Перекрестные огни

Коридор глубоко вдавливался в стенки неприветливого здания, представляя собой извилистый лабиринт, густонаселенный искрошившейся штукатуркой и синеватыми комочками использованных бахил, валяющихся на полу подле железных скамеек с дырявыми сиденьями. У некоторых из них сидения были заменены исписанными кусками картона, держащимся на жалких обрывках изоленты. Молодой мужчина, одетый в скромный твидовый пиджак, с отвращением рассматривал обшарпанные стены, пропитанные выцветшей краской цвета кофе с молоком. Некоторые из них были украшены разноцветными плакатами с объявлениями и рекламой, не имеющей никакого отношения ни к лекарствам, ни к больнице в частности. За исключением только одной короткой заметки о прозаке, щедро описывающей его побочные действия. — У нас ремонт начали делать, — извиняющимся тоном сказала женщина в белом халате, — Недавно. — Хорошо, — деревянным голосом ответил мужчина, продолжая неодобрительно оглядывать длинный коридор. — Я знаю, что вы подумали, — продолжала медсестра, — Здесь всё очень грустно. Но поверьте мне, всё оттого что это отделение отложили напоследок. Внутри, — она выразительно обвела рукой воздух вокруг себя, — В палатах и операционной всё очень стерильно и приятно. Поверьте мне, сэр. Я работаю здесь пять лет и… — Я прошу прощения, мэм, — перебил её мужчина, заканчивая рассматривать стены и переключая внимание на женщину, стоящую перед ним и скрестившую руки в боевой стойке человека, твердо убежденного в своей правоте. Она была очень предана своей работе. — Но вы не могли бы, наконец, сказать мне, где она? Дорогу я могу найти сам. — Тут и искать нечего, — ответила она. В голос её прокралась привычная усталость, — Видите перед собой развилку, не так ли? Пройдете направо, свернете немного левее и увидите двухстворчатую дверь. Но сейчас вас туда вряд ли пустят, сэр. — Потребовалась операция? — спросил он, всем своим видом выражая равнодушие. — Нет, сэр. Потребовался морг. — Что?.. Простите, что вы сказали? — Морг. Она находится в морге, сэр. Мужчина выругался и покачал головой. Равнодушие в его облике вздрогнуло и разбилось, разлетевшись на мельчайшие молекулы. Его лицо побледнело, руки судорожно схватились за голову. — Вы ошибаетесь, — тихо прошептал он, — Я уверен, вы ошибаетесь. Медсестра возвела глаза к небу и вытащила из кармана белого халата видавший виды мобильник. — Какая там у неё фамилия? — поинтересовалась она. Мужчина назвал имя и фамилию. — Всё верно, — кивнула женщина, — Вроде она. — А без всяких «вроде», мэм? Так. Мне нужен ваш главврач. — Кабинет тридцать седьмой, сэр. Только вряд ли он Вам поможет. Мужчина молча развернулся и быстрым шагом направился в одну из коридорных развилок. Медсестра недовольно покачала головой, глядя ему вслед. * * * * Она очень бледна. Глаза её полны опаски и какой-то странной, неугасающей решимости, что горит на самой глубине расширившихся каштановых зрачков. Её ладони крепко переплетены между собой в неистовой пляске нервно дергающихся пальцев. — Ах, доктор! — восклицает она подрагивающим голосом и с волнением подается вперед, впиваясь взглядом в его бесстрастное лицо, — Мне всё чаще и чаще кажется, что все мои друзья лгут мне. Словно они что-то знают. Что-то такое, чего не знаю я. — Всем людям свойственно лгать и иметь тайны, — замечает доктор, делая какие-то пометки в своем блокноте. — Вы правы, — неуверенно говорит она, — Но это не главная причина моего визита к вам. — О, вот как? Продолжайте, пожалуйста. — Вы знаете, в последнее время я постоянно чувствую, что за мной наблюдают. Ну, эти… Скрытые камеры. Повсюду. Словно наш город не более чем декорация. А вся моя жизнь — просто спектакль, шоу подделок. Понимаете? Вот прямо сейчас… — её голос понижается до трагического шепота, — Они наблюдают. Вы ведь это тоже чувствуете? — «Они?» — переспросил доктор, с усталостью глядя на пациентку из-под очков-половинок, — Кто это — «они»? — Я не знаю! Да и какая разница? Вы так и не ответили на мой вопрос, доктор! Он глубоко вдыхает воздух, снимает очки и закрывает глаза. Мысленно считает до десяти, после чего открывает глаза и, глядя на неё с бесконечным терпением и заботою, мягко произносит: — Здесь нет никаких камер, милая. Даже диктофон за весь наш сеанс я не включал. Она молча смотрит на него, откинувшись на облезлую спинку дивана. В лице её проскальзывает что-то странное, но тут же исчезает, поглощенное тенью нескрываемого отчаяния. — И даже вы, — тихо вздыхает она, — И вы тоже… — Ох, да бросьте! Думаете, я ещё не ознакомился за эти полгода с вашими-то… — начинает было он, теряя терпение, но тут же осекается, заметив, что глаза её стремительно наполняются слезами, — Не вздумайте плакать! — Я этого не вынесу, — всхлипывает она, скорбно ссутулившись и утыкая свое лицо в ладони, — Нет… Нет! — О, боже! — восклицает доктор с досадою. — Прекратите, пожалуйста. Вы же прекрасно знаете — я ненавижу, когда женщины плачут. Он поднимается со своего кресла, садится подле неё и осторожно притрагивается к её вздрагивающим плечам. — Не надо впадать в истерику. Вам никогда не становится от этого легче. — Оставьте меня в покое! — огрызается она, отталкивает от себя доктора и выбегает за дверь. — Вы забыли свою сумку, — бросает тот ей вслед. Тяжело вздыхает, достает измявшийся носовой платок из нагрудного кармана своего халата и промакивает им лицо. — И вот так каждый раз. Каждый чёртов раз! Он берёт в руки чёрную женскую сумочку, чей миниатюрный вид совершенно не вяжется с её весом (Кирпичи у неё там, что ли?) и шагает за порог. Запирает дверь ровно на четыре оборота против часовой стрелки и быстрым, размашистым шагом направляется по коридору направо. Разумеется, он столкнется с ней на лестничной площадке, когда та будет возвращаться за сумкой. То, что она непременно вернется, он не сомневался. В конце концов, куда она денется-то, без ключей от дома и денег на проезд? Спускаясь по лестнице, он неожиданно спотыкается на какой-то разлитой жидкости, и, хватаясь за перила, обнаруживает, что те, в свою очередь, покрыты некоей подозрительной субстанцией. — Ну и какая скотина разлила здесь… что это вообще за хрень?.. — доносится до его ушей недовольный голос, летящий откуда-то с четвёртого этажа. Восстанавливая равновесие и брезгливо отряхивая руку, доктор поднимает голову и всматривается в верхний лестничный пролет. Но не замечает никого. Он осторожно продолжает спуск вниз, стараясь не дотрагиваться до перил. Жижа на их когда-то лакированной поверхности постепенно сползает, скапливаясь на ступеньках и образуя зеленовато-ржавые ручейки. В воздухе довольно-таки ощутимо висит запах медицинского спирта, крови и чего-то явно протухшего. — Там кто-то есть? — интересуются сверху. Раздаются шаги и звук поставленного на пол ведра. — А, это вы, док, — протягивает всё тот же голос, — Я бы на вашем месте не спускался. Тут скользко. Можно упасть, да к чёртовой матери сломать себе всё, что только можно. — Я уже знаю, — откликается доктор. — Кстати, вы тоже чуете эту вонь? Она идет снизу, ближе к подвалам, я думаю. Хотел бы я знать, что там творится. — Наверное, опять система охлаждения сломалась, — морщится доктор. — Думаете? — Я почти уверен. Пару лет назад у нас было… — он заходится кашлем, едва только ступив на порог первого этажа. Запах разложения резко становится настолько сильным, что почти сбивает его с ног. — Эй, как вы там? Я тоже спущусь, пожалуй. Не до ночи же тут торчать. Доктор не отвечает, в спешке кидаясь к окну, открывает его и прижимается лбом к проржавевшим насквозь решеткам. С наслаждением вдыхая потоки свежего воздуха, он совершенно перестает замечать всё вокруг. И в том числе он не чувствует прикосновение чьих-то ледяных ладоней, мягко обвивающих его шею склизкими объятиями и оставляя на его плечах и спине длинные, неряшливые дорожки из ржавчины и медленно свертывающейся крови. Когда скрученные белые пальцы, словно пауки, неожиданно доползают до его подбородка, доктор вздрагивает, едва слышно ойкает и роняет злополучную сумку на пол. — Ах, доктор! — свистящий шепот впивается ему в голову, опаляя уши могильным холодом, — Почему вы здесь? ваш сеанс ещё не подошел к концу. Она вновь пробегает пальцами по его шее и с неимоверной силой обнимает его за плечи. Раздается неприятный хруст. Белый халат постепенно становится багряным.