О ссорах, сообщениях и слезах

Такао молча сидел на полу, покачиваясь из стороны в сторону и нервно сжимая в руке телефон, практически ежеминутно проверяя его на наличие новых сообщений. Вчера они снова поссорились с Мидоримой, и Казунари не видел его почти сутки; ни слова, ни звонка, ничего, что могло бы выдать его местонахождение. Где он сейчас? Все ли с ним в порядке? Отсутствие подобной информации еще сильнее давило, заставляя лишь обреченно существовать, подпитываясь ожиданием. Такао не помнил причину их ссоры, а может, и вовсе не хотел ее помнить: он всегда сильно расстраивался после каждой размолвки, искал причины в себе и своем поведении и пытался измениться, только чтобы в следующий раз избежать подобной неприятности. Причиной могли стать или непонятые шутки, или ревность самого Мидоримы, которую он, почему-то, всегда отрицает, или просто неудачно сказанная фраза. Вариантов – множество, результат – всегда один. Брюнет тяжело выдыхает в полумрак и пустоту, смотрит на сжатый в руке аппарат и ощутимо прикусывает губу – отговаривает себя написать первым. Этот способ работал последние несколько часов, заставляя вспоминать ту обиду, что почувствовал после очередной ссоры, но сейчас он желал как можно скорее снова обнять парня, прижаться к его груди, услышать на ухо теплое «Все хорошо». Заплетающимися пальцами находит в списке контактов Мидориму, печатает текст сообщения. «Шин-чан?» «Сдохни.» Шинтаро часто говорил подобные слова, но лишь для того, чтобы скрыть свое смущение, которые вызывали комментарии Такао, а они попадали прямо в яблочко. Но сейчас не покидало ощущение, что Мидорима не отнекивается. «Шин-чан, давай поговорим?» «Заткнись, Такао. Ты бесишь. Я сказал, сдохни.» Телефон с характерным глухим звуком упал на пол. Ровно с таким же звуком сейчас трескалось сердце Казунари, рассыпаясь на тысячи мелких осколков. В груди будто все сдавило, появились неприятные ощущения тяжести, дискомфорта. В горле встал ком, не позволяющий проронить ни звука, сдерживающий все несказанные слова, сожаление, беззвучный крик отчаяния. Парень закинул голову назад, утыкаясь макушкой в холодную стену, обессиленно опустил руки вдоль тела, оставаясь наедине с давящими душу мыслями. По щекам скатились слезы, щекоча кожу, покрывая их влажными, прохладными дорожками, уходящих по подбородку к груди. Мидорима редко срывался на подобные фразы, но если сказал – он зол. Сильно, скорее всего, сжимая ладони в кулаки до побеления костяшек – он в бешенстве. В такие моменты парень не скупился и не выбирал слова, говорил исключительно так, как думал. Это пугало Такао, заставляло съежиться, обдумывать различные возможности развития их отношений после того, как оба остынут, только вот Шинтаро требовалось на это больше, намного больше времени. Может, это связано с тем, что он не выставляет свои эмоции напоказ, а сейчас, утонувший в них с головой, пытается успокоиться – Казунари не знал, но он молился всем Богам, которых только знал – пусть их отношения сохранятся. Он больше всего на свете боялся остаться без Мидоримы, потерять его, а потом навсегда забыть. Жить дальше, будто этой страницы в его жизни никогда не было, или же, наоборот, вспоминать, как хорошо им было вдвоем, как один дурачился, а второй тихо ворчал на шалости, как они сильно друг друга любили, не смотря на то, что такие разные. Такао боялся своего будущего, в котором нет Шин-чана. Его Шин-чана. Короткий звонок в дверь заставил резко подскочить с пола и подбежать к двери, натыкаясь практически на каждый угол в маленькой квартире. Рывком распахнув дверь, парень немного замешкался, а затем со всех ног кинулся на пришедшего, чуть ли не душа его в объятиях. Гость обвил руками узкую талию, прижимая теснее к своему телу, носом провел по темным волосам и склонился к уху, опаляя его горячим дыханием. — Прости, Казу. Все хорошо.