Hang On Past the Dream

Невыносимый год.

Курт не знал, что и думать, когда открыл дверь в «Calbacks» и увидел те самые кудри, которые он любил (и, честно говоря, всё ещё любит) пропускать через пальцы. Уже прошло довольно много времени с тех пор, как он в последний раз был в баре, после того горя и страданий, которые он пережил во время своего последнего визита. Рейчел уже бывала в баре один или два раза, но Курт до сих пор не осмеливался туда войти. Он пойдёт туда только тогда, когда будет готов. По какой-то странной причине, Рейчел все же смогла убедить Курта сходить, хотя готов он явно не был. Однако, увидев, кто находится внутри, он не был уверен, что сможет остаться. Он уже был готов развернуться и уйти, когда мягкие звуки фортепиано яно заставили его замереть. Блейн не смотрел на него. Это задевало даже больше, чем Курт мог признать. На фоне заиграл джаз. Внезапно Блейн посмотрел на Курта, и если до этого Курт думал, что оставаться без внимания Блейна было самым худшим, то быть под прицелом этих медовых глаз, которые он когда-то считал родными, было в миллион раз хуже. Он попытался сделать шаг назад, но толчок от кого-то, кто пытался войти, продвинул его вперед, ближе к парню, разбившему его сердце. Блейн наблюдал за ним. «Ты не обязан прощать меня», — только и произнес Блейн, прежде чем наклониться к микрофону и запеть: «Нет солнца в этом невыносимом году». Его голос был низким. Фортепьяно мягко звучало. «Только чёрные дни и пасмурное небо, тучи, полные страха», — Блейн вытягивал ноты, несмотря на дрожащий голос, — «И грозы, полные скорби, которая не исчезнет, только тайфуны и муссоны в этом невыносимом году». Его губы изогнулись в горькой ухмылке. «Нет хорошего времени в этом невыносимом году», — он пел. Курт сделал несколько шагов вперед. «Только пляж вражды и несвободный путь». Его взгляд был прикован к Курту. «Все гости на вечеринке», — он покачал головой, уголки его губ были приподняты в печальной улыбке, — «Такие неискренние, они лишь навязываются и исчезают в этом невыносимом году». Его брови поднялись, и он с напором пропел следующий куплет: «Нет тебя и меня в этом невыносимом году, только страдания и разочарования, джин из слёз, горькая пилюля, которую я глотаю, шрамы на память. Эта татуировка — твой последний шрам в этом невыносимом году». Он подернул плечами, словно нес весь этот груз на себе. «Нет воздуха, чтобы вздохнуть, сплошные крайности, а эти кошмары прицепились к моим снам…». Блейн замедлил игру. Его голос был тих, когда он пел последнюю часть песни. Он сделал судорожный вздох. «Нет солнца». Он зажмурился, и Курт увидел, как несколько слезинок пробежало по щекам Блейна. Курт не знал, что делать. «Нет тебя и меня», — глаза Блейна были открыты, и он смотрел прямо на Курта. «Нет хорошего времени в этом невыносимом году». Курт смотрел на Блейна широко распахнутыми глазами. Крышка фортепьяно захлопнулась с противным громким звуком. Несколько людей вздрогнуло. Блейн выглядел ужасно. Тот факт, что его волосы не были посажены в обычную гелевую тюрьму, уже наводил на мысль на то, что с ним не все хорошо, однако Курт был настолько заворожен песней, что проигнорировал этот факт. Но теперь, когда Блейн стоял там, на сцене, такой открытый и раскаивающийся, Курт не мог не заметить. Блейн был в помятом белом кардигане, застегнутом на все пуговицы, а сине-зеленая бабочка была криво повязана. Его темные джинсы были свободными, а концы штанин прикрывали голенище у обуви. Именно так он и пришел в бар. Курт не хотел бы видеть его. Курт не мог видеть его. Нет. Ему нужно побыть в одиночестве. С тяжелым сердцем и сожалением в каждой частичке своего тела Курт повернулся и вышел из здания. Он был заперт в этом невыносимом году.