Ночное небо

Джерар хотел рвать и метать, ведь сегодня Грех Ведьмы опять пришел в гости к Хвосту Феи. И Фернандес опять увидел счастливую возлюбленную в объятьях Лаксаса. Ему снова пришлось просто говорить с Эльзой, ни единого намека на близость, ни единого прикосновения. Джерар сам в этом виноват, он не принял ее чувства, думал только о своем прошлом и своих грехах, а Скарлет цвела, ей нужна была поддержка, крепкое мужское плечо. А Фернандес стал ей просто другом, просто хорошим человеком. Зигрейн открыл дверь в свою квартирку, скинул плащ, и, на тот момент, когда парень стягивал ботинки, к нему подошел он. Мистган был, как сказали бы многие, полной копией Джерара, но парни знали, что это не так. Он был менее мускулистым, его ноги были более тонкими, а запястья более аристократичными. Фернандес часто поражался тому, что его копия парень, а не девушка. Да и отросшие голубые волосы только прибавляли сходство с противоположным полом. Наверное, именно поэтому Джерар подпускал Миста так близко к себе. — Джер, все хорошо? — парень сложил руки на груди, облокачиваясь на дверной косяк. Мистган всеми клеточками чувствовал злость и раздражение своей копии, от чего живот скрутило в неком ожидании. Вместо ответа Фернандес до конца стянул ботинки и подошел к парню, хватая его за подбородок, а затем впился в почти свои собственные губы. Это уже вошло в привычку — вот так его целовать, грубо и резко, прокусывая губы до крови. Джерару сносило крышу от немного робкого ответа, который день за днем не становился более решительным, ведь Мист был очень стеснительным. Правда до поры до времени. Фернандес помнил, как они встретились первый раз: гильдия пошла на задание — уничтожение темной гильдии — а в кабинете мастера этих отморозков на черном кожаном диване лежал он. Это было похоже на иллюзию, парень даже сначала попытался убить свою копию (думал, что это маг перевоплощения), но тот давал достойный отпор ровно до тех пор, пока не упал, завывая от боли. Уже позднее, дома, Джерар узнал, что его двойник из другого мира, и что попал он сюда совершенно случайно, когда его пытались убить. — Джерар, — Мистган облизнулся, обвивая руками шею парня и смотря этими глазами (Дьявол, Джерар никогда не думал, что у него такие потрясающие глаза!), будто зачаровывая. А затем охнул, прижатый к стене. Зигрейн помнил их первый раз. Тогда они пошли в гости к феям, у них был какой-то праздник. Или, возможно, они опять просто так бухали, эту гильдию всегда было сложно понять. Мист тогда держался своей копии — хвостатые, не бывавшие в Эдоласе очень косо на него поглядывали — и в конце концов просто прижался к нему, сильно сжимая руку и переплетая пальцы. Джерар не удержался, он ведь не железный, никогда не был. Он ушел с праздника, наплевав на своих согильдийцев, наплевав на веселившуюся в центре толпы Эльзу. Просто утащил Мистгана в их номер в гостинице и долго стоял под струями холодной воды, пытаясь напрячь пьяный мозг. Парень зашел в ванную, переминаясь с ноги на ногу. Он спросил что-то насчет душа, старательно пряча глаза за отросшей челкой, а потом извинился и хотел было выйти, но почувствовал со спины мокрые объятья — Джерар вылез из ванны, не заботясь ни о чем больше. Фернандес сорвал одежду за пару секунд, бесстыдно пялясь на, казалось бы, свое собственно тело. Низ живота приятно скрутило, когда его копия все же оторвал взгляд от пола и закусил губу. До того момента Джерар ни разу не спал с парнями. Даже с девушками он делил постель исключительно по работе, сохраняя подобие верности своей недостижимой возлюбленной. На утро он себя ненавидел, путая пальцы в отросших голубых волосах и поглаживая царапины на собственно спине. Фернандес рыкнул, прикусывая кожу шеи своего кажется-уже-пора-с-этим-смириться парня и забираясь руками под футболку. Он понимал, что это все неправильно, но не мог остановиться. Он нуждался в этом теле так же, как и ненавидел свою копию. Он целовал его с пылкой страстью, но при этом хотел помучить, довести до слез и просьб о пощаде. Джерар толкнул Миста в дверной проем, зная, что тот упадет прямо на кровать, стянул с себя ненужную сейчас рубашку и навис над сжавшимся парнем. Он прошелся губами по груди и животу (черт, у нас даже шрамы в одних и тех же местах), прикусил кадык наверное возлюбленного. Мистган только тяжело дышал, зная, что Фернандес волен делать все, что захочет, и его никто никогда не сможет остановить, если тому что-то в голосу взбрело. Он просто закрыл глаза, отдаваясь предмету своих чувств. И это было неправильно. Но так прекрасно, черт возьми. *** Мистган сидел на подоконнике, размышляя о своих чувствах и о глупое-почему-ты-так-громко-и-часто-стучишь сердце. Он страдал, увядал на глазах, пораженный в сердце стрелой купидона. Плохая шутка, глупый ангел, очень плохая. Влюбиться в себя, хотя и не во том смысле, который вкладывают другие, — грех. Одинокими вечерами дрочит на себя, ну, почти себя, — тоже не верх приличия. Вообще, весь Мистган состояли из грехов, поэтому, наверное, так просто влился в гильдию. Он был миловидным, на первый взгляд даже беззащитным, но внешность обманчива, по силе он не уступал богоизбранному. Но у него была слабость, этакая Ахиллесова пята — Джерар. Когда дело касалось мастера Греха ведьмы, Мист всегда мялся, путался, терялся в этих волшебных глазах и убивался своими чувствами. Мисту плохо. От того, что любимый человек во время секса называет его именем возлюбленной, от того, что он опять пошел к хвостатым (чертов мазохист, дома ему не сидится!), от того, что сердце все равно уже все простило. Не забыло, а именно простило. Под утро в дверь врывается сначала перегар, затем сам Джерар. В его глазах столько боли, что его копия понимает все без слов, прижимая к себе и гладя по голове. Фернандес раздавлен, его выматывают эти чувства к подруге детства. Он еще несколько часов жалуется, даже не собираясь трезветь, лежит на коленях своего кажется любовника и прижимает того к себе. Когда Зигрейн засыпает, Мист думает о том, насколько у этой вселенной дерьмовое чувство юмора. Ведь у каждой пары с разных миров должна быть какая-то явная отличительная черта. И у них это чувство — один любит себя до безумия, другой ненавидит себя до дрожи во всем теле. Мистгану приятно смотреть на ночное небо, усыпанное звездами, неприятно думать об Эльзе. Он обожает гладить вот так свою копию, чувствовать его дыхание под боком. И плевать на все, он убережет эту любовь.