Ненависть

Сев на сырую землю, Ершова глубоко вздохнула и подняла голову вверх. Уже ночь, а они до сих пор не попали к ребятам. Вершинин написал Соне, что они подъедут к остановке, но их нет. Ни одной машины, ни одного живого существа, ну и правильно, кто стал бы соваться в два часа ночи на забытую всеми дорогу? Соня сложила руки в замок, подтянувшись, резко встала и направилась на дорогу. Ей надоело. Надоело сидеть тут, ждать чудо. А вдруг они приедут, а вдруг они потерялись, а вдруг они умерли? К чёрту! Она не забоится о других людях, она ненавидит людей, она должна выбраться. Обязана придерживаться этих правил, чтобы не показать свою слабость и оставаться сильной, как учила мать, да? Да. Я должна. Такое отвратное чувство, что хочется кричать. Срывать голос, рвать и метать. Ненавидеть всё на этой проклятой Земле. Разобраться с этими проблемами. Раз и навсегда. Как учила мама. Но вместо этого она бежит от проблем, как последний трус, скидывая всё на плечи других. В этом случае на Лёшу. Голова раскалывается, будто сотни человечков сидят там и бьют маленькими молоточками, нервируя Ершову. Словно выжидают, что она сорвётся, начиная рвать на себе волосы. Словно вот-вот и скоро Соня сойдёт с ума от этой чепухи, что происходит у неё в жизни. Она никогда не чувствовала себя так, будто предаёт кого-то. Будто у неё наконец соизволила проснуться совесть, о которой все так беспокоятся и пытаются всегда пристыдить Соню. Ершова раньше не слушала, даже не волновалась, но сейчас в груди такое странное чувство. Это чувство съедает её изнутри, пытаясь вырваться наружу. Показать, что она жива и может сожалеть. Ершова игнорирует это чувство, хоть иногда даёт сбои. Ему не удастся преодолеть все преграды, поставленные Соней. — Ершова, ты куда?! — Горелов догнал её, схватит за рукав куртки и, повернув к себе, он сжал сильнее её руку, не намереваясь её отпускать. Горелов не собирается терять друзей из-за какой-то капризной девчонки, которую знает от силы два дня. Ему совершенно плевать на её мнение. И она будет ждать вместе с ним ребят. — Не видно? — огрызнулась Ершова, пытаясь вырвать руку из сильной хватки. — Отпусти! Руку сломаешь. — Ты ёбнулась? — он не понимал её странных выпадов, то сидит спокойно на травке, никого не трогая, то вскакивает и несётся со всех ног на дорогу. — Это ты ёбнулся. Хватаешь беззащитную девушку, которая, между прочим, даже постоять за себя не сможет. Прервав все попытки уйти, Ершова расслабилась и разрешила всё-таки Горелову отвести её обратно к остановке. Не сопротивляясь, как это делала минуту раньше, а просто шла позади, смирившись, что Лёша её никуда не отпустит. Девушка сама иногда не понимала своё поведение. Будто происходила какая-то вспышка ярости, и она уже берёт в руки нож, проводя линию на запястье, но потом снова вспышка и нож летит в стену, с грохотом падая на пол. Хорошо, что никто кроме неё самой не знает, что происходит в такие вспышки, упекли бы в психушку. Некоторым её знакомым казалось, да и ей самой, что у неё шизофрения, но потом Антон, ну или же сама Соня, объясняла, промолчав о вспышках, что голоса она не слышит и чудовища под её кроватью ночью спят, поэтому не наблюдает их в комнате. Но Ершова-то боялась этих самых вспышек ярости или же приступов. В последнее время они выражались в том, что она била стены, оставляя на них кровавый след. Когда её руки превращались в кровавое месиво, девушка прислонялась к стене, медленно сползая вниз и не понимая, что с ней происходит и почему именно с ней? Что она такого сделала, чтобы получить такое наказание. Словно Соня провинилась за что-то, поэтому её наказывают таким образом. Причинять себе боль, не понимая, что вообще делаешь. Она безумно рада, что такие вспышки происходят только тогда, когда никого нет рядом, когда она наслаждается очередной книгой или кружкой кофе, отдыхая у себя в комнате.       И сейчас это воспринимать как за вспышку или нет? Как это, чёрт возьми, воспринимать?! Собственное грёбаное решение сбежать. Нет. Нет. И ещё раз нет. Легче свалить всё на приступ и жить дальше спокойно, не вспоминая, что сейчас только что не сбежала, даже не убедившись, что с ребятами всё хорошо. Это просто очередная вспышка. Успокаивай себя. — Чё это, блять, было? Какого хуя, Ершова? — усадив девушку на скамейку, поинтересовался Горелов. — А если бы они в это время приехали, а ты бы бежала куда-то, а я скакал, как зайчик, за тобой, м?! — Боже, Горелов, ты серьёзно думаешь, что они приедут? А вдруг они бросили нас тут, не думал об этом? Соня нащупала в кармане наушники Вершинина и в районе груди появилось тёплое чувство. Оно разливалось по всему телу, не давая тем ощущениям возвращаться обратно. Словно оберег. — Ты знакома с ними два дня, а я с детства, понимаешь?! Что если бы… Лёша не успел договорить, как его перебила Ершова, сжав крепче наушники в кармане. — Ничего. Ничего, понятно? Ничего бы не было. Во-первых, они не приехали. Во-вторых, мы недалеко отошли, увидели бы их. На мгновенье парень заткнулся, осмысливая информацию. Правда, она недалеко успела убежать, поэтому ребята бы их увидели. Но его интересовало следующее, почему она так рьяно стремилась подальше отсюда, видимо, Ершова вообще хотела кинуть его, сбежав. — Почему ты убежала? — сев рядом, спросил Горелов. Ершова недоверчиво покосилась на него. С чего бы ей ему доверять, как он выразился, они знакомы всего лишь от силы два дня. — Выпьем? — каким-то волшебным образом Лёша достал из кармана куртки бутылку дешёвой водки и открыл её. — Откуда, Горелов? — её поразил этот неожиданный поступок Алексея, и она с нетерпением ждала, когда же парень наконец признается. — Пока в кафе были… ну, все стояли в кругу вокруг тебя, а я тихо взял одну бутылку, — отпив глотка три, Лёша поморщился, но одобрительно кивнул, мол, пить можно. Горелов аккуратно протянул бутылку Ершовой, будто это было какое-то сокровище, а не дешёвая водка из какого-то странного кафе. Ей казалось это странным, но за эти два дня всё вообще было странным, поэтому, плюнув на внутренний голос, который предупреждал, что кончится всё это плохо, Соня отпила глоток. Поморщившись от жжения в горле, Соня встряхнула головой. — Блин, Лёш, ты не мог спиздить вино? — усмехнулась девушка, сделав ещё глоток, он показался ей не таким противным. — Извините, миледи, но это единственное, что я успел спиздить, пока меня не заметила Настюха. Пей, чё дают, — засмеялся Горелов. — Какая разница от чего похмелье получить? — Действительно, — засмеялась Ершова, сделав ещё пару глотков и достав сигареты.

***

Соня и Лёша уже успели выпить половину содержимого, как неизвестная машина остановилась возле остановки. Горелов продолжит пить, не обращая внимание на эту машину и продолжая рассказывать смешную историю, от которой они уже смеялись до слёз, придерживая животы. — Л-лёш, хва-хватит, — задыхаясь от смеха, прохрипела Ершова, взяв из рук Горелова бутылку и отхлебнув чуть-чуть. Ершова продолжала не обращать внимание на машину, пока из неё не вылез светловолосый парень. Соня бы дальше не понимала, кто это вообще, но её оповестил Горелов, что это, видимо, Вершинин, который подходил к ним. — Бля, как вы вообще набухались-то? — подойдя поближе к ребятам и увидев в каком они состояние, спросил Вершинин, отобрав у Ершовой бутылку. — Это я забираю. Маленькая ещё. — А пьёшь наравне с мужиками. Хорош, Сонька, — вставил своё слово Горелов, но тут же замолчал, потому что вылезла Анастасия. Он осёкся, поднялся со скамейки и, пошатываясь, пошёл к своей девушке. Вершинина вывела из себя эта ситуация, да ещё и с документами была какая-то проблема, пока решали их, время уже подошло к вечеру. Он всё беспокоился, как она тут, а она хорошо! Ему не очень-то хотелось ехать с пьяным Гореловом в одной машине, потому что он уже знает, что может быть в таких случаях. Ладно в те разы он сам был не сильно трезв, но сейчас парень в плохом настроении, его раздражает каждая вещь. — Ребят, я там в багажнике палатки видел. Разложите их, пожалуйста. Остаёмся ночевать здесь, — Вершинин посмотрел на Соню и молча ушёл помогать ребятам.

***

Огонь, исходящий от костра, приятно грел руки. Ершова подбрасывала хворост в костёр, сидя на каком-то старом пне. Мысли в голове спутались, но вся радость была в том, что сейчас она не зацикливалась на чём-то одном и было даже легче смотреть на ту или иную вещь. Например, на сидящего напротив Павла. Аня попыталась взять его за руку, но тот отдёрнул руку, скорее всего рефлекторно, не осознано. Он просто смотрел на Ершову, как она, растрёпанная и подвыпившая, сидела на этом пне, грея руки, и без ненависти смотрела на него, даже с интересом. Словно пыталась понять что-то. Она выглядела так по-домашнему, что ему даже понравился её вид. Когда она не пытается задеть кого-то или же просто выпендриться. — Прости, Ань, устал просто… Это всего лишь отговорка, Вершинин. Такая непривычная для тебя, но отговорка. — Хорошо. Я понимаю, Паш. Я пойду спать. Спокойной ночи, — попрощавшись со всеми, Антонова встала и накрыла пледом, который лежал у неё на коленях, Ершову. Та кивнула в знак благодарности, а блондинка ушла. После неё ушли Лёша и Настя, а потом уже и Гоша. Они остались вдвоём. Наедине. Сидели молча, грея руки, будто соревнуясь, кто дольше просидит вокруг костра, не захотев идти спать. — В честь чего набухалась? — решив, что пора прервать тишину, задал вопрос Вершинин, который интересовал его уже с приезда. Но парень не решался спросить. — Тебе не похуй? — подняла бровь, ухмыльнувшись. Она не может без этого, без ненависти к нему, как бы она не утихала, всё равно возвращалась с новой силой. — Похуй, — голос спокойный и ровный. Даже не догадаешься, что врёт. — Я хотела убежать, — начала Ершова, — скрыться от проблем. Бросить вас всех. Соня крутила в руках зажигалку, переняла эту привычку у Горелова. И впрямь помогает. — Я догадывался, что ты именно такая. Он и сам не понимал, почему говорит, не подумав, что может ранить её. На данный момент ему было похуй на её чувства от таких фраз, он просто говорил, что думал. Что первое вырвется из его уст. И Ершова ухмылялась таким фразам. Они словно ловили от этого кайф, ненавидя друг друга, бросая колкие и обидные фразы, но не для них. Они почему-то не считали их обидными, хотя пытались задеть друг друга, у них была игра, кто кого заденет больнее. Пока выигрывала Соня, потому что его фразы вызывали ухмылку на лице у девушки. — Мне глубоко плевать, — алкоголь ещё не выветрился, поэтому девушка говорила, запинаясь. — Расскажи о себе, Вершинин, что ты за человек? Пытаюсь тебя понять, но не выходит. — Я? Самый обычный человек, а вот, Ершова, кто ты такая? Где твои родители? Неужели бросили тебя? Решил задеть за живое? Поздравляю. У тебя вышло. — Папа погиб в аварии, а мать покончила жизнь самоубийством. Застрелила себя из пистолета, — тихо и спокойно. Будто не она вчера ревела из-за воспоминаний о смерти матери. Как будто это обыденное дело рассказывать о них. Она же никому не признавалась толком, почему сейчас потянуло? — Весело, правда? — заметив его беглый взгляд, усмехнулась Ершова. — Не парься, всё нормально. Он не ожидал такой правды. Если бы знал… то что? Не стал бы спрашивать? Да брось, Вершинин, не ври себе. — Почему ты так ненавидишь Антонову и её родителей. Ведь они тебя удочерили. Пуф. Выстрел в голову. Умеешь выбирать вопросы и задавать их в нужное время. — Они взяли, да. Но они, видимо, взяли поиграться. Как котёнка. Котёнок вырос и им стало насрать на него. Поиграли и хватит. Ведь теперь он взрослый и самостоятельный. Ему не нужна любовь, правильно? Зачем? — боже, это точно ты, Ершова? Это всё говорит алкоголь в ней. На трезвую голову она бы не стала говорить такие вещи, выворачивать перед ним душу. Она вообще предпочитает никому не открываться. Просто ненавидит это чувство после. Будто стоишь голая перед ним, обнажённая и он знает все твои секреты, может повернуть всё против тебя. — Вот ты почему такая… забитый котёнок, да? — усмехнулся парень, встав и подойдя к ней. Он присел рядом. — Я не хотел. И этого хватило Соне, чтобы понять, что он не специально. Она выпила столько, что не хватило ещё опьянеть до такой степени, чтобы рассказать всё, но была готова это сделать. — Мр-р, — улыбнулась тепло Соня. Вершинину показалось, что она такая одинокая, что ей нужен человек, который будет всегда с ней рядом. Поддерживать её и вообще просто стебать, потому что она без этого не может. Она не умеет общаться с людьми. И это он понял только сейчас. — Из тебя хреновый котёнок, — засмеялся Верш, испортив такую атмосферу, но почему-то Ершова легонько ударила его в плечо и улыбнулась. — А ты делаешь хреновые комплименты, — подметила Соня, достав из кармана наушники. — Забирай. — Так просто? Нет бы поблагодарить. Соня встала со своего места. Медленно, боясь, что парень оттолкнет, большим пальцем провела линию вдоль скул, останавливаясь и смотря сверху вниз на парня. Он застыл, ожидания её дальнейших действий, не отталкивал и не принимал что-либо. Просто рассматривал в радужках её глаз своё отражение. Она присела так, чтобы губы были на одном уровне. Она не понимала, почему это делает. Для них это было очень близкое расстояние. Очень. И Соня даже не жалеет сегодня. Завтра — это завтра. А пока им хорошо, пока они наслаждаются тем, что ненавидят друг друга, то можно дать слабость. Вершинин, не вытерпев долго, усадил девушку к себе на колени. И снова эта чёртова пауза, снова это напряжение, летающее между ними. Никто не стремился сделать следующий шаг. Только Паша приблизился к её лицу максимально близко, что чувствовал её дыхание. По телу прошёлся очень слабый заряд тока, когда их губы соприкоснулись, который и зарядил их на поцелуй. Блондин поддался вперёд, углубляя поцелуй. Он целовал её жёстко, кусая и терзая её нижнюю губу, вкладывая в этот поцелуй всю ненависть, скопившуюся за эти два грёбаных дня. И Соня отвечала так же, не отставая от него, повторяя всё то, что он вытворял с её языком. Можно же поддаться наслаждению и забыть про ненавистные отношения? Можно показать слабость хоть один раз, а на следующее утро опять ругаться из-за пустяков и вставлять колкие фразы в адрес друг друга? Можно. Кто запретил?