Без разницы

Какая мне разница, с кем Ты прячешь себя между стен И хочешь уйти от проблем, Пытаясь подняться с колен? Какая мне разница, кто Читал тебе на ночь Барто? Все рельсы уходят в депо, И я тебе больше никто.

      Звонок в дверь.       Бросаю удивлённый взгляд на часы, хмурю брови. И кого же принесло к моему дому в два часа ночи? Поздновато для дружеских визитов.       Быстро натягиваю штаны (я привык расхаживать по дому в одних трусах, но встречать гостей, пусть и незваных, в таком виде не стоит). А звонок тем временем повторяется.       Удивление сменяется раздражением под противные трели. Что за наглость, в конце-то концов? Припереться ночью и звонить как к себе домой.       Резко распахиваю дверь, да так, что гость едва успевает отскочить, чтобы не получить по лбу.       - Руслан?       Вот уж кого точно не ожидал увидеть.       - Ты что здесь?..       - Оставь свои тупые вопросы на потом и впусти уже меня, - ворчливо отозывается Усачев и, потеснив меня, заходит в квартиру. Стоит ему пройти мимо, как в нос мне бьёт резкий запах перегара.       Руслан Усачев редко пьёт, ещё реже напивается в хлам и почти никогда не позволяет себе выглядеть неопрятно, а уж тем более чем-нибудь вонять. Это может означать только одно – в очередной раз разбитое сердце.       Я растерянно закрываю за ним дверь, вспоминая, кому же он в последний раз пел дифирамбы. Баженов, ну точно.       - Что на этот раз? – решаю перейти сразу к делу, отбросив по просьбе Руслана все тупые вопросы.       - Всё! – истерично восклицает Усачев, справившись, наконец, со своей верхней одеждой и обувью.       «Всё» значит, что всё плохо, и остаток ночи мне предстоит провести на кухне, отпаивая его чаем и слушая печальные рассказы о том, какой же Баженов козёл. Сказать, что подобная перспектива мне не улыбается – это ещё сильно приуменьшить. Терпеть не могу слушать усачевское нытье по поводу его мужиков. Особенно, если учесть, что когда-то сам был одним из них.       Наверное, последнее – всё-таки определяющая причина, но выбора-то у меня особенно и нет.       - Ми-и-иш, - скулит Руслан, усаживаясь на табуретку и подпирая голову руками. – Ну почему я такой несчастный, а?       Я едва сдерживаюсь от того, чтобы не врезать себе ладонью по лбу. Крепись, Кшиштовский, сегодня ты опять жилетка для усачевских соплей. Я до сих пор не забыл ночь, несколько месяцев назад, когда он ныл мне, что Спун – неблагодарная скотина, променял Руслана на бабу, а теперь вот Баженов.       Со вздохом ставлю чайник и сажусь напротив.       - Ми-и-иш, почему меня все бросают? – Руслан глядит на меня пьяными печальными глазами, а голос его противно дрожит, не предвещая ничего хорошего. Я думаю о том, что он, похоже, бухает не первый день (вон какие мешки под глазами, не хуже чем у Поперечного), представляю, как он добирался ко мне из Питера. В голове рождается почему-то тёплая мысль о том, что он приехал именно ко мне, несмотря на расстояние. Выходит, только я могу по-настоящему поддержать его.       - Ты представляешь, он даже не удосужился приехать, - плаксиво продолжает Руслан. – Он сообщил мне об этом по телефону. А когда я приехал к нему, даже не пустил меня в квартиру!       Тёплая мысль растворяется в воздухе. Приезжал Руслан не ко мне, а к Баженову.       - Я ведь любил его!       - Да мудак он. Чего тут думать-то? – говорю спокойно.       Знакомый сценарий уже не вызывает у меня прежних чувств. Руслан Усачев всех любит, и что с того? Мне уже совершенно нет дела, в кого он в очередной раз влюбляется, чтобы потом плакаться мне о разбитом сердце.       Я даже вникать не хочу, что у них там произошло. Более чем уверен, что загоны Усачева сыграли в этом не самую маленькую роль, просто он отказывается это признавать, а того, кто принимал бы его таким, как есть, ещё не встретил.       - Ты один понимаешь меня, Миша, - со вздохом говорит Руслан. И его слова, в сочетании с моей последней мыслью, отдаются у меня неожиданной иллюзорной болью в подреберье.       Я хмурю брови, глубоко дыша, и встаю, чтобы заварить чай.       - А ведь я думал, что у нас с ним всё прекрасно… - Руслан продолжает жаловаться на Баженова, пока я разливаю чай по чашкам и достаю печенье.       Руслан бубнит, а я слушаю его вполуха, лишь изредка кивая или поддакивая. Я думаю о своём. Не могу не думать, глядя на него, такого: пьяного, плохо улавливающего собственные мысли, язык заплетается, глаза грустые как никогда.       Я вспоминаю, что когда-то мог целовать его, вспоминаю его горящий влюблённый взгляд, вспоминаю его стоны…       Боже.       Большими глотками вливаю в себя успокаивающий чай, обжигая губы и язык. Хотя бы теперь есть оправдание, почему у меня горят щеки.       Похоже, меня никогда не отпустит. Время идёт, а мысли о нём не становятся бледнее, не посещают реже, не стираются воспоминания. Просто я научился держать их при себе, в своей голове - моём маленьком мирке Кшиштовского, в который никому и никогда не будет пропуска.       Порой я хотел бы забыть, особенно когда вижу, как хорошо ему с кем-то, кто не я. Но со временем я научился справляться и с этим. Какая разница, с кем Руслан обнимается, если он счастлив? Всякие глупые помехи вроде его мужиков – лишь мелочи, белый шум. Я научился главному – не быть эгоистом. Жаль только, что боль всё равно остаётся.       Стрелки часов медленно подползают к цифре четыре, а у Усачева всё рот никак не закрывается.       - Миш?       - М?       - Поцелуй меня.       Удивлённо смотрю на него.       - Руслан, с ума не сходи.       Это всё чёртов алкоголь. Наутро проснётся и не вспомнит ничего. Не вздумай пользоваться этим, Кшиштовский.       - Ну, Ми-и-иш!       - Нет, Руслан, мы это уже проходили.       - Ты ведь любишь меня? – в серых глазах танцуют маленькие бесята.       И как отвечать на такой вопрос?       - Люблю, - говорю правду. – Но как друга, - привираю, чуть помедлив.       Руслан вздыхает, и непонятно, то ли это вздох облегчения, то ли он разочарован ответом. Чувствую себя не в своей тарелке.       - Миш, можно я на ночь останусь? – спрашивает спустя минуту тишины. Судя по его взгляду, он уже забыл о том, что пару минут назад пытался развести меня на поцелуй. – Поздно уже.       - Я бы сказал, что уже рано, - ворчливо отзываюсь, кивая на часы. – Оставайся.       Убираю чашки в раковину и иду расстилать Усачеву диван.       Меня преследует противное ощущение, будто я упустил свой шанс. Но я вспоминаю о том, что делаю так, как лучше для него, а не для меня. А для него лучше не творить по пьяни глупостей, о которых потом можно пожалеть. В конце концов, наступать на одни и те же грабли дважды – это уже самый настоящий идиотизм. Не так ли?       Руслан засыпает на диване в гостиной, а я ещё долго не могу уснуть, глядя в потолок спальни и слыша его сопение через оставленную открытой дверь.