A long way home

Он просыпается и сразу понимает, что все изменилось. Еще не открыв глаза. Там он никогда не просыпался. Вряд ли он спал, сон нужен живым людям, а не мятежным духам. Там он никогда не чувствовал физической боли, не чувствовал тяжести своего тела, неудобства позы. Сейчас же у него болит все тело, и замерзли ноги, и невероятно чешется нос. Он тихо смеется перед тем как открыть глаза. Комнату, в которой он проснулся, он никогда раньше не видел: здесь много света и жуткий бардак. На большой кровати рядом с ним спит Гарри. Почему-то, в одежде. Наверное, просто сидел рядом, да так и заснул. Он встает — это оказывается довольно сложным, ноги гудят и отказываются стоять ровно — и осматривается немного. Очевидно, он в доме Гарри. Он замечает свою фотографию на стене, чуть ниже — листок со своим письмом. Понимает, что прошло немало времени с тех пор, как писал его — листок выглядит не очень новым. Чуть ниже, другим почерком, явно позже: «Я тоже тебя люблю.» Он улыбается, смотрит на спящего Гарри, фиксирует сильное желание его поцеловать. Не удерживается. Гарри, конечно, просыпается, отстраняется, трет глаза, смотрит сумасшедше и радостно и будто не может поверить. — Сколько меня не было? — голос непривычно охрипший. — Семь месяцев был БОБ, — отвечает Гарри, — и потом год ты был в коме. Они обнимаются. Пожалуй, слишком крепко — так, будто от этого сейчас зависят их жизни. — Хоук стал шерифом, — рассказывает Гарри, — я был совсем бесполезным. Несколько одержим тобой. Ребята помогали с деньгами, хотя у меня и так оставались кое-какие сбережения, но им трудно было отказать. Сначала, конечно, все радовались. Думали, еще пару дней — и ты очнешься, потребуешь чашку кофе и пончики. Люси несколько дней ставила рядом с тобой огромную чашку — надеялась, запах поможет. У нее, кстати, мальчик, назвали Джимми, Энди безумно счастлив. Потом — устали, наверное. Маргарет приходит иногда, приносит печенье. Одри, конечно, забегает раз в неделю. Говорит, если ты не очнешься к ее свадьбе, она тебе голову оторвет. И мне заодно. Как-то так выходят, что они не разлучаются ни на секунду. Пытаются постоянно касаться друг друга. Быть уверенными, что все это — реальность. Быть уверенными друг в друге. Конечно, когда-нибудь это пройдет, когда-нибудь старые раны затянутся, воспоминания померкнут. Когда-нибудь. Купер впервые надевает костюм на свадьбу Одри. Это странно, как неожиданный прилив ностальгии. Так же чувствуется и общение с Одри: она повзрослела, изменилась, но многое в ней осталось тем же. Сложно не чувствовать восхищения при виде нее, счастливой, изумительно красивой, влюбленной. Она все еще называет его своим специальным агентом, целует в щеку и обещает писать длинные письма. Гарри ничего не рассказывает про семь месяцев с БОБом. Дейл не спрашивает. Гарри взамен ничего не спрашивает про Вигвам. Доверие важно для них обоих: они доверяют друг другу самим справляться со своими демонами. Первое время они наслаждаются тишиной своих жизней (своей жизни): они приходят в себя, они ищут себя, они разговаривают, изредка ходят рыбачить или просто гулять по округе, любуясь видами, они наслаждаются прикосновениями, друг другом, миром вокруг. Это немного похоже на растянутую во времени медитацию. Это спокойно. Это хорошо. Это счастливо. Это невероятно, безмерно, ужасающе скучно. Люди, привыкшие защищать и чувствовать ответственность за многие жизни, привыкшие к постоянной борьбе с воплощениями зла, видящие свое призвание в этом — разве могут они успокоиться тихим счастьем на двоих? — Одна из проблем, — однажды утром говорит Купер, — что я точно знаю, когда умру. Не спрашивай, это будет неправильно; к тому же, это еще не скоро. Но мне сложно жить, не двигаясь, не делая ничего, не принося пользу людям. Это главная моя задача, мое призвание — спасать, искать, наказывать. Знать, сколько времени мне отведено, и не пытаться сделать все возможное для этого мира — ужасно разочаровывающе. — Ты можешь пойти обратно в ФБР, — спокойно говорит Гарри, разводя руками, как всегда находя самый простой ответ, — если тебе нужно мое одобрение — держи. Впрочем, Купер не успевает ничего сделать: в тот же день в Твин Пикс приезжает Альберт Розенфилд. Заходит к ним в дом с выражением лица еще более недовольным, чем обычно, обнимает Гарри, говорит: — Они предложили Гордону повышение, — таким тоном, будто кого-то хоронит, — ему нужно придумать себе замену, и временно он поставил меня. Куда катится этот мир? И у нас нехватка людей, я вернулся в этот ваш клуб юных натуралистов с предложением работы. — Альберт, я готов на 100%. Скажи лишь, когда начинать, и… — Куп, с чего ты взял, что я говорю о тебе? Гарри, что скажешь? — Определенно за, Альберт, — Гарри едва удерживается от смеха. Купер смотрит на них двоих с таким видом, будто ему только что запретили пить кофе всю оставшуюся жизнь. — Конечно, ты можешь предложить кандидатуру своего напарника, и мы рассмотрим все варианты, — продолжает Альберт, — а если серьезно, Куп, тебе нужен кто-то, сдерживающий твою вопиющую неадекватность. Что ж, джентльмены, прощайте. Все бумаги оформите сами, у меня есть более интеллектуальные занятия на эти выходные. Уезжая из Твин Пикс, специальный агент Дейл Купер, ФБР, чувствует себя полным энтузиазма и предвкушения, и никаких кошмаров. Его напарник, агент Гарри Трумэн, как и всегда, рядом, смотрит на него с восхищением. Он уезжает, чтобы приехать куда-то еще, и это знакомо, и так было долгие годы, но впервые, пожалуй, он уезжает, чтобы потом вернуться.