Дефект породы

Давным-давно кто-то сказал, что дом – отражение своего хозяина. С тех пор это простое, очевидное впечатление проросло, затвердело расхожим обыденным правилом, грубыми рубцами на морщинистой шкуре пятисотлетнего дуба. Но Шерлок никогда не впечатлялся очевидным и не доверял обыденному, на все и вся составляя свое собственное отдельное мнение. Шерлок считал дом не отражением. Шерлок считал дом маской. Маска скрывала, хранила и защищала то, чем дорожили, чего стыдились, что боялись выставить на всеобщее обсуждение. Или осуждение. Он лучше остальных знал, как часто за благообразными пряничными фасадами копилась, зрела и отравляла жизнь нескольких поколений ненасытная зависть, холодная злоба, смертельное соперничество. В каких изысканных покоях растлевали и насиловали невинность, торговали телом, предавали доверие и разменивали своих близких на чужое золото. И наоборот, невзрачные скучные стены, нарочито грубые глухие ставни прятали от скользких сплетен, грязных пересуд и недоброго глаза душевную чистоту, не остывшую с годами влюбленность, которую «добрые люди» с наслаждением забросают грязью, лишь бы их собственные пороки не выглядели такими постыдными и отвратительными. Никому не позволено знать, каким страстным, каким трогательно-кротким мог быть застегнутый до подбородка в жесткий воротничок, чопорный до кончиков холеных, фамильных в шестом поколении, ногтей Майкрофт в сумерках супружеской спальни, в уютном ворковании детской редкие, но неизменно выкроенные в круглосуточном служении короне, часы и минуты… Да и собственные апартаменты – первородный хаос нагромождения старинных книг с замятыми страницами, тонких химических инструментов и неожиданных предметов, вроде покрытого засохшей синей(!) кровью рыбацкого гарпуна, которым по рассказам очевидцев прикончили морское чудовище, топившее ловцов жемчуга на южной оконечности… оставшейся без пары истертой восточной туфли с вышивкой на неизвестном Шерлоку языке… кривой нож из черного, острого как бритва обсидиана, которым к стене был пришпилен план королевского парка довоенных времен в масштабе две тысячи к одному, бегло, но точно выполненный куском угля и женской помадой – разбросанные по ссохшемуся пергаменту кроваво-алые росчерки складывались в очертания раскрытого глаза, с дважды подведенным нижним веком. Прелестная картинка, если не упоминать, что каждый крестик отмечал найденное в нем на протяжении девяти столетий …если верить хроникам… обескровленное тело, по одному на каждые восемьдесят лет, и до следующего оставалось каких-то года полтора… интересная историческая загадка… …за всем этим бедламом и неразберихой существовал совсем другой мир – пространство строгой логики, идеального порядка, бесчисленное множество сведений, подробностей и фактов, от научных трактатов, зарослей генеалогических деревьев и сводов законодательных реляций всех времен и народов от сотворения мира до последнего, весьма обещающего проекта Майкрофта, подсмотренного на его рабочем столе, до мельчайших подробностей, ничего не стоящих на первый взгляд… вроде новой пуговицы на корсаже жены премьер министра или обломанной ветки можжевелового куста у центрального входа в Эпплдор. Шерлок придирчиво и тщательно заносил любую информацию в лабиринт Чертогов, где при необходимости они самостоятельно складывались в добротную версию. И теперь, шествуя в почетном сопровождении четырех безмолвных стражей, он прикидывал, какие демоны заперты в изысканных интерьерах холодного Эпплдорского дворца? Мрамор, мрамор, мрамор. Гладкие линии колонн возносили сводчатые потолки так легко, будто держал их не твердый, отполированный до блеска камень, а ветер надувал невесомые перламутровые вуали. Широкая, в веренице стрельчатых окон, анфилада тянулась вдоль всего этажа, а причудливо выгнутая лестница заставила спуститься в цоколь, в большой холл с громадным камином, одетым изящной кружевной резьбой, по идеальной чистоте которого невозможно было представить, что кто-то осмеливался разжигать в нем огонь, хотя в приветливо распахнутом зеве на красивой литой подставке аккуратно возлежали одинаковые на вид сухие белые поленца. Каскадные, будто проросшие из потолочных перекрытий люстры рассыпали мягкое мерцающее сияние, а настенные канделябры заставляли ярче проступать паутину мраморных прожилок, подсвеченную биением голубых язычков газовых фитилей. Пара диванов, столик, инкрустированный полудюжиной ценных пород и молочно-белого камня, музыкальный инструмент, отдаленно напоминавший клавесин с приподнятой, как птичье крыло, крышкой… все идеально - в тон окружавшей их чистоте, но чистоте, лишенной даже крошечных следов жизни. Никаких фамильных портретов, гобеленов, тронутых временем, потускневших семейных раритетов, милых безделушек, охотничьих и военных трофеев, наполнявших жилище гордостью прошлых поколений - памятью и смыслом… Он не увидел даже привычных можжевеловых кустов в терракотовых кадках, благоухающих в вазах только-только срезанных цветов – всего, что можно было ожидать в доме, столетия подряд растившем нежное омежье «поголовье». Даже роскошные лестничные перила, выполненные искусными кружевами и покрытые черным глянцевым лаком, смотрелись скорей как крепкие кандалы, как ошейник, сдавивший хрупкую, уязвимую шею родового гнезда. Вся радость жизни, ее дыхание и буйство, остались за границей цветных витражей, а внутри хрусталь громадных зеркал бесстрастно отражал мир, лишенный красок и эмоций – мир Чертогов, извращенно вывернутый наизнанку. Он привычно считал ступени и повороты, когда другая, более скромная дверца и куда более туго закрученная лесенка вдруг вывели их в небольшой переход – с окнами от потолка до пола, с пышными зарослями в горшках из обожженной, облитой терракотовой глазурью глины, удивительным талантом неизвестного архитектора проложенным воздушным мостом между основным зданием и другой, более чувственной его частью… сквозь мозаику стекол по обе стороны в полутьме виднелись покачивавшиеся от ветра макушки деревьев и части крепостной стены, тонувшей в угольной тени нависавшей над замком скалы. И тут было все – зеленые заросли по обе стороны мозаичной дорожки, золотые и синие фонарики над головой, беспокойное птичье щебетание и, ни с чем не сравнимая, вкусная и яркая закипь ароматов – пряных и травных, прохладных и сладких. Омежье крыло. Запретная территория. Странное место выбрал милорд Магнуссен для «вечернего бренди». … Высокая, хрупкая как льдинка дверь в белоснежной лаковой раме, полупрозрачная, с тонкими изящными проталинами цветочных лепестков и невесомых паутинок, распахнулась как будто сама собой, стоило одному из стражей поднести ладонь к тускло сиявшей, изогнутой кошачьей лапой рукоятке, выпустив на свободу мягкий изящный голос каминного хронометра, больше похожий на звонкую хрустальную капель. Шерлок шагнул внутрь, непроизвольно вздернув бровь – пространный, «ознакомительный» вояж по апартаментам и галереям оказался выверенным с такой идеальной точностью, что последний его ярд заканчивался посреди первых тактов этого нежного часового боя. Неужели он так предсказуем? Вообще-то Шерлок уже составил для себя характер, привычки и склад ума своего визави, что-то он слышал о нем и раньше, о чем-то догадывался из того, как менялось лицо у Джона, стоило прозвучать этому имени даже вскользь. …хищник, засевший в родовом гнезде, как в логове… акула, барражирующая темные воды в ожидании новой добычи… паук, чутко прислушивающийся к малейшему колебанию раскинутых сетей… В самых закрытых, определенных высотой положения, кругах Чарльз Огастес Магнуссен был известен не только как омежий заводчик высшей пробы. Да, без сомнения, его воспитанники имели самые превосходные рекомендации, чистоту происхождения самого исключительного достоинства, безупречную конфиденциальность деликатных сделок, как упоминал однажды сам король… что уж было говорить про внешние данные каждого его выставочного экземпляра… …Шерлок до сих пор помнил, как от одного волоокого взгляда, от хрупкой линии плеч и бедер Лиама площадь под дубом сошла с ума… Самая высокая проба живого товара. Самая высокая стоимость залога будущего потомства. Но по слухам - ни разу не высказанным вслух, просачивавшимся из самых сомнительных источников, главный, куда более прибыльный доход милорда составляла информация. Личные письма, приватные разговоры, необдуманно подписанные обязательства и неосторожно произнесенные клятвы… один клочок бумаги размером с ладонь, не успевший сгореть в камине, стоил две тысячи золотом обиженному слуге и разорения Дома Первой Дюжины. И Джон – хорошенький мальчик с непоправимым, но таким удобным дефектом, безупречно укладывался в эту сложную, тщательно отлаженную машину, как ювелирно-обработанный, доведенный до совершенства механизм. Механизм, давший сбой из-за случайного вмешательства одного незаинтересованного альфы. …случайного? Он не успел «дочитать» эту неожиданно тревожную мысль до конца, когда гостиная приняла его в объятия, а дверь за спиной закрылась, словно крышка ловчего ящика. Второе удивление за последние три минуты оказалось еще более впечатляющим. Гостиная не походила ни на одни покои из тех, что Шерлок видел в этой красивой «музыкальной шкатулке», где все - от немых стражей и предупредительных слуг до решеток, похожих скорее на кружево, чем на броню, не уступая ей в неприступности, не имело ни души, ни жизни. Это… Комната было просторной, куда больше, чем ожидаешь от курительной или кальянной, где господа обычно проводят вечер в приятной компании любимого сорта табака, пространной, наполненной смыслом беседы и напитка, стоимостью в небольшое доходное поместье. Шерлок не удивился бы, узнай, что в этих апартаментах собралась вся история, все многовековое наследие Эпплдора, который Магнуссены выстроили из грубого камня, мореного дуба и кованого железа. Тяжелая мебель в отметинах прошлых времен - ее коснулся и огонь, и вражеский топор, и руки владельцев, вытерших солидный… никакой мягкой кожи и атласа… бархат. Потемневшее дерево отполировано до масляного блеска на подлокотниках, на рамах книжных шкафов, на каминной полке, вырезанной по-видимому из мачты какого-то древнего корабля… даже теперь Шерлок чувствовал отголоски аромата морской соли и смолы, пропитавшей древесину насквозь. Сумерки по другую сторону оконной мозаики сгустились так поспешно и так вовремя, будто и это природное действо здесь совершалось исключительно по повелению хозяина. Плотный, переливчатый дамасский шелк раскрытых портьер позволил насладиться последними, тающими отблесками, на миг окрасившими пепельно-розовым и лиловым облака, отраженные в пенном яблоневом цветении и растворившимися без следа в наступившей безлунной темноте. И теперь теплый свет колыхался только внутри - под самым потолком, стекая с двухъярусного светильника, основой которому служил громадный штурвал вероятно того же, давно почившего, морского бродяги, стелился по кофейному и трубочному столам от низких канделябров в полудюжину толстых свеч с обугленными потрескивавшими фитилями. …уютно, респектабельно, привычно глазу, без новомодных затей с интересным, но капризными и непостоянным электричеством, и боже упаси, никаких тонконогих табуретов, больше похожих на птичий насест, музыкальных чудовищ с мертвым механическим нутром. И все же что-то во всем это добропорядочном интерьере неприятно царапало глаз… Возможно, странного вида стол… да и стол ли? …чуть выше обычного, длиной не меньше шести футов с непонятными сквозными прорезями вдоль кромки, сквозь которые, по-видимому, часто продевали и протягивали нечто твердое и гибкое, вроде толстых сыромятных ремней – выглаженные до белизны борозды врезались глубоко поперек черно-седых волокон… Или решетка, отгородившая часть комнаты вдоль стены, у которой не было ничего, кроме двери – все в том же чудесном орнаменте из листьев и цветов, стебли которых уходили глубоко в пол и потолок. - Полагаю, Вы успели рассмотреть мое любимое убежище так же тщательно, как и другую мою собственность, мистер Холмс? Сухой, как шелест листьев под ногами, голос с тщательно подобранной каплей яда оторвал от созерцания и заставил обратиться от наполнявших комнату неодушевленных предметов к предметам куда более действенным – к собранию неоднозначных гостей. Шерлок не рассчитывал, что избежит общества Джеймса, вальяжно устроившегося в глубоком кресле с вензелем из вычурно сплетенных букв «М», «С» и «К» вероятно принадлежавшего прадеду нынешнего потомка Магнуссенов – Силистора Крейна. В объятиях старинного плюша Джим выглядел любимым избалованным племянником богатого дядюшки, который из сентиментальности позволял младшему отпрыску маленькие, предосудительные вольности. Джим вертел в руке большое темно-красное яблоко, лениво ковыряя кончиком перочинного ножа его гладкий, атласный бок. За спинкой кресла, как еще один декоративный элемент застыл тот-самый-Моран, в полном вооружении, никак не вязавшемся с окружавшим мирным интерьером. Лорд Магнуссен восседал по другую сторону курительного стола, на центральной подставке которого верно располагалось пять трубок самого разного вида. В раскрытом кофре, выполненном из драгоценного красного дерева, лаково мерцал гладкий, похожий на стекающую каплю, графин, обвитый золотой нитью от основания до самого горлышка с пробкой из целого куска янтаря, в сердцевине которого виднелось оставшееся там навечно, хрупкое, древнее существо – крошечная ящерка, свернувшаяся в кольцо. Графин был почти полон, часть его содержимого мягко скользила по донышку пузатого бокала, ножка которого была зажата между бескровных, тонких, болезненно искривленных пальцев. Рука чуть покачивала сосуд, и омывавшая стекло влага распускала новую порцию восхитительного аромата. - Восточная пряность, шоколад, легкий привкус кедра и табака… сто сорок лет выдержки… «Hardy Perfection», настоящее сокровище, – втянув носом воздух Шерлок развернулся всем телом и изобразил легкий поклон, заложив руки за спину. - Вы разбираетесь в старых винах, - ему отсалютовали бесцветная улыбка и едва отпитый бокал, - не предлагаю, как Вы понимаете… он чересчур дорог для этого. Даже для меня. Шерлок понимал. И даже не счел нужным сдерживать усмешку. - Полагаю, я здесь не для дегустации этого редкого сорта. Как впрочем, и мистер… - он выдал одну из своих самых благожелательных улыбок, застывшему в курульном* кресле мужчине – невысокому, изрядно располневшему за пять лет с тех пор, как Шерлок видел его в последний раз. Сидеть тому было не слишком удобно – походный стул подразумевал наличие небольшой подушечки, которая теперь отсутствовала, а потому стараясь не делать лишних движений, он напряженно кивнул, отдарив Холмса несколько нервной, натянутой улыбкой. Майкл Стамфорд. Омежий доктор с королевским патентом на освидетельствование девственности, консумации, зачатия и рождения. Тиски тревоги сжались еще крепче… чтобы подтвердить передачу омеги или выдвинуть официальное обвинение было достаточно присутствия двух альф, что определенно исчерпывалось присутствием Джеймса Тревора… пусть даже он был не совсем Тревором… и Себастьяна Морана, альфы без формального имени в Реестре Домов. Для чего могли потребоваться услуги служителя Большой Медицинской Гильдии? - Мистер Холмс, - прозрачные глаза хозяина указали на пустующее кресло по другую сторону стола, - полагаю, нам стоит заключить маленькое соглашение. Бренди едва смочило тонкие губы, и милорд, прикрыв глаза, уделил несколько мгновений, чтобы воздать должное оставшемуся на языке послевкусию. - Думаю, нет смысла требовать от Вас отчета о происходившем между моим… - короткий, как укол стилета - …подопечным и Вашей персоной. Слово лорда Тревора против Вашего… к тому же, я осведомлен о досадном инциденте с нападением потерявших всякий стыд бродяг. Уверяю, в ближайшее время мои люди полностью очистят от этих отбросов не только окрестности Эпплдора, но и часть территории, прилегающей к Хамфри-корт. Разумеется, по просьбе милорда Джеймса, с которым нас связывают долгие, взаимовыгодные отношения. Джеймс усмехнулся и насадил на нож яблоко, как голову казненного на пику. Проигнорировав это спорное подтверждение своих слов, сэр Чарльз продолжил, бережно опустив бокал на стол и сцепив пальцы в замок. - Как бы то ни было при сложившихся обстоятельствах, омега был возвращен в мое владение без непоправимых изъянов… Шерлок не удержался и скрипнул зубами, когда в его голове яркими, багровыми всполохами заметались картинки с распростертым, распятым телом с заломленными руками, над которым тяжело поднималась и опускалась мерзкая фигура с приспущенными штанами и грязным языком. - Непоправимый изъян он получит, если останется в этих стенах, сэр, – глухо отчеканил он. – Вы подтвердили, что Джон до сих пор остается несвязанным, и потому, как лицо, оказавшее незаинтересованное покровительство несвязанной омеге, неопределенной принадлежности, я, пользуясь правом временного опекуна, могу потребовать контракт на его руку. Закон 1124 года, утвержденный собранием малого королевского совета. Лорд Джеймс… - он не повернулся, а только покосился на Тревора-Мориарти, безучастно продолжавшего экзекуцию несчастного плода, уже лишившегося половины «скальпа», сползавшего из-под ножа тонкой, витой полоской, - может удостоверить, что в его замок мы прибыли в сопровождении Джона, причем он следовал добровольно, без малейшего принуждения с моей стороны. Чарльз с минуту смотрел на него бесцветным, ничего не выражающим взглядом, словно размышляя, какую часть отсечь у Шерлока первой – голову в ореоле яростных кудрей, руки, в зеркальном изломе аристократических ладоней или нечто иное, из-за чего в ладно скроенных штанах стало горячо и тесно. - Вы действительно это потребуете? Попадись между этих двух взглядов птица, ее заледеневшее тельце вдребезги разбилось бы об пол. - Да. И Мистер Стамфорд сможет подтвердить это своими полномочиями. Рад видеть Вас, Майк. Думаю, Грегу Ваше присутствие будет тоже приятно. - Кстати, об омеге Вашего брата, - милорд Чарльз довольно улыбнулся, как кот, загнавший ничего не подозревающую мышь в угол, - уверяю, о нем отменно заботились. Мои поздравления сэру Майкрофту, прекрасный выбор… долина Лестрад, если не ошибаюсь? Полагаю, только там можно найти такую аппетитную породу. Он поднялся с места и тронул висевший рядом шнур для колокольчика. Никакого звука не последовало, но в стене, отгороженной решеткой, в тот же миг открылась дверь и в ней появился Грег собственной персоной, недовольно выдернувший локоть из рук сопровождавшего его слуги, и с опаской переступил через порог. Шерлок увидел, как он поднял на них глаза, как узнавание наполнило взгляд – рассерженный и испуганный одновременно, как судорожный вдох заставил вздрогнуть, а губы шевельнулись в беззвучном «Шерлок». Грег остановился в шаге от решетки, не смея коснуться ее пальцами. Он заметно похудел, под глазами залегли темные круги… определенно его сон все последние дни был беспокоен и непродолжителен. Хотя ни в жестах, ни в глазах Шерлок не заметил никаких признаков насилия или следов причиненного вреда. Грег выглядел уставшим, подавленным и напряженным, но и только. Упрямый характер до сих пор не позволял ему дать волю собственной слабости. - Мистер Холмс, - голос оказался у него за плечом, и Шерлок резко обернулся. – Джеймс Тревор передал мне этого омегу после Вашего странного и необъяснимого бегства… Шерлок снова покосился на Джеймса, и тот вздохнул, закатил глаза и вздохнул еще раз. - ….случившегося после бунта наемной охраны и ее варварского нападения на моих гостей, – пропел он, глядя на своего капитана снизу вверх. – Не понимаю, с чего было так волноваться? Юный муж моего покойного отца в совершеннейшем порядке, - новый, полный гнева взгляд достался Шерлоку, - и теперь дом Треворов пребывает в счастливом ожидании его первенца. Последним словом при желании можно было перерезать глотку. Шерлок растерянно молчал, поскольку решать одновременно проблемы сразу трех омег, даже для него было многовато… Тем более, если в дело вмешался Джим Мориарти со своими собственными далеко идущими намерениями. Нет, не сейчас… - Поздравляю, - все, что он смог сказать, - сэр Чарльз, могу я теперь забрать омегу своего брата домой, поскольку полагаю, что Майкрофт уже серьезно обеспокоен нашим длительным отсутствием. Если он хотел, чтобы последнее прозвучало угрозой, у него мало что получилось. Магнуссен растянул губы в улыбке, которой позавидовали бы все акулы Южных рифов и Скалистой бухты в придачу. - Разумеется, как только Вы докажете принадлежность вас обоих к одной родовой ветви. Здесь и сейчас. С этой целью доктор Стамфорд и был приглашен мною в Эпплдор. Я не могу вручить столь ценный предмет в руки неподтвержденного лица. Лорд Майкрофт может обвинить меня в ненадлежащей охране омеги, оказавшегося под моим покровительством. - Что?? – Шерлок отшатнулся бы, позволь ему гордость. Он догадался, каким именно способом закон предписывает альфе доказывать, но самообладание продолжало судорожно цепляться за призрачную надежду, что он ошибается… - О чем это Вы? Мистер Стамфорд подтвердит мою личность. Майк протестующее завозился на своем стуле с совершенно несчастным выражением на раздобревшем лице, даже пухлые щеки в алых пятнах выражали крайнюю степень сожаления. - Мистер Стамфорд не имеет на это права. Он может подтвердить лишь законность проведенного акта. – Улыбка покинула лицо Магнуссена. – Если впоследствии метка омеги останется действительной, мои люди безотлагательно сопроводят вас обоих в имение Майкрофта Холмса с моими искренними извинениями и соответствующей компенсацией причиненных неудобств. В противном случае, либо если Вы откажетесь, я объявлю его неустановленной собственностью, и мистер Стамфорд подтвердит переход прав на мое имя. Не станете же Вы оспаривать королевский эдикт? Насколько я знаю, многие альфы после войны пользовались этим правом крайне широко. Шерлок посмотрел на Грега, и тот попятился. Он никогда не видел, чтобы люди бледнели так быстро. Воздух в легких затвердел, не позволяя сделать новый вдох. - Что Вы хотите взамен? – мертвым голосом прохрипел он. И взглянул Магнуссену в глаза. – Хотите, чтобы я отказался от Джона? - Нет. – Чарльз испытывал чистейшее наслаждение и совершенно не собирался это скрывать. – Напротив, я хотел бы оказать Вам большую услугу, разумеется, в несколько ином виде… Уверен, что отказываться Вам не придется, Шерлок. Он взглянул на часы и снова потянул за шнур. На этот раз открылась дверь, в которую вошел сам Шерлок, но на этот раз в ней стоял Джон. Он сделал несколько шагов и остановился, глядя на всех и ни на кого, будто насквозь, будто все присутствующие были лишь смутными, ничего не значащими тенями. За время из совместного путешествия Шерлок привык, что каждая эмоция, каждое чувство и каждое намерение Джона сопровождается одним или целым букетом ароматов, что его злость пахнет раскаленным металлом, а любопытство мятой и флердоранжем… что у страха привкус жженого сахара, а желание взрывает обоняние молодой хвоей, мускусом и диким медом. Сейчас Джон не пах ничем. Белый запах, белый шум, белый цвет. Чистая, безупречная пустота.