Шик and шок

      Он выдохся. Грудь тяжело вздымалась в попытке отдышаться не хуже, чем после спринта. Стоял, слегка покачиваясь, широко расставив ноги для устойчивости, и не мог прийти в себя…       Она была шикарной. Естественность облика и тщательно выверенная небрежность, с которой она подавала себя, кричали о немалых деньгах и времени, затраченных на них. Она выделялась из толпы как штучная статуэтка индийского божества в коллекции Барби. Не было ничего, что так популярно у кукол. Ее шикарные длинные ноги на высокой шпильке уверенно несли ее по жизни, заставляя не замечать излишнюю жилистость и нулевой размер груди, и желать только одного — пасть ниц подле них. Ее смуглая красота притягивала взгляды, сворачивала шеи, рождая жалость к тем счастливчикам, что получали крохи от ее внимания. Ее глаза цвета спелой вишни поглощали души самоуверенных болванов, решившихся потребовать от нее долю времени для себя. Их воля растворялась в ней как золото в царской водке, обезличивая очередного наглеца. Ее чувственные губы с ярко-красной помадой низким грудным голосом оглашали ее Волю постоянно растущему шлейфу ее неофитов.       Такая близкая и такая недоступная. Сверкающая. Всегда вне досягаемости простертых к ней жаждущих рук. Услада для глаз и яд для сердца. Она не подпускала к себе никого. Все. Все, кто находился рядом с ней, были бесконечно от нее далеки. И чем ближе, тем дальше.       Все. Кроме него…       Он, переполненный восторгом, сквозь свое безумное счастье не мог понять, чем заслужил это проклятье. Она снизошла до него, одарив своей милостью. Среди ее обожателей он не был самым красивым, самым успешным или самым талантливым. Он не мог похвастаться чем-то выдающимся. Даже его преклонение перед ней не было самым беззаветным. И, все же… он был не просто возле нее, он был с ней. Его ненавидели, ему завидовали, но никто не осмеливался навредить ему, никто не оспаривал ее Волю.       Но и для него были установлены границы. Не четкие, условные. За них, при желании, можно было заглянуть. Он знал, что она ждала этого от него, давая свое молчаливое согласие. Он не решался, предпочитая иметь то, что есть, не гонясь за большим, сомневаясь, что достоин получить это большее.       Она решила за него. Убирая последние преграды, раскрываясь перед ним до конца, круша его мир.       Когда она открылась ему, он не поверил, решил, что она испытывает его. Но она не отступилась. Шорох одежды оглушал, обнажая правду, заставляя узнавать постыдные секреты. Она своими руками растирала в тонкую пыль пьедестал под собой. Она, кого он боготворил, кому поклонялся, жертвуя себя, оказалась дешевой подделкой. Уродом, сумевшим ослепить каждого, одурачить всех до одного.       Своей фальшью она осквернила, обесценила его чувства, низложив их до убогого фарса в дрянной постановке. Этого он простить не мог. Первый удар массивным перстнем раскроил высокую скулу. И больше его ничто не сдерживало. Он с ненавистью, рождаемой лишь истинной любовью, уничтожал ее.       Силы иссякли вместе со злостью. Тело отказалось шевелиться. Тяжело дыша, он смотрел на изломанную штучную статуэтку индийской богини, холодея от ужаса. Он только что лишил себя жизни, приговорив к существованию полному непереносимой боли. Обреченно застонав, он рухнул на колени, упуская слабый хрип, слетевший с украшенных кровью и красной помадой губ.