался в хмурость неба. Оно, серое и безынтересное, отражало всю суть существования графа — в отсутствии сути. Вся общность мира сейчас была забыта ради забытых мыслей скучающего уникума. Все проблемы, чёрной чумой витающие в воздухе, были рассеяны и разброшены. Пламя свечей озаряло усталое и напряжённое лицо вампира, и его глаза тут же прятались за железным занавесом век, обличая неготовность к просвещению. В дверь — тяжёлую дверь кабинета, за которой граф прятался от мира и ограждал себя нерушимым барьером, — постучали. Всё тело Антонина развернулось и тихим голосом разрешило войти. Помещение тут же озарил свет тех нескольких ламп, которые висели в коридоре, увешанном картинами. В кабинет забрались, прижимаясь к стене, двое вампиров, которые тут же поклонились, из приличия, графу. Де Лаваль дал уверенный соглашательский жест. Это были совершенно одинаковые молодые (естественно, молодыми бы их назвал всякий не ведающий человек, а узнать реальный возраст сих господ представлялось делом по меньшей мере нерентабельным) люди, черноволосые и красноглазые. Лишь одежды, белые и чёрные, помогали их различить. Тот, кто был облачён в одежду цвета мирового траура, первый поднял голову и вывел графа на зрительный контакт. Де Лваль, прокашлявшись, сказал: — Дело есть. Важное и безотлагательное. И требующее множество… комплементумов*. Де Лаваль не был тем созданием, который стал бы разбазариваться на глупости, не дающие глобального результата. Именно поэтому вампиры покорно сели за стол. Граф надел на нос пенсне и открыл рот, но издал лишь вздох. — Мы думали, что ты хотел… — начал вампир в чёрной одежде, но тут же был прерван ударом Антонина, который заставил подчинённого отлететь к стене и вызвать на ней раны-трещины. Абсолютно идентичный ему товарищ проявил некое подобие испуга. — Ты хотел? Я вас вырастил, я дал вам приют, а вы так можете говорить о патроне? Вампиры единодушно замотали головами. Де Лаваль улыбнулся. Измученно, ужасно. — Вы поедете в Японию. Это постановление, которое вы не имеете права оспорить. О, а вот мне и телефонируют! Де Лаваль поднял трубку и — ожидания не подвели — услышал голос Джошуа. — Эй, вампир, ты чего так долго на связь не выходил? Мне уже осточертело сидеть тут с твоей подружкой. ты скоро дашь мне увидеться с семьёй? Молодой человек был явно раздражён. Если бы у него была возможность, то он тут же прибил досаждавшего вампира. Но сущность мира и территориальная зависимость не позволяли юноше привести план в действие. Де Лаваль засмеялся. — К тебе очень скоро прибудут ещё двое моих друзей. Но эти особенные. Эти — вроде детей. Поверь, ты можешь их хоть на цепь посадить, я разрешаю. Объединённые силы мощнее, помнишь. Вот я тебе помощь и пришлю. А с семьёй ты увидишься. Мы, де Лавали, всегда держим слово! Когда двое вампиров ушли из кабинета, так и не получив ничего сверхважного, а Джошуа фыркнул и отключился, де Лаваль уставился в окно. — Скоро… Очень скоро я освобожу мир от бренности своего существования… Завершу дела — и на покой… На вечный покой…***
— Равняйсь! Смирно! — командовал Гробовой своими подчинёнными. — Значит так, товарищи солдаты, существует угроза вторжения в правительственный сектор Цитадели. Так как эвакуация Советской власти в другие города Японии не представляется возможность, будем держать наши укрепления здесь до последнего! Сейчас вы ровным шагом, чтобы не докапывались, идёте к секретариату и занимаете по периметру позиции. На возмущения Кирова внимание не обращать. Пусть жалуется. У нас приказ. Хайзаки было искренне скучно. Его товарища Советская власть куда-то отправила, а куда — никому не сказала. И сейчас он должен идти к такому же психу, как тот же Кренкель и ему подобными. Солдаты капитана не слушали вообще. Они в основе своей болтали. И Гробового это злило. — Молчать, ёб твою мать! И тут же все взгляды устремились на светлый лик капитана. Гробовой это оценил и, оценив внимание общности, кивнул головой.***
Хайзаки и ещё одного солдата, что был явно не готов к подобному, посадили лично в кабинете товарища Кирова. Евграф Ильич сейчас нависал над несчастными военными, и глаза его светились революционным огнём большевизма. Киров был зол, Киров был страшен. — Пошли вон из моего кабинета! — Товарищ Киров, у нас приказ, — попытался оправдаться солдат, но Киров тут же ударил его, заставив отшатнуться. Первый секретарь был красным, как алое знамя социализма, и очень-очень напряжённым. Военный отделил руку от лица и посмотрел на Евграфа Ильича. — Мы вот таких вот под Алма-Атой расстреливали. И тебя расстреляем, сволочь такая. Забыл, в какой армии служишь? Идите и охраняйте секретариат, но не нужно сидеть здесь! Я не настолько трус, чтобы за своё пролетарское достоинство не суметь постоять. И солдаты были выгнаны из кабинета Кирова, оставшись в приёмной. Солдат вздохнул. — И ты его боишься? — Спросил Хайзаки, усаживаясь в кресло. Подобные психи в руководстве уже порядком надоели ему, и он уже пытался высказывать своё мнение, только его предупредили, что так можно и из САО вылететь. И хоть в силу своей упрямости молодой человек не изменил установкам души, против установок партии решил временно не выступать. — Я? Нет. Понимаешь, просто у меня мама и брат с сестрой в Москве. А если меня здесь этот придурковатый расстрелять решит, то как я к ним вернусь? Если только в цинковом гробу… — Да никто тебя не расстреляет. Этих Кировых, Кренкелей и прочую шушеру всё равно когда-нибудь выгонят. На кой таки психи нам нужны? — Душа молодого человека искренне захотела прийти на место Бабеля и тут же освободить от занимаемых должностей всю прикормленную номенклатуру. — Если бы так всё было. Они же кому-то нужны, раз их содержат. — Сейчас важен каждый. А потом они полетят, вот увидишь. — Спорим? —спросил солдат с азартом в своих серых глазах. — А давай. — Хорошо… Так… что сейчас делать будем? — Ты — как хочешь. А мне этот диван очень даже по душе. Здесь и обоснуюсь. И очень скоро молодой человек закрыл глаза, оставив сотоварища недоумевать.***
Pierre Касторский с необычайным усердием выводил ровным почерком буквы на листе бумаги:«Свѣтитъ надъ нами заря соціализма, Да здравствуютъ бравые люди коммунизма! Пусть Бабель живетъ, Пусть Ленинъ живетъ, Пусть врагъ-капиталъ поскорѣе умретъ! Царствуютъ пусть законы морали, Властвуетъ пусть КПСС надъ нами, Пусть Совѣты въ вѣкахъ процвѣтаютъ, Союзъ единый впередъ толкаютъ!»
И тут же, словно назло Петру Всеволодовичу, около стола начальника секретариата образовался Лука, который с тихим восклицанием «Товарищ Касторский!» напугал интенданта второго ранга до такой степени, что тот вылил чернила на свой лист. — Дурак! — высказался Pierre, убирая свои листы в ящик стола. — Ну чего тебе от меня опять надо? Не расшифровал я твой шифр, не расшифровал! — Но я с ним уже разобрался, — тихо проговорил секретарь, протягивая Касторскому белейший лист, на котором ровным почерком были выведены слова. Интендант вновь не смог скрыть своего презрения к молодому человеку, поэтому цыкнул, но лист взял. Как только он просмотрел текст, внял написанному, он усмехнулся. — Молодец. Теперь актив и твой начальник могут полностью убедиться в своих догадках. Найди коменданта, отдай ему свои шифры. Всё понял? — Так точно-с! Когда Лука ушёл искать активиста, Пётр Всеволодович достал новые чернила и новую бумагу, взял в руки перо и стал писать.***
Перед активом сидела организованная безжизненная общность детей, детей волнующихся и боявшихся такого важного партработника. Комендант Кремля с великим упоением достал подготовленные заранее тексты (а ведь там имелась горячая и властная рука Бабеля), а потом, оглядев присутствующую массу ещё раз, начал: — Назовите мне слова на "Л". Активист, начитавшись Платонова, где такой же активист учил девушек грамоте, решил обучать "пролетарской грамоте" детей. Эта идея казалась ему истинно советской и правильной. И никакие народные волнения не мешали этому партийцу идти вперёд и тащить вагоны социализма. Мальчик поднял руку, и ладонь актива, холодная и излучавшая мертвецкую мерзость, была направлена в его сторону. — Ленин, Ленин-Либкнехт-Люксембург, Ленин — легат легиона легитимных легионеров, лагерь папанинцев на льдине, лампочка Ильича, Ленин — вождь мирового пролетариата. Активист удовлетворённо кивнул головой, и мальчик сел на мест. Безжизненное тело актива дало новое задание: — А какие слова на "Р"? — Революция, реваншизм, ратификация, реввоенсовет, ревком, революция — счастье пролетария, рабочий, работай активно, революция — смерть капитала, — сказала девочка, вставшая со стула и посаженная обратно кивком коменданта. — Слова на "А"? — Армия Ленина, атеист, атака, актив, авиация, альфа, активная работа — этап построения активного коммунизма. — Отлично, — определил активист. — Теперь мы с вами разучим новое понятие — "фасадизм". Это когда капиталисты под видимостью работы занимаются вредительством, угнетая пролетариат и нещадно его эксплуатируя. Запомнили? — Фасадизм! — ответили дети. — Следующее слово — «лжеактивизм». Это когда перегибщики, оппортунисты и приспособленцы-иждивенцы прикидываются борцами с излишками, а совершают лишь известные нам перегибы. Всё ясно? — Лжеактивизм! — вторили дети. Лука стоял и смотрел на происходящее. Активист стоял и так умно что-то рассказывал, что юноше самому захотелось сесть на стул и учиться вместе с этими детьми. Молодой человек хотел подойти к коменданту, но он сам прошёл мимо, совершенно не заметив Луку. Он обернулся, но актив совершеннейше безынтересно смотрел туда, где стоял секретарь, но видел лишь нагие стены, лишённые всякой коммунистической окраски. — Товарищ актив, — позвал Лука, но комендант вновь не заметил его. Молодой человек постоял, а потом отдал лист одному из детей, который положил эту святую вещь — бумагу — на стол активиста. А потом актив увидит этот лист, вызовет к себе Вальтера и позвонит де Лавалю. Но это будет потом.***
— Сегодняшнее советское заявление ущемляет права всех народов! Они не имеют права лишать нас наших корней, нашей истории! Мы должны сплотиться и вышвырнуть захватчиков с нашей земли! Все сопротивленцы разом закричали. Все были готовы к штурму Цитадели. Жаль, что им никто не объяснил, что это — просто самоубийство. — Господа революционеры, к нам тут хотят присоединиться!