Спасение искать стоит в правде

Сколько бы Энакин не присматривался, он не мог понять, чье лицо скрывается под тенью, отбрасываемой капюшоном. Даже алые всполохи не делали ее менее густой, и казалось, что вместо лица у человека, держащего в руке меч, провал. Его удары были стремительны. Он двигался грациозно и быстро, нанося один за другим, заставляя Оби-Вана отступать под их натиском. Внизу, под их ногами, бурлила лава. Энакин опустил взгляд и шумно вздохнул — она была близко, ее языки, время от времени устремляющиеся вверх из-за бурного потока, почти облизывали ноги противников. Оби-Ван был хорошим фехтовальщиком, но сейчас Энакин прекрасно понимал, что тот, с кем он дерется, сильнее. Скайуокер хотел помочь. Его губы бесшумно шевелились, когда он пытался окликнуть бывшего учителя, предупредить его о том, что следует сменить тактику. Противник Оби-Вана бился в стиле джем-со — стиле, который отлично знал Энакин. Хотел — и не мог. Его тело сейчас не принадлежало ему. Он поднял руку, и не увидел ничего — только пустоту и лаву внизу. И в этот момент Оби-Ван оступился. Его ноги подкосились, и раскаленные капли, взлетев в этот момент особенно высоко, обожгли голени. Энакин даже издалека видел, как его лицо исказилось от боли. Оби-Ван что-то сказал, смотря на противника, но Скайуокер не слышал — шум битвы заглушил все слова. Произнесенное словно подстегнуло его противника. Его удары стали злее и резче, и стало понятно — Оби-Ван сдает. Пытаясь уйти от яростных атак, он спрыгнул на сушу, покидая поток, и его противник устремился за ним. Он не стал прыгать или действовать поспешно: обошел Оби-Вана по широкому полукругу и снова кинулся в атаку. Из-за натиска Кеноби оступился. Его ноги проехались по мелкой гальке, и та понесла его вниз, к лавовому потоку. И этого промедления хватило, что его противник кинулся следом. Лезвие его меча оказалось занесенным над Оби-Ваном, и через мгновение опустилось на его шею. Из-под капюшона послышался тихий смешок — оцепеневший от происходящего Энакин расслышал его, даже несмотря на шумы вокруг. Неизвестный посмотрел вниз, под ноги, а после, поддев отделенную от туловища голову носком сапога, толкнул ее к лаве. Загорелись волосы, а после — плоть. И только тогда Энакин закричал, не слыша собственного крика. Которую ночь Энакин просыпался от этого кошмара. Его трясло, по спине струился холодный пот. Он прекрасно знал, что увидит, если заглянет в зеркало: синяки под глазами и лопнувшие сосуды белков глаз. Право слово, будь его воля, он отказался бы от сна полностью, кинув все силы на то, чтобы наконец окончить войну. Но не мог. Будь он хоть тысячу раз пресловутым Избранным, каким считали его другие джедаи, он все равно оставался человеком. Война изнуряла. Выпивала все соки, лишая возможности мыслить более или менее здраво. Энакин знал: она подходит к концу. Еще немного, последний рывок, они поймают Гривуса, и все встанет на свои места. Нельзя верить кошмарам тогда, когда на кону настоящие жизни. А Оби-Ван далеко не дурак, он сильный и не подставится. Скайуокер хотел на это надеяться. Но вместо этого, когда закрывал глаза, видел перед собой отрывки из собственного кошмара, слово те проецировались на внутреннюю сторону его век. Он помнил: в последний раз, когда подобные ведения посещали его, они были о матери. Тогда он не верил до последнего и ошибся — не успел, не смог помочь, не сумел спасти. Энакин не хотел оступиться и в этот раз. Кем был для него Оби-Ван? Другом. Наставником. Тем, кто уравновешивал его собственную горячность спокойствием. Оби-Ван был всем. И даже больше — частью самого Энакина. Иной раз, оказываясь плечом к плечу во время боя, они ощущали друг друга единым целым. Их движения были синхронны, и не нужно было даже взглядов, брошенных между ударами мечей, чтобы понять, что следует делать дальше. Единый слаженный механизм. Даже синхронизированным между собой дроидам такое не снилось. Оби-Ван нагнал его в коридоре храма. Его теплая рука легла поверх плеча Энакина, и тот внезапно снова ощутил себя ребенком — девятилеткой, который находится под пристальным взором учителя почти постоянно. Но Энакин больше не был падаваном. Он был свободен от постоянного присутствия Кеноби в своей жизни, хотя иногда даже сожалел об этом. Оби-Ван до сих пор поучал его. Давал советы, делал замечания и, пусть Скайуокер и делал вид, что пропускал их мимо ушей, он никогда бы не признался вслух, что они все еще ценны для него. — Энакин, я хочу поговорить с тобой, — голос Оби-Вана был ровным, но в его глазах Скайуокер заметил тревогу. — Решили в очередной раз отчитать меня, учитель? — Когда-нибудь ты начнешь называть меня по имени? Уже пора, — Оби-Ван нахмурился. А потом, помолчав, добавил: — Нет. — Тогда что? — Спросил Энакин. Сощурился, поджал губы, привычно показывая свой норов. — Идем. Тут не место для разговоров. Они пересекли храм молча и в тишине. Только шаги глухо отдавались от каменного пола. Покои Оби-Вана совершенно не изменились за то время, что Энакин в них не бывал. Раньше он обитал в смежной комнате — на правах падавана. Теперь же, став рыцарем, как и сам Кеноби, получив собственную ученицу, он поселился в другой части храма. Хотя в этом все равно не было никакой пользы. Последние месяцы они слишком редко бывали на Корусканте. Энакин сложил руки на груди, ожидая. Он проследил за тем, как закрылась дверь за спиной Оби-Вана, но не произнес ни слова. — Я волнуюсь, Энакин, — наконец, сказал Кеноби. Скайуокер приподнял брови: — О чем, учитель? — Оби-Ван. — Хорошо, — Энакин хмыкнул, а после исправился: — О чем, Оби-Ван? — В последнее время ты кажешься рассеянным. Огрызаешься на Совете, нарушаешь прямые приказы, лезешь туда, куда не следовало бы лезть одному. Что происходит? Скайуокер только поморщился. Ну и что он мог рассказать? О своих кошмарах? О противнике Оби-Вана из сна? Он не мог. Не хотел. Расскажи он об этом, Оби-Ван не поймет. Как тогда, как было с Шми. Он скажет: «Это глупость. Просто кошмары, ты слишком перенапрягаешься. Тебе нужно больше медитировать, чтобы лишние мысли покинули голову». Энакин не хотел слышать подобное. О, сколько раз эти слова произносил Кеноби! Скайуокер чуял опасность. — Это из-за Гривуса, — наконец, сказал он. Поднял руку, потер механической рукой переносицу, и добавил: — Не могу сидеть сложа руки, когда он жив. Уверен, что он уже готовится к следующему нападению. Энакин отлично видел, как отражаются на всегда спокойном лице Оби-Вана эмоции: легкое раздражение, недовольство и снова — волнение. О, молодец, Скайуокер, ты смог добиться от непоколебимого магистра Кеноби хотя бы каких-то чувств! — Энакин, — этот тон Скайуокеру был знаком. Еще был. Специальный тон для полоскания мозгов: «Энакин-не-валяй-дурака». — Ты все равно пока не можешь ничего сделать. Его отследят. А после — поймают. Мы его поймаем. Терпение Энакина подходило к концу. Да и никогда не отличался он им, этим терпением. Он не хотел сейчас спорить с Оби-Ваном, не хотел слушать его проповеди, осуждения. Он посмотрел на Кеноби, и перед глазами снова вспыхнули знакомые образы. Горло сдавило, на языке появился привкус гари. И откуда? Во сне он не ощущал его. Энакин пробежался взглядом по лицу Оби-Вана и глубоко вздохнул. Для него не было никого ближе, чем Кеноби. Он любил его. Любил так, как сын может любить родителя. Как брат может любить брата. Как ученик — учителя. Человек — человека. И, наконец, мужчина — мужчину. Они были близки друг другу, и в то же время их разделяла пропасть. Джадаи не могут иметь привязанности, верно? Энакин горько усмехнулся. — Ты хоть слушаешь меня? — Спросил Кеноби с укором. Скайуокер кивнул. В своих мыслях он подался вперед, жестко взял подбородок Оби-Вана механическими пальцами в перчатке, посмотрел ему в глаза и поцеловал — медленно, со вкусом, вкладывая в этот поцелуй все свои чувства, все тревоги и страхи. В мыслях он сминал губы бывшего учителя своими, ласкал их языком, и в этих действиях было все: боязнь потерять, страх быть отвергнутым, просьба оставаться рядом. Не уходить. Не покидать. Никогда. Но это было в мыслях. В реальности Энакин пожал плечами. — Я разберусь с Гривусом, и все вернется на круги своя. — Ты слишком много на себя берешь, Энакин, — вздохнул Оби-Ван. — Разве? Всего-то оправдываю статус Избранного, который вы все на меня повесили. Кеноби хотел сказать что-то еще, но Скайуокер его уже не слушал. Вместо этого он покинул помещение, не оглядываясь: Энакину показалось, оглянись он сейчас, увидь снова глаза Оби-Вана, он не сдержится. Время сочилось сквозь пальцы песком, который так сильно ненавидел Энакин - тот напоминал ему о Татуине. Время было нещадно — как и кошмары, которые продолжались снова и снова. А после — навалились и другие проблемы. О, чего хотел от него Совет, предлагая шпионить за Канцлером Палпатином? Это было похоже на насмешку: ты так хотел власти, мальчик? Вот тебе мнимая власть: место в Совете без звания Магистра. Глупая условность. Гнилая изнутри система. Хуже всего в этом было только то, что Оби-Ван был на их стороне. Что Оби-Ван был полностью согласен с ними. Хуже всего было только то, что Энакин не мог на него злиться. — Моя вера в них пошатнулась, — губы Энакина скривились. Он смотрел вниз, на свои ноги, а Палпатин, стоящий напротив — на лицо Скайуокера. — Почему? — Тон Канцлера был мягок и спокоен. Он успокаивал, убаюкивал. — Я… Они… — Они попросили тебя за мной шпионить, верно, мой мальчик? Энакин сглотнул. Шумно, вздрогнув всем телом и сжав пальцы на руках в кулаки. Он поднял взгляд, посмотрел в спокойные умные глаза Палпатина и кивнул. А после — Скайуокера прорвало. Он рассказал все, о своих сомнениях, о страхах, о разочарованиях и, наконец, о кошмарах. — Я просто не хочу его потерять, — сказал он. От Канцлера веяло спокойствием и пониманием. Так легко было поддаться. Решиться. Рассказать все. Все — кроме самого главного. Своего страха попытаться сблизиться с Кеноби еще сильнее и получить отказ. Это было второстепенно. Его жизнь была важнее. — Энакин, ты знаком с историей Дарта Плэгаса Мудрого? — Внезапно спросил Палпатин. Голос его напоминал мурлыканье, почти гипнотизирующее и мягкое. Скайукер покачал головой. — Естественно, тебе не рассказывали о нем. Джедаи вообще предпочитают не говорить о ситхах. Согласно легенде Плэгас научился повелевать мидихлорианами. А они, как ты знаешь, основа любой жизни. — Он смог уберечь кого-то от смерти? — И да, и нет. Он мог поддерживать жизнь, научился управлять ей, возможно, в итоге научился бы воскрешать мертвых, но, к сожалению, его погубил собственный ученик. К счастью, Плэгас смог передать ему свои знания, — Палпатин пожал плечами. — Его ученик, в последствии, стал величайшим повелителем ситхов. Хотя, кто знает, может это все-таки только легенда, мой мальчик. Энакин осознал, что уже некоторое время сжимает пальцами пояс, опоясывающий его тунику, да так, что костяшки побелели. Он был напряжен и собирался с мыслями. — А если это не легенда? Где найти эти знания? В этот момент мягкая улыбка Канцлера стала лукавой. — К сожалению, не могу дать тебе точный ответ, — качнул головой он. Энакин зажмурился, и сквозь густое разочарование, наполнившее его мысли, он услышал еще одну фразу: — Уж точно не у джедаев. Нет эмоций — есть покой. Нет покоя — есть эмоции. Они шквалом обрушиваются сверху, заставляя терять трезвость мышления. На переднем плане ярость. Злоба. Ненависть. Энакин не хотел верить до последнего. Он не хотел принимать правду: он один. У него нет никого, даже Оби-Вана, ради которого он и шагнул в пропасть. Злая усмешка искривила губы Скайуокера, когда Кеноби активировал свой меч. — Вот и все, верно? — Сказал он. — Ты пришел меня убить? Попробуй. Они вступили в бой. Бесчисленное количество раз раньше они скрещивали мечи — тренировочные. Теперь же все было по-настоящему. Оби-Ван сдавал. Он был слабее, в нем не было той ярости, которая пульсировала в мыслях Энакина, с ним не было Темной Стороны, которая, казалось, сама подсказывала, куда бить, как атаковать. Он спрыгнул на сушу, Энакин последовал за ним. — Ну вот и все, — сказал он. — Я хотел другого. Веришь или нет: другого. — Я тоже, Энакин. Скайуокер занес меч, собственная рука оказалась в поле его зрения, и в этот момент он понял, что уже видел все это. Со стороны. Во сне. Он был тем человеком. И потому он не видел его лицо — это было предупреждением. Темная Сторона была сильна. Она скрыла лишние воспоминания, оставив только эмоции. Но на мгновение она отступила, и страхи вернулись. И этого мгновения хватило, чтобы помедлить, броситься вперед на секунду позже, и внезапно осознать себя, лежащим на горячем песке, у кромки горячей лавы. Мустафар гудел. Лава шипела, поедая плоть, и кожа лопалась от жара. Огненная река слишком крепко схватила свою добычу. Энакин видел стоящего поодаль Кеноби. Видел его глаза. Видел, как тот дернулся вперед, а потом подался назад, и его зрачки безумно расширились, затопив всю радужку чернотой. Новорожденный Вейдер, которым его окрестил Сидиус, крикнул из последних сил, надрывая обожженные легкие: — Ненавижу! Ненавижу тебя! Энакин же подумал: «Ложь».