***
Лето две тысячи семьдесят второго в Иллинойсе выдаётся необычайно холодным. Дерек кутается в пиджак и куртку, а когда наконец садится в самолёт, то это совершенно не приносит облегчения: кожа на креслах едва согревается, а дыхание собирается едва ли не в ледяные облака. Люди вокруг галдят, шумят, с грохотом рассаживаются и пьют шампунь, как всякая типичная богема на отдыхе. Они ещё не представляют, что их ждёт в воздухе. Это странно для внутреннего рейса, но каждое место в бизнес-классе занято. Последним занимает место сосед Дерека. Если бы не билет в первый класс, он бы, наверное, не попал в такую сложную и смертельно опасную передрягу. Не один Дерек ошибается на этот раз, впрочем. У соседа его, например, яркая канареечно-жёлтая рубашка, застёгнутая, к тому же, не на все пуговицы. Как не холодно только? Вот, мужчина и женщина спереди, болтают во весь голос и смеются. Вот девочка играет сама с собой в куклы и что-то шепчет, а её отец, смешной толстый мужик с плешью на голове, сопит носом и громко шелестит страницами книги, ну точно настоящая интеллигенция. Вот дама в синем платье, и у неё аэрофобия. Уж слишком сильно сжимает подлокотники на взлёте и жмурится. Возможно, каждый из этих людей и заслужил оказаться на борту этого самолёта в этот самый день, когда парочка комми решает захватить самолёт с заложниками. Они не знают, что на борту их самолёта находится настоящий военный, пусть и в отставке. Это самая большая ошибка, которая совершается в этот самый день в этом самом самолёте — приставить ствол к его лбу. В армии учат подобным трюкам: выбивать пистолет из рук, когда тот, кто целится, стоит вплотную. Рискованный трюк, но Дерек неплохо проявлял себя на учениях, и даже в такой опасной ситуации успевает провернуть. Вот один из террористов держится за сломанную руку, на второго Дерек направляет «Кольт» сорок пятого калибра...***
— Я точно именно так рассказывал? — Дерек пальцами зачёсывает гладкие светлые волосы с висков на затылок, при этом царапает уши ногтями. Ему явно неловко. То ли за себя, то ли за Хэнкока. — Насколько я помню... — уже не слишком уверенно отвечает ему самый клёвый гуль в Содружестве. — Может быть, мне хотелось бы, чтобы было так. Но я не мог позволить себе, чтобы от моих ошибок, в случае чего, пострадали другие пассажиры. Если бы злоумышленники выяснили, что я был военнослужащим, меня бы, скорее всего, застрелили на месте. Террористы не любят лишних рисков. Но я... в общем, не удивлён, что где-нибудь по пьяни выдал эту версию истории. — А что было на самом деле? — спросила Кейт. — Ну, начну, пожалуй, с того, что те русские были трансвеститами...***
Вы можете увидеть любого рода дерьмо, пока летаете по Америке. Общественный транспорт любого уровня кишит фриками. Будь то дамы с собачками, семьи с маленькими детьми, панки в кожаных куртках, офисные оборотни в рафинированно-выглаженных костюмах с запахом геля для бритья, французского сыра и нестираных трусов. Рубашка агрессивного розового цвета с вышитым игроком в поло на правой стороне груди — хит сезона семьдесят второго года. Почти сотню лет маркетологи-синие чулки трудятся над тем, чтобы перевернуть кверху ногами парадигму цветовосприятия: выпускают синие распашонки для маленьких мальчиков, розовые юбочки для маленьких девочек. Родители сходят с ума, подбирая одежду и оформление для своих крохотных чад, чтобы, не дай Бог, неразумные соседи не перепутали и не засмеяли. Эта проблема ожидает Дерека уже через несколько лет. Сейчас он держит перед лицом инструкцию по безопасности, изо всех сил пытаясь не косить глазом на живое воплощение современной мужественности, мужчину в розовом поло. Оно, это воплощение, как ни в чём не бывало щёлкает зажигалкой, хотя самолёт ещё не набрал нужную высоту. Зажигалка имеет совесть, и огонёк всё никак не разгорается. Это последний год, когда в самолётах гражданских авиарейсов ещё можно курить, холодные кожаные кресла пропахли табачным дымом, а в ручках установлены раздолбанные пепельницы. Когда-то люди должны начать думать о безопасности. В авиатехнике широко используется спирт. Везде, начиная с кабины пилотов, где водку дают, чтобы расслабиться и согреться, заканчивая сложно устроенной начинкой. С каждой тысячей футов температура за бортом самолёта падает приблизительно на пять с половиной градусов по шкале Фаренгейта. Чтобы внутри всё не покрылось ледяной коркой, в антифриз добавляют большое количество спирта. Одна искра, проскочившая между контактами, упавший на пол кусочек пепла — и пуф, транспортное средство вспыхивает прямо в воздухе. Дереку рассказывал это знакомый пилот, пока он обрабатывал его руки и веки. В прошлой жизни, ещё на войне. — Есть чем прикурить? — спрашивает мужчина в розовом поло. У Дерека в кармане — маленькая коробка со спичками. Всего десять штук, с маленькими серными головками на ломких палочках. Это небезопасные спички, потому что отель, где Дерек взял коробочку, ни капли не заинтересован в курильщиках, он просто продвигает свой бренд так широко, как может. Все эти безделушки вроде одноразового мыла и шампуней летают на такие расстояния, какие даже не снятся домохозяйкам из перенаселённых городов Калифорнии. — Я не курю, простите, — говорит Дерек, и это даже не ложь. Ничего личного. Он просто не хочет, чтобы люди на борту погибли из-за того, что у какого-то парня сильно трясутся руки. Эта девочка в тёмно-синем платье, которая играет в куклы. Её рано облысевший отец. Мужчина с ярким галстуком-бабочкой и его подруга, с которой они разговаривают на сложные темы. Сосед Дерека вздыхает и в последний раз поворачивает ногтем металлическое колёсико на выдохшейся зажигалке, и, как назло, искра проскакивает, и секунды, которую горел огонь, вполне хватает на то, чтобы зажечь сигарету. Дерек в этот самый момент понимает, что, возможно, этим вежливым отказом зашил себе рот на весь остаток поездки. Это очень классический способ завязать разговор — попросить огоньку, но не когда ты трус или жадина. — Что ты будешь делать, — вполголоса спрашивает человек в поло, — когда наш самолёт упадёт? На приборной панели тухнет знак «Пристегните ремни безопасности». — Я... — Дерек складывает руки в замок. — Наверное, умру. Сосед поворачивает голову в его сторону и выдыхает дым. Дым смазывает его черты лица. — Это лучшее, что можно сказать человеку в сотнях миль над землёй. Как будто такие вопросы — лучшее, что можно задать. — Простите, — уже совсем растерянно повторяет Дерек. — Я вылезу из-под обломков, доберусь до ближайшего бара, напьюсь в дрова, после чего пойду и отомщу всем, кто когда-либо поднасрал мне в жизни. Единожды покойным нечего терять. — Ещё варианты? — Превращусь в призрака и буду доставать их всякой ерундой. — Нет, нет и ещё раз нет, — очередное облако дыма с девчачьим запахом молочного шоколада летит Дереку в лицо. — Неужели это лучшее, что тебе приходит в голову? Правда развращает фантазию. — А что бы ты сделал, если бы наш самолёт упал сегодня? — возвращает вопрос назад Дерек.***
— Постой, тот парень... он был русским трансвеститом? — спрашивает Кейт. — Нет, — вздыхает Дерек. — Насколько мне известно, он был стопроцентным мужчиной. Крепкие руки с мозолями и жёлтыми от никотина ногтями, широкая челюсть, брутальный шрам поперёк лба. Все причиндалы на месте... Под пальцами Хэнкока противно скрипит столешница. — ...В общем, ладно, не буду отвлекаться по мелочам.***
Они говорят очень долго, почти пятнадцать минут, и за это время Дерек умудряется рассказать о себе столько, сколько, наверное, за годы не рассказывал. Обычно Дерек — тот, кто слушает. Слушает и режет плоть. Он держит язык за зубами, потому что знает за собой особенность: когда он открывает рот, то заполняет собой всё пространство. Задай вопрос — и он как искра в комнате с газом, подожжёт всё вокруг. Дерек не смотрит в лицо со шрамом. Розовая рубашка и тёмно-синие брюки больше не имеют для него личности. Как святой отец в исповедальной, сосед сидит и задаёт наводящие вопросы: на кого учился, как жизнь сложилась после этого, кем был отец. Дерек рассказывает ему, что отец не считает его за человека. Дерек рассказывает, что устал. Он должен был стать хорошим врачом, который помогает старым больным людям, но вместо этого шатается по Америке, как перекати-поле. Логан, Скай-Харбор, Ньюарк Либерти, Маккаран — Дерек знает международные аэропорты лучше, чем дорогу к своему дому. Однажды видел, как буревестник врезался в лобовое стекло истребителя. Пробил обшивку едва ли не в двух местах, а потом разлетелся кучей кровавых ошмётков по салону. Трое солдат оттирали отбивную из перьев и кишок от приборных панелей, попутно искали целые косточки, которые можно было бы оставить на память. Когда-то Дерек вываривал птичьи кости и человеческие черепа. Когда-то он не знал, что будет завтра. Теперь его жизнь расписана по минутам на год вперёд. Он будто состоит из времени, билетов и дат, ресторанных чеков; Дереку звонят незнакомые женщины и спрашивают, что он ел на завтрак, обед, ужин; с кем встречался в перерывах между деловыми встречами, и может быть, для проформы — как продвигается учёба? Нормально, остался последний год перед квалификационной работой (а потом Дерек, может быть, сломает порочный круг и уволится из чёртовой компании). — В какой компании ты работаешь? — интересуется сосед. — В очень крупной, — размыто отвечает Дерек, и почему-то чувствует при этом сильное дежавю. В этот момент мимо проезжает стюардесса с тележкой. Вода, кофе, чай, «Ядер-кола»? Может быть, красное вино для особых пассажиров? Нет, Дерек ничего не пьёт. — Кофе, чёрный. С сахаром. Непрозрачный пластиковый стаканчик проносится мимо и касается донышком откидного столика. С этого момента Дерека не существует почти минуту. Ровно до тех пор, пока не раздаётся хруст, и тележка с напитками не проезжает мимо с испуганной стюардессой на ней. «Что за чёрт», — думает Дерек. А потом: «Наверное, там переломов не сосчитать» — Пожалуйста, возьмите деньги! — визжит кто-то с задних рядов. Грохочет кошелёк. Мелочь катится по проходу, сыплется с тихим звоном. — В жопу себе деньги засунь, — грубо отвечает надломленный бабий голос с сильным акцентом. — Права, паспорт, посадочный талон. Вываливай. — Остальные — сумки в ноги, руки за голову. И никаких фокусов, — это уже другой голос. Дерек смотрит на соседа по креслу так, будто это он виноват. Он накаркал водянистого мужика в коктейльном платье и парике грязного светло-серого цвета. С автоматическим пистолетом наперевес. — Это же телевизионный розыгрыш, да? — с придыханием говорит настоящая женщина, прямо за спиной Дерека. О, он хочет верить в это. Как правило, все самые правдивые истории звучат в пересказе как брехня сумасшедшего, и наоборот. Ни один самолёт в Америке ещё не захватывали трансвеститы, и не шарили по карманам пассажиров бизнес-класса в поисках удостоверений личности. Никаким нормальным террористам подобная концепция просто не пришла бы в голову. Как правило, члены запрещённых в Америке экстремистских группировок выбирают более сдержанный стиль в одежде. — Не тот. Не тот. Не то... Две отчаянные бабы держат заложников на мушке, третья листает паспорта. Все строго по одному.***
— ...Как я понял позднее, им нужны были конкретные люди, но в лица их не знали. Я к ним не относился, но то, что я летел этим рейсом, на том самом месте... Знаете, у этого есть смысл, если комплексно впариться в ситуацию. Нас было трое — тех, кого попросили встать и пройти в кабину пилота... Настоящего третьего спасла чашка с кофе. — Розового парня звали так же, как и тебя, — догадывается Хэнкок. — Технически... не совсем. В документах написано, что меня зовут Теодорик. У моей мамы, знаешь ли, был настоящий талант напустить пафоса в самые приземлённые области жизни. В подростковом возрасте я устраивал полномасштабные скандалы с битьём посуды, когда меня называли полным именем, Тедом, Риком, или, не дай Бог, гм-м-м, Тедди. — Никогда бы не подумал, что ты на такое способен, — видно, как под тонкой кожей на лбу гуля поднимаются мышцы над надбровными дугами. — Я та ещё истеричка, милый, — заверяет Дерек. — В общем, к теме. Нас было трое: мужчина с галстуком-бабочкой, женщина, которая приняла произошедшее за шутку. И я.***
У неё определённо есть чувство стиля. И, насколько это вообще применимо к особе женского пола — стальные яйца. Люди реагируют на страх по-разному. У кого-то начинается истерика, у кого-то недержание, кто-то абстрагируется и делает вид, что жуть происходит не с ними. Не сейчас. Наверное, эта женщина и относится к последней категории. Она называет Дерека «Тедди» и поддерживает разговор настолько непринуждённо, будто они всю жизнь знакомы; на самом деле она знает только то, что смогла подслушать. — Хватит называть меня так, — шёпотом говорит Дерек. Это бесполезно, но ему подмигивают: значит, всё сказал правильно. Что будет, если террористы узнают, что взяли не того? И что будет с настоящим Тедди, который остался в салоне? Об этом даже думать страшно! Мужчина с галстуком-бабочкой, тем временем, не говорит вообще ничего, только на потолок смотрит, и, судя по движениям губ, молится. Женщина спрашивает, куда летит самолёт теперь, когда перепуганный пилот поменял курс. В неё тычут стволом и почти вежливо предлагают не поднимать больше эту тему. — Поставь на предохранитель лучше, — советует женщина. — Ты знаешь, что происходит при разгерметизации салона? Губы мужчины с бабочкой шевелятся так громко, что реального звука Дерек, который сидит рядом, почти не слышит. Тем временем заложница запугивает захватчиков яркими красочными описаниями крови, которая будет хлестать из их ушей, и из горла, и из глаз, и что происходит с сердцем при падении с высоты. И что происходит с птицами, которые разбиваются о лобовое стекло. Прямо с языка снимает, ведьма.***
— ...Я видел её потом в аэропорту в Вайоминге, куда нас всех отвезли после того, как самолёт перехватили. Уже после того, как всё закончилось. Никогда не видел человека, который бы сидел абсолютно ровно, с сухими глазами, но при этом изнутри бился в истерике. Так, что как будто воздух вокруг пропитался грозой. — А как ты? — спрашивает Кейт. — Я... — Дерек сглатывает слюну и делает большой глоток очищенной воды из стакана. — Работал с «РобКо» ещё год или чуть больше. Мне было страшно, я вляпался в историю, которая была чем-то большим, чем я, но я даже не осознавал этого, разве что где-то на глубоко интуитивном уровне. Задним чувством. Настоящий Тедди, как рассказал он сам, был доктором журналистики или что-то в таком духе... Его пару раз прижучили за «возмутительно честные» материалы, и после этого он уже не мог работать по профессии. Я отдал Тедди блокнот из отеля. Записал туда правдивый ответ на вопрос, который он задал мне на этом дурацком рейсе, и свой номер телефона. — Ой ли, — присвистывает Хэнкок. — Он не позвонил, не волнуйся, — заверяет Дерек. — После того, как получил нужную вещь, ушёл и сразу сделал вид, что мы никогда не виделись. Наверное, я испугал его. Самим фактом своего существования. Мало культур существует и существовало, где встретить своего двойника — хороший знак. Знак скорой гибели. Не думаю, что мы хоть сколько-нибудь похожи, но человек, который каждую секунду думает о смерти, вполне мог притянуть за уши такой аргумент. — Ты рассуждаешь так, — говорит Хэнкок, — будто вы долго были знакомы. — Виделись несколько раз. — Расскажешь? — теперь настало время Кейт барабанить пальцами по столешнице. — Потом, — Дерек скрещивает руки и кладёт на них голову. — Сегодня устал. К тому же не знаю, имею ли право в принципе на эту историю. — Никому уже нет дела. Прошло двести лет! — Хэнкок встаёт с места и протягивает Дереку руку. Блондинчик хватает его за запястье и поднимается на ноги. Погулять решили, что ли? Кейт не хочет им мешать. На самом деле, ей больше интересно, чем занят экзорцист Майкл вечером пятницы тринадцатого, и эта мысль практически не даёт покоя. — Можешь считать это антинаучным бредом, но я уверен, что у всех участников той истории шансов пережить ядерный апокалипсис было больше, чем у меня и всех гулей, вместе взятых... Хэнкок щурится как-то совсем по-кошачьи, и смотрит на Дерека, и ведёт на выход. Так нельзя, мэр. Любопытство кошку сгубило.