Ошейник

Санса ловит себя на том, что думает о Рамси слишком часто. Это её пугает. Сначала ей кажется, что все дело в страхе. Санса думает, что скоро сумеет забыть жестокое выражение этих глаз цвета грязного льда, но те упорно не спешат покидать её сознание. Вместе с ними ей в голову приходят и другие образы: его оскал, которой по ночам порой почти что походил на улыбку, его сарказм, который, если закрыть глаза, почти не приносит боли и его аккуратно-злобные прикосновения, которые он дарил ей утром, поднимая с пола одеяло перед тем, как покинуть их спальню до следующей кошмарной ночи. Санса вспоминает те самые ощущения, которые искрами совсем не ненависти пронзали тело каждый раз, когда худший из мужей накидывал на её покрытые синяками плечи колючую перину и закрывал дверь за собой на два замка. Звук ключа, проворачивающегося в скважине, напоминал щелчок. Щелчок кожаного ошейника, в раз и уже навсегда сомкнувшегося на шее раненной волчицы. Потом Санса думает, что все дело в ненависти. Рамси упрямой тенью, сотканной из её собственной боли и страданий, стоит перед глазами, стоит только их сомкнуть, но Старк тешит себя мыслью, что делает это осмысленно и специально, подогревает котел ненависти внутри, хотя на самом деле (она никогда это не признает) муж приходит к ней во в снах и в минуты короткого забвения совсем не по её воли. Она старается занять свою голову чем-то другим: думает о смерти, вспоминает молитвы, от которых отреклась, и тихонько сходит с ума, ощущая, как иллюзорный ошейник, который Болтон сумел одеть её наяву, с каждым днем стягивается все сильнее и сильнее. Это душит все начинания в самом зародыше, заставляет все с большим упорством, себе назло, рваться вперед, чтобы наконец-то уже настигнуть той отметки, когда руки любимого мужа устанут держать натянутый поводок и задушат её может быть даже быстро и безболезненно — она ведь была хорошей женой, верно? Уже затем до Сансы доходит, что дело не в страхе и не в ненависти: проблема в ней самой. Сначала в это она, конечно, не верит, со знанием дело убеждая себя, что это скоро пройдет, что ошейник скоро упадет к её ногам, а мысли станут свободны от Рамси Болтона, но с каждым мгновением становиться лишь хуже, потому что воздуха в легких уже не хватает даже на один глубокий вдох. Тогда девушка все же признает, что безумна, а, может быть, и смертельно больна, что, по сути, одно и тоже, когда твое сердце на коротком поводке у человека, убивавшего тебя каждую ночь. Поводок натягивается с каждым шагом в сторону, с каждой попыткой сбежать от самой с себя и, кажется, вот-вот наконец-то порвется, но однажды, едва переступив черту, Санса понимает, кто у кого на прогулке, и испуганно отпрыгивает назад, когда слышит существующий лишь в её сознание треск лопающийся кожи. Санса думает, что умереть было бы куда лучше. Она вспоминает, как много раз прокручивала эту фразу в голове, когда Рамси брал её силой или хитрой игрой, вспоминает, как часто шептала её, когда дорогой муж засыпал и, словно бы уже тогда все зная, оставлял достаточно острый для безболезненной смерти нож вблизи любимой жены, и когда первые ростки это ненормального чувства к своему мучителю пустили корни в её бесконечно больную душу. Санса Старк любит Рамси Болтона отчаянной любовью приговоренной к смерти и не имеет ни малейшего понятия, что делать с этим, если жить хочется так же сильно, как и сидеть заморской пташкой в холодной клетке из грязного льда. Поэтому девушка закрывает глаза и делает шаг. Холодная вода обжигает и заставляет мысленно кричать, биться в агонии и до садин биться головой об стену, но Санса этого почти не чувствует. Шаг. За ним другой. И поводок рвется. Ошейник себе на долгую память забирает река. Санса Старк любит Рамси Болтона ровно настолько, чтобы спасти себя от него. Санса Старк любит Рамси Болтона ровно настолько, чтобы при следующей встрече подарить ему новый поводок. На котором она его и повесит.