Два кофе с собой

По ночам часто хочется кофе, и Антон поднимается с кровати и идет на кухню. Варит кофе в маленькой — на одну чашку — турке. Пьет торопясь, обжигаясь. Вертит чашку в руках, словно раздумывая, но так и не решается вылить гущу на блюдце. Антон выкуривает сигарету в форточку, жадно затягивается, кашляет от дыма. Куда он так торопится, Антон и сам не знает Потом он ворочается всю ночь, рассматривая потолок: кофе не дает уснуть, мозг работает, обдумывая то, над чем Антон вовсе не собирается думать. И противный привкус сигарет и мятной зубной пасты во рту вызывает отвращение к самому себе. По утрам не хочется ничего, только зарыться в подушку и спать дальше. Но будильник противно звенит над ухом, и приходится вставать. От кофе подташнивает, после бессонной ночи страшно хочется спать, колотится сердце, намекая, что подобный образ жизни до добра не доводит. Но Антон, заботясь о своем здоровье, выпивает следом стакан воды с растворенным там витамином С. Напиток кислый, пузырики газа шипят и лопаются на языке, Антон морщится, когда глотает. Подумав, разжевывает пару таблеток панангина. Для сердца полезно. Наверное. Антон съедает холодную яичницу — это Надя жарила, Антон уверен, потому что Света солить еду не забывает. Тянется за сигаретой, но останавливает сам себя. Не надо, их еще много будет за сегодня, этих сигарет. В метро привычная толкучка, но Антону даже удается сесть. Машиной он больше не пользуется, не видит смысла, говорит, что без магии — на метро — быстрее. Надя утверждает, что это не так. Антон только пожимает плечами. Не объяснять же дочери, что он не желает водить эту машину. Машину, подаренную Завулоном. Проще соврать. Врать вообще последнее время становится все проще и проще. Город живет своей жизнью, и городу плевать на Антона Городецкого. Это Антон замечает каждый день. Небо все время серое — обычное декабрьское небо. И под ногами тает не успевший улечься снег. Сыро и противно. Но это не зависит от Антона. Никогда больше. — Я пришел, — говорит Антон, проводя белым пластмассовым прямоугольником пропуска через считывающее устройство на турникете. Охранник кивает ему, здоровается уборщица, тщетно пытающаяся бороться с натасканной грязью до того, как все сотрудники явятся на рабочие места. Антон садится за стол и включает компьютер. Его ждут девять часов ровного гудения системного блока, строчек кода и убежденности в собственной никчемности. Начинать прежнюю жизнь спустя почти два десятка лет ему очень странно. Он чуть не засыпает в вагоне по дороге домой, выскакивает из поезда в последний момент. Руки зябнут — кажется, он оставил перчатки на работе. А может, потерял где-то по дороге. Хочется скорее добраться до дома, упасть в кресло перед телевизором и ничего не делать. Не вставать, не шевелиться, не разговаривать. И желательно даже не думать. Вообще ни о чем. И никогда. Главное — не вспоминать. Руки, касающиеся его плеч. Слова, оказавшиеся ложью. Бывает. Случается. Жаль только, что мир рушится, когда этого не ждешь. *** По ночам часто хочется кофе. Дурацкая привычка, которую Завулон ненавидит. Почему мы не стараемся научиться чему-то хорошему, слепо копируя лишь негативные черты? Запах кофе напоминает о сигаретах, выкуренных в форточку, о таблетках по утрам — зачем, зачем они? Но трудно бороться с тем, что прочно входит в твою жизнь. Да и нужна ли эта борьба, если ты уже потерял самого дорогого человека? И именно что человека. Смешно даже. Завулон никогда не предполагал, что все так случится. Потому что не должно. Не предсказано. Не запланировано. И не нужно. Но случилось ведь. И никуда от этого не деться. Пусть и очень хочется. Каждое утро Завулон проверяет линии вероятности. Садится в машину, едет в офис. Линии вероятности предсказывают ему все что угодно: авралы, взбесившихся вампиров, украденные Темными Светлые артефакты и украденные Светлыми Темные артефакты. Линии вероятности не показывают ему лишь самое главное — ту одну-единственную нужную встречу. Ну или, на худой конец, апокалипсис, чтобы больше никогда не беспокоиться ни из-за кого и ни из-за чего. Изящное решение, разве нет? Но дни проходят один за другим, апокалипсис не наступает, а нужная встреча откладывается раз за разом, и Завулон уже начинает сомневаться, что она вообще когда-нибудь произойдет. Заодно он сомневается в собственных способностях смотреть линии вероятности, трактовать знаки и спокойно ждать, как полагается тысячелетнему Темному. *** Лас не любит кофе, а из таблеток знает только анальгин и несколько запрещенных препаратов. Лас не любит рано вставать по утрам — и работа в Ночном Дозоре идеально ему подходит. Ласу нравится начинать новую жизнь: он уже живет ею, и живет с огромным удовольствием, и ни один конец света не в силах будет Ласа остановить. А еще Лас не понимает, зачем люди сами создают себе проблемы. Только вот его мнение по этому вопросу никого не интересует. Подумаешь. Антон избегает Ласа, и Лас обижается. Сначала. Потом он недели две не разговаривает с Антоном, вот только тот об этом даже не знает: когда один другого избегает, а второй при этом еще и не разговаривает с первым, информацию получить определенно неоткуда. Зато Лас искренне уверен, что может осчастливить всех. Даже тех, кто этого совершенно не хочет, даром что ли Лас Светлый? Оборотень на входе в офис Дневного Дозора встречает Ласа настороженно. — Мне к вашему шефу, — спокойно говорит Лас. — Я к нему записан на прием. На двенадцать часов. Визит консультирующего семейного психолога. Пока оборотень мнется, Завулон спускается к Ласу сам. — Ты, — выплевывает он. — Ты и твои гнусные светлые шуточки. — Я, — нарочито скромно потупившись, соглашается Лас. — Если бы ты только знал, как же я счастлив, что ты Светлый и работаешь не у меня в организации, — радостно заявляет Завулон, пропуская Ласа в дверях. — Примерно догадываюсь, — улыбается Лас. Они пьют кофе посреди зала с сотрудниками, Лас уверен, что это маленькая месть со стороны Завулона. Все-таки система отдельных кабинетов импонирует Ласу больше, нежели открытое пространство: все у всех на виду. Даже начальство и Светлые гости. Или особенно начальство и Светлые гости. — Так вот, — говорит Лас. — Семейная психология, мой дорогой Александр, — перебивает его Завулон, — не имеет к тебе ни малейшего отношения. Не стоит влезать в чужие дела. Тем более — влезать в мои дела. Лас пожимает плечами. — Есть чужие дела, а есть те, которые касаются Городецкого. Кстати, — Лас подается вперед, демонстрируя явный интерес к обсуждаемой теме. — Я все хочу спросить. Завулон, если Антон твой внук, то получается, что твоя фамилия — Городецкий? Завулон смеется. Коротко и зло — для Ласа этот смех звучит именно так. Не мерзкое хихиканье, похожее на бабье, которое Ласу однажды доводилось слышать. — Все-то тебе нужно знать, — отвечает Завулон. — А что ты скажешь, если я полезу в твою жизнь? — Да пожалуйста, — предлагает Лас. — Я ничего и не скрываю. Лас и правда ничего не скрывает. Зачем? Он точно знает, что Медведь сидит на скамейке на «Киевской»-синей и ждет его, Ласа. И совсем не прячется. Просто и Лас, и Медведь не боятся признаваться в том, что им нужно — вот и все. — Допустим, — говорит Лас, — я могу помочь тебе встретиться с Антоном. — Допустим, — передразнивает его Завулон, — я и сам могу встретиться с Антоном. И с чего ты вообще взял, что подобное предложение способно меня заинтересовать? Лас вздыхает. — Почему-то мне так кажется, — туманно поясняет он. *** Лас встречает Антона у выхода из офиса с двумя стаканчиками кофе из «Старбакса». — Что-то случилось? — спрашивает Антон, потому что никакой предварительной договоренности у них не было. — Почему сразу случилось? — улыбается Лас. — Просто выдалась свободная минутка. Они идут к метро, и Лас так и не расстается со стаканами. — Твой кофе, — говорит он наконец, когда они почти доходят до станции. — И твой тоже. Антон оборачивается, чтобы посмотреть, для кого это Лас нес второй стакан. И замирает. Лас — предатель. Это Антон понимает сразу. — Привет, — улыбается Завулон, отпивая из своего стакана. — Зачем. Ты. Пришел. — Антон старается показать все свое раздражение. — Захотелось, — пожимает плечами Завулон. Антон осуждающе качает головой и порывается уйти. Ему нечего тут делать. Нужно смешаться с толпой, спуститься на станцию, сесть в поезд, и все будет хорошо. Завулон хватает его за локоть, разворачивает к себе. Губами касается губ Антона. А потом Антон отшатывается от Завулона, и у него на рубашке расплывается кофейное пятно. Они начинают смеяться вместе: мокрый, в испорченной рубашке, немного обжегшийся Антон и лишившийся своего кофе Завулон. — Ненавижу, — говорит Антон, но в его голосе Завулон совсем не слышит ненависти. *** По ночам часто хочется кофе, но Антон терпит. Все будет — но только утром. Или в обед. Ночью надо спать. Дурацкие желания приходят в самое неподходящее время. Антон закрывает глаза, укутывается в одеяло, а потом утыкается носом в плечо Завулона. — Спи, — довольно шепчет Завулон, не открывая глаз.