Drink Up the Sunrise

Голос Акабане слегка фальшивит, и это звучит не очень-то приятно; эти своего рода резкость и хрипота настолько очевидны и громки, но он все же поет, и господи, пожалуйста, заставь его прекратить. — He sees you when youʼre sleeping, he knows when youʼre awake. He knows if youʼve been bad or good, so be good for goodness sake*! — поет Акабане с ликованием в голосе, предаваясь этому с некой манией. Доверьте ему выбрать детскую песню, и он выберет самую ужасную. Он даже каким-то образом делает ее еще более жуткой, чем она есть. Никто больше не понимает слов, насколько знает Гакушу. Она на английском, и, честно говоря, в Японии все ужасно в этом плане. Он не может себе представить, почему Акабане занимается этим, ведь то, в чем он хорош, — это математика. Ничего из этого не имеет никакого смысла, и он уже сыт по горло этой ерундой. — Акабане, — говорит он с величайшим спокойствием, — не мог бы ты прекратить? — Зачем? — спрашивает сама невинность. — Я просто пытаюсь подарить вам немного праздничного веселья! Не должен ли ты поддержать мои усилия, чтобы добиться большей сплоченности и чувства единства у наших учеников? — Объединять нас в желании сократить твои голосовые связки не в счет, Акабане, — улыбаясь, отвечает Гакушу. — Как ты жесток, Асано, — бесцеремонно говорит Акабане. Его тон не соответствует высказыванию. Он даже не пытается этого скрыть, и Гакушу никогда не поймет в нем этого. На мгновение воцаряется благословенное молчание, но затем Акабане снова раскрывает рот, и Гакушу съеживается, внезапно понимая, что сейчас произойдет. Как и следовало ожидать, когда Акабане снова начинает петь, его голос еще громче и еще более хриплый, чем раньше. «Oh, you better watch out, you better not cry, you better not pout, Iʼm telling you why**»… Избавьте меня от этого, думает Гакушу.