And in the darkness I found you

— Ну что ж. Приглашаем нашего сегодняшнего гостя на сцену, — вторил Матиас, почесывая макушку. Он схватил ручку с черными чернилами и золотой окантовкой и в быстром темпе застучал ею по столу. — Где же он? — Понятия не имею, — я с опаской взглянула на Ромальо и возмущенно поставила руки в боки. Зал залился смехом. — Бланко, не паясничай. Уже не смешно, — произнес судья, злостно глядя будто сквозь меня. — Да я не Бланко, черт возьми! — в полном изнеможении от такого недоверия пробормотала я. — Да я даже не знаю, кто это! Вот, — я, отчаянно закрыв глаза в мечтах о том, что сейчас в кармане окажется мой паспорт, засунула в него руку — и о да, — вот вам мой паспорт. Я пренебрежительно подкинула мужчине, что сидел на последнем ряду, свой паспорт. Он взглянул на меня и раскрыл его, постоянно прищуривая глаза и вновь глядя на меня. Не найдя никаких признаков неподлинности документа, исследователь встал со стула и торжественно вручил паспорт Матиасу. — Ну, — судья вновь протянул руку к затылку и рьяно почесал его, — документ действительно подлинный. Но кто же на самом деле этот Хорхе Бланко? Подождите, Мартина, у Вас есть супруг? — Есть, — я двинулась к месту, на котором должен был сидеть адвокат Бланко. — Диего Домингес. — Вы уверены, что его звали именно так? — Матиас свел брови у переносицы. — Просто одна из его жертв, что все-таки осталась в живых, сообщает, что убийцы была жена. Вам следует побеседовать с очевидицей, она сидит прямо перед вами. Я взглянула на сиденье перед собой. В нем, мечтательно раскинув руки, развалилась темноволосая девушка с многочисленными шрамами на руках. Она обернулась ко мне, и ее губы медленно растянулись в тонкой улыбке; в ее глазах стояли слезы, руки потрясывались, а одна рана, на которой покоилась вата, еще кровоточила. Когда я глазела на нее, внутри что-то сжималось и не хотело разжиматься. — Да-да-да, — прохрипела она, бумажным платочком промакивая лоб, — именно Вашу фотографию Хорхе показывал мне перед тем, как начать травить. Я замерла. Если Диего действительно является Хорхе Бланко... это же ужасно отвратительно. Он обманывал меня, даже показывал фальшивые документы, а я верила... а вдруг это все-таки не он? — Опишите его внешность, пожалуйста, сеньорита. Лодовика на секунду задумалась, чтобы набрать полные легкие воздуха. — Я точно помню его звериный изумрудный взгляд, которым он буквально меня проедал. Помню это холодное ощущение в груди, заставляющее подчиняться насильнику. Я помнила, что мне говорила мать перед смертью: «Никогда не смотри в его глаза. Иначе все случится само по себе». Но я посмотрела. И все действительно случилось само по себе. — Вы запомнили хотя бы черты его лица? — обескураженно поинтересовалась я. Я все еще теплила надежду в груди, что это не мой Диего. Он не мог. Лодовика вновь вздохнула. — Лукавая улыбка. Прекрасные ямочки на щеках. Приятный тембр голоса. И красивейшая челка, зачесанная вверх. Если бы не его выбор стать убийцей, я бы влюбилась... эх, — мечтательно произнесла моя собеседница, сложив ладошки на груди. Мне стало совсем плохо. — Простите, миледи. Вы дали мне прекрасные подсказки, за что от всей души благодарю. Но мне нужно выйти проветриться, подышать свежим воздухом... простите... Я рванула прямиком к выходу из этого склада неприятных вестей. Меня тошнило, голова раскалывалась, а душа болела как никогда. Я никогда не понимала выражение «разбилась на тысячи осколков». Мне всегда казалось, что это звучит слишком пафосно. Но теперь я ощутила это в полной мере, и мне жутко захотелось повернуть время вспять. Я почувствовала, как мои осколки покатились по скрипящему паркету крыльца и застряли в одной из многочисленных щелей. Я была бы рада, что никто к ним и не притронется, и они останутся именно в этом месте. Но их соскреб и выбросил наивный дворник, которому было абсолютно фиолетово: осколок это или мешок из-под картошки. Их увез мусоровоз, а я осталась. Я осталась одна в этом никчемном мире. И зачем я только отпустила его в эту чертову командировку? Чувствовало мое сердечко, что не ждет меня счастье. Он бы не посмел уничтожить столько человеческих жизней... он бы просто не смог. Ведь я бы стояла на его душой, над его прокисшей, как молоко, душой. Он бы стал маменькиным сынком, что спрашивал бы у меня разрешение даже на «выйти погулять». Зачем он обманул меня, зачем пошел со мной в ЗАГС, зачем все это? Разве он любил меня? Разве он смог бы убить сорок три невинных человека, зная мой страх крови, этой красной жижи? Разве он не знал, что в конце концов и я узнаю все о его проступках? Что я буду плакать, биться в истерике и страдать? Ведь я ненавижу обман. Я никогда и никому не прощу обман, даже законному мужу, даже любви всей жизни — нет. Все-таки решив, что стоит возвратиться в зал суда, я шустро двинулась туда, попутно стирая набежавшие слезы. Там меня встретили сочувствующими минами и трепетом в глазах. — Ну что? Хорхе Бланко действительно был Вашим мужем? — с благоговением в голосе обратился ко мне какой-то подросток. Я заткнула его жестом в виде указательного пальца, призывающим к молчанию, и подошла к судье. — Я присоединяюсь к вам. Я тоже собираюсь расследовать это дело. — Интересно-интересно, — он испытующе разглядывал меня, — думаешь, имеешь право? — Думаю, да. Я лишь желаю помочь. Мне нужно узнать тайну мужа. Если это, конечно, все-таки он. — Это однозначно он. Поговорите еще с Лодовикой, и вы все поймете, — Матиас натянуто улыбнулся и подмигнул кому-то позади меня. Я решительно подошла к той самой жертве, которой мой муж окончательно изуродовал психику. — Лодовика, — нежно пролепетала я, присаживаясь возле темноволосой, — как Вас травил мой муж? — Ох. — Она отвернулась. — Это очень тяжко вспоминать... Мне стало еще хуже. Что же такое он вытворял, что человеку совсем плохо? Что он делал? — Я помню все отрывками, — она принялась копошиться в своей черной кожаной сумке. — Я помню, как он кормил меня каким-то ядовито-зеленым пюре, истерично посмеиваясь и запихивая ложку мне практически в глотку. Он сжимал в руке Вашу фотографию до беления костяшек пальцев. И все приговаривал сладким голоском: «Кушай-кушай, девочка моя, за мамочку, за папочку, за мою любимую женушку Мартиночку...» — Спасибо, сеньорита, — шустро проговорила я, соскакивая со стула. — Мне пора. — Всегда пожалуйста, — прохрипела та и уткнулась в газету. Тем временем я уже приближалась к объекту назначения, а точнее, к Матиасу. Мне нужно было кое-что ему сообщить, кое-что очень важное. — Сеньор, я однозначно присоединяюсь к расследованию. Лодовика мне все рассказала... Судья отвлекся от разговора с коллегой, подарив мне многозначительный кивок головой. Я все поняла и вернулась на отведенное мне место для дальнейших дискуссий. Как ни странно, большое количество зрителей уже давно разошлось по домам, а осталось лишь несколько человек, у которых явно не было планов на вечер. Они либо мило беседовали, либо что-то печатали в телефоне, либо же читали газету. Я не присоединилась ни к кому из них; я принялась рассуждать. О том, о сем, о погоде, о таком внезапном исходе событий и море новых штук, которых я еще не обдумала. Дел была масса, а времени — ноль. А теперь я еще и замешана в таком... теперь я стану совсем другой. — Дело закрыто, — громко раздалось в другом конце зала, и Матиас взмахнул своим молотком.