Vertigo

Сегодня Готэмский полицейский участок как никогда походил на пчелиный улей, или муравейник, как вам угодно. Не обращая внимания на снующих туда-сюда коллег, детектив Джеймс Гордон низко склонил голову над своим столом. Он то и дело перелистывал папки с отчётами нескольких убитых девушек, в попытке найти «то самое» что-то, что связывало бы всех этих жертв. — Джим, приятель, отдохни, выпей кофейку, — детектив Буллок склонился над столом напарника. Гордон выпрямился и потёр кончиками пальцев переносицу, ему действительно стоило отдохнуть. Он потянулся, складывая затёкшие руки за головой. — Кстати, тебе тут посылку передали. — Буллок развернулся и взял со своего стола жёлтый бумажный пакет. — И когда ты собирался мне об этом сказать? — Джеймс укоризненно посмотрел на коллегу. — Ланч — это святое, — Детектив пожал плечами. — Мне нужно опросить ещё с десяток старушек, так что, давай сам тут. — Харви по-театральному вымученно улыбнулся и отдав пакет, зашагал прочь. Гордон на ощупь определил, что в пакете находится видеокассета. Он тяжело вздохнул, будто предчувствуя неладное и внимательно осмотрел пакет со всех сторон. Кроме собственного, криво написанного, имени на жёлтой плотной бумаге ничего больше не было. Детектив распечатал пакет и вытряхнув содержимое на стол, он обратил внимание на сложенный вдвое листок. Записка выпала из пакета вместе с видеокассетой. Джеймс нахмурился, читая короткое предложение. "Просмотрите плёнку наедине, детектив" гласила загадочная записка. Чёрт с ним, всё равно сейчас не до этого, подумал детектив. Он сложил кассету и записку обратно в пакет и отложил в сторону. Харви вернулся к концу рабочего дня и грузно уселся за свой стол. — Ну что, напарник, нашёл что-нибудь? — Детектив окинул взглядом, на порядок увеличившееся количество бумаг на столе Гордона. — Похоже, глухарь, Харв. — Устало констатировал он. — Ладно, пора по домам — добавил Гордон, поднимаясь и накидывая пиджак. Тут он вспомнил о кассете. Отыскав пакет в завале бумаг, он направился к выходу в сопровождении Харви. — Что, порнушка, друг? — Буллок многозначительно покосился на пакет. — Не стоило тебе бросать секси-патологоанатомшу. — Он сочувственно покачал головой. Джим только хмыкнул. Тогда он ещё не представлял насколько шутка напарника близка к действительности. Вставляя кассету в видеомагнитофон, детектив втайне надеялся, что запись могла быть связана с сегодняшним глухарём. Но то, что было на плёнке, напрочь выбило из головы детектива эту мысль. Как, впрочем, и все остальные. Джеймс чуть было не пожалел о, заранее налитом бокале виски. Отпивая жгучую жидкость он поперхнулся наблюдая за происходящим на экране. Детектив ожидал чего угодно, но определенно не того, что было на злосчастной записи. Бывший "Король Готэма" с завязанными глазами и абсолютно нагой, был привязан к койке в совершенно непристойной, развратной позе. В голове Джеймса промелькнула мысль, что Освальд, мать его, Кобблпот, выглядит чертовски притягательно. Детектив поморщился, то ли от странной и совершенно неуместной мысли, то ли от омерзения к происходящему на плёнке. Он залпом осушил бокал. Джеймс прекрасно понимал, что плёнку придется досмотреть до конца, хочет он того или нет. Он обязан. Ведь, Пингвин из-за него в Аркхеме. Из-за него, Джеймса Гордона, с ним происходит это. Детектив крепко задумался, но тут он услышал так хорошо знакомый голос Пингвина. Связанный Кобблпот попеременно то сыпал проклятиями, то умолял не делать "этого" с каждым словом густо краснея. — Пожалуйста! Только не снова! — Отчаянно взмолился Освальд, дёргая руками в попытке высвободиться. Но с каждым движением, веревки только туже затягивались на тонких запястьях. Он вздрогнул, когда ладони одного из санитаров, грубо сжали обнажённые бёдра. Джеймс стиснул кулаки в бессильной ярости. Последним, что он услышал до того как второй санитар "заткнул" рот Освальда, вполне ожидаемым образом, было имя детектива. Волна жара вперемешку со смущением прошла по телу Гордона. — Вот чёрт. — Джеймс не на шутку испугался собственной реакции. Реакции своего тела. Конечно, никто и никогда не произносил его имя так и при таких обстоятельствах. Но то, что он почувствовал, буквально, вырывалось за строгие рамки его морали.