tv series

Хосок ненавидит эту школу всеми фибрами своей души. Он уже в выпускном классе, но до сих пор проводит все свое время в гордом одиночестве. К таким как он не обращаются даже чтобы домашку списать, ибо троечник. Поэтому он гордо величает себя аутсайдером и держится ото всех обособленно. Единственная отдушина — драмкружок в актовом зале на третьем этаже. Для Хосока вообще вся жизнь — театр, он играет на публику и без. Правда никто особого таланта не замечает и об артистичности не вопит. Хосоку обидно, но он успокаивает себя тем, что просто слишком хорошо вжился в роль. Как уж тут заметить. Когда Хосок в этот кружок направлялся, он мечтал о славе, популярности и жеманных вздохах восхищения маленькой симпатичной девчонки на класс младше: они бы играли главных героев любовной драмы и показали бы такую химию на сцене, что их бы сразу величали главной парой школы. Да, именно так Хосок и думал. Вот только из тринадцати человек девушкой оказалось только одна. Хосок тогда был на втором курсе старшей школы, а девушка была явно не младше, так еще и выше, и шире, и, как думал сам Хосок, в дополнение ко всему — лесбиянкой. И причиной тому было вовсе не его женоненавистничество, которого, к слову, не было, а то, что та подозрительно облапывала своих подруг, обнимая при встрече. Мечты рассыпались песком сквозь пальцы, но жизнь хотя бы стала относительно сносной. Когда Хосок на сцене, его не волнуют чужие насмешки: он другой человек. Оставляет позади все страхи и устремляется навстречу новой судьбе. Все эти личности словно живут внутри него и ждут, когда им дадут выход. Ждут, когда им скажут… — Так как ты среди нас самый щуплый, главная женская роль на тебе. Нет, такого точно не ждут. Что-то Хосок не замечал раньше в себе таких личностей. — Намджун, ты мастер вводить в курс дела, я даже похлопаю. Ты посмотри на парня, у него же ступор. — А в чем тут моя вина, хён? Я не люблю тянуть с такими вопросами. — Твоя вина в том, что главную женскую роль хотел я. Разве не я тут с самой прекрасной внешностью? На вашем фоне и вовсе кажусь Аполлоном, сошедшим с небес. — Хён, я тебе уже объяснял: красота красотой, а вот с твоими плечами, как у шкафа, девушек не бывает. Это будет смотреться вырви глаз. — А, значит, в роли кухарки я буду смотреться отлично? — Они бывают большими, им простительно. А принцессам не очень. — Знаешь ведь, что я тебе этого никогда не прощу… — Ну почему я должен быть долбанной принцессой?! — завопил Хосок, наконец, очнувшись от оцепенения. Он переводил взгляд с Сокджина на Намджуна и пытался понять, что происходит. — Мы пришли к этому мнению единогласно на прошлой неделе, пока ты болел. Поэтому возражения не принимаются. — Что значит единогласно? Я был против с самого начала. Я хочу эту роль себе. Намджун окинул взглядом злобно сопящего хёна и, закатив глаза, ответил: — Ладно. Мы пришли к этому мнению единогласно, исключая Джина, но на результат это не повлияло, потому что восемь все еще больше двух. И так как я тут главный, обжалованию не подлежит. Хосок запрокинул голову вверх и тяжело вздохнул: новый учебный год начинается ну совсем не в те ворота. Но год все-таки последний, Хосок любит играть, а живем один раз. Поэтому быстро забив на то, что в ближайшем будущем придется окончательно опозориться перед одноклассниками, он бросает рюкзак на стол и садится на соседний с Намджуном стул. — А где все? — Я их отпустил с сегодняшней репетиции. По расписанию у нас разговор с тобой, задобрение, а в случае тотальной неудачи насилие и шантаж. Лучше соглашайся сразу, хён, я тебя предупредил. — Я уже смирился, можешь успокоиться. Сокджин, а ты почему тогда пришел? Сокджин только кинул в Хосока злобный взгляд и, пока Намджун отвернулся, провел большим пальцем по шее. — Он пришел делать то же самое, что и я с тобой, только его жертвы мы оба, а цель заполучить главную роль себе. Но у него ничего не получится, как бы он не старался, потому что напомню, с этого года главный тут я. — Если ты так и будешь вставлять фразочки про свое превосходство над нами почти в каждое предложение, я замотаю тебя в тот самый ковер из нашей кладовки, который моль наполовину сожрала. Замотаю и выкину в реку. — Встрял в разговор Сокджин со своей злобной тирадой. — И не будешь ты больше главным. — Хён, я бы тебя даже испугался, вот только ты ванильная розовая лама, ты не можешь быть устрашающим, как ни старайся. Хосок с мнением Намджуна был категорически не согласен, но предпочитал сидеть молча и лишний раз о Сокджине не упоминать, особенно когда его, кажется, занесли в особый черный список. Раз эта коалиция уже все за него и Сокджина решила, значит, смысла сопротивляться нет: можно только поплыть по течению. — А что мы собираемся ставить? — Это будет «Ромео и Джульетта». Хосок на секунду подзавис, не понимая сути. — Но в «Ромео и Джульетте» нет кухарки… — А в моем виденье есть. Не подумай ничего такого, я внес пару изменений для усиления смыслового эффекта. Из пустого произведения о любви двух малолеток… — Я думал, что «Ромео и Джульетта» не об этом немного. -… я переделал его в произведение, наполненное смысла и философии современной жизни. — И это пугает больше всего. Ладно, когда ты мне дашь сценарий? — Как только его допишу, а будет это на следующей неделе. — А ведь ты можешь и не успеть… Каждая минута на счету: тик-так, тик-так. План мести уже придуман. — Сокджин-хён, ты сидел до этого тихо, спокойно и никому не мешал. Вот и продолжай в том же духе. Не нервируй. Хосок уже чувствует себя как на иголках и хочет поскорее слинять. Вот только Намджун удерживает его рядом с собой и мешает совершить задуманное. Хосок думает, что младший и правда хороший руководитель, вот только человеческого такта и чутья ему явно недостает. — Так что можешь пока что вживаться в роль, а там я тебе и сценарий подгоню. — Парень поднимается и направляется в сторону дверей, продолжая что-то объяснять Сокджину. Хосок вымучено вздыхает и откидывается на спинке стула, провожая взглядом Намджуна и его обозленного друга. Только за этот вечер смирение с собственной судьбой умудряется несколько раз покинуть Хосока, и он уже готов бежать к телефону, чтобы смело послать Намджуна за его решение ко всем чертям. Он так и не может потом понять, что же его останавливает в конечном итоге, но на следующий день Хосок идет в библиотеку, чтобы взять там Шекспировские трагедии, и, не переставая, убеждает себя в том, что они просто возвращаются к истокам: девушкам ведь не всегда позволяли играть в театре. Поэтому можно и поступиться гордостью разочек: раньше же шли на жертвы ради искусства, так почему собственно Хосок не может потерпеть? — Это что? Намджун и все собравшиеся поднимают свои взгляды на Хосока и тот готов поклясться, что они даже… удивлены? — Это сценарий нашей постановки, если ты не успел заметить. — Да, но я думал, что мы ставим адаптацию «Ромео и Джульетты». — Верно, — и Намджун сейчас явно не понимает, к чему клонит его хён. — Что-то я здесь кроме двух кланов и нескольких имен вообще ничего общего с оригиналом не увидел. Намджун недовольно цокает языком и откидывается на спинку стула. Кто-то сразу начинает посмеиваться, а кто-то удручено склоняет голову: видимо сейчас будет монолог от главного местного оратора, который уже успел некоторым поднадоесть. Если Намджун вдохновляется кому-то доказывать правоту своей точки зрения, значит это надолго. И Хосок думает, что зря он так опрометчиво спровоцировал своего донсэна. — Я не виноват, что взгляды современного общества так разительно отличаются от взглядов Англии эпохи возрождения. Может быть, тогда война кланов и кровная месть были актуальны, но сейчас такого не встретишь на каждом углу. Покажи мне человека, который пойдет решать беду с помощью шпаги, и я тебе скажу, что он ненормальный. Другое время — другие проблемы. Я творю, а не следую приевшимся шаблонам, понятно? И Хосоку все более чем ясно, и он явно дает донсэну это понять, не дожидаясь, пока его занесет еще дальше. Он даже решает не уточнять, почему затрагивая современные проблемы, сюжет все равно разворачивается в шестнадцатом веке. — Хорошо. Я хочу, чтобы ты сосредоточился на страданиях Джульетты, когда она теряет своего брата. Представь во всех красках, что бы чувствовал ты, если бы твой брат сбежал с врагом семьи и предавался с ним любовными утехами. Хосок искренне пытается не фейспалмить, но рука сама тянется к лицу. Что курил Намджун, когда решил, что Тибальт и Меркуцио должны не враждовать и погибнуть из-за одной стычки, а любиться в десны, понять не предоставляется возможным: Хосок уже успел пообещать себе, что будет лишь молчать и соглашаться. Но когда сюжет неожиданно доходит до Лоренцо — секретного агента французских спецслужб, и безымянной кухарки, сбившей бедных возлюбленных (и речь вовсе не о Ромео и Джульетте) на грузовике, терпение начинает постепенно подходить к концу. — Ну, а в финале все по шаблону: меня, то есть Ромео, подставляет злобный глава семьи Капулетти, из-за чего мне приходится сесть в тюрьму, а затем главные герои умирают от Вич-инфекции, каждый в своей постели, потому что Ромео был нечестен с возлюбленной, как и ее брат в общем-то… — Это, мягко сказать, не по шаблону, знаешь ли… — Это арт-хаус. — Вставляет сразу же свой весомый аргумент Намджун. — Зато я хотя бы развлекусь, освобождая мир от двух педиков. — Добавляет радостный Сокджин. — Начал бы с себя. — Вклинивается Хичоль, которому предстоит роль Тибальта. — Да, да. — Тут же поддакивает ему псевдо Меркуцио Джексон. Хосок мысленно проклинает тот день, когда попал в это неблагоприятное окружение. Но он даже не представляет, что все будет только хуже.