Не вся моя жизнь

Неделя спустя бойни в Хосене. Среда. Месяц до выпускного. Тацукава Токио Высмотрев Серидзаву у заколоченного магазина, Токио перебежал дорогу и увлек друга в пропахший нечистотами тупик. Под ногами юркнула кошка, секунду назад рывшаяся в объедках возле мусорного бака. Серая, с черным отливом по бокам, взъерошенная, мокрая после сильного дождя, недовольная тем, что ее потревожили. Кошка выглянула из-за угла, зашипела и, шмыгнув в подвал, огласила тупик хриплым “мяу”. Вечер обещал быть хмурым, моросило, от нападок ветра сложно было отделаться одним только натянутым по самые уши пиджаком. — Тамао, надо поговорить. Серидзава вопросительно посмотрел на друга, потом на то место, где скрылась кошка, достал сигарету, шмыгнул носом и прикурил, долго затянувшись. Облачко дыма растаяло между ними. — Ты чего опять натворил? — Ты о чем? — Тебя в полиции видели. — Понятно, — прислонившись к стене, Серидзава неторопливо докурил сигарету, носком ботинка раздавил тлеющий бычок, вытащил вторую и снова прикурил. — Меня не забирали, если ты об этом. Лучше скажи, как идет лечение. — Все хорошо. Токио ценил заботу друга. Друг для него значил, возможно, даже больше, чем семья. Родители мало что решали в его жизни. Их не особенно волновала жизнь сына в Судзуране, его постоянные драки, ссадины и синяки. Мозгов хватает не забрасывать учебу — и то хорошо. Придет время, они определят его в свою фирму. Так планирует отец, а мать его поддерживает. Она вообще больше занята собой, нежели ими обоими. Токио хотел пойти на юрфак, это был его собственный выбор, о котором он отцу докладывать не станет. Однако… — Тамао, ты не ответил. Серидзава скептически осмотрел друга, явно желая соскочить с неудобной темы. — Давай лучше подеремся, — вместо дальнейших расспросов предложил Токио. — Чего? — глаза Серидзавы расширились от удивления. — Хватит со мной, как со стеклянным, носиться. Думаешь, я не знаю про разборки с шестерками якудза? Ты из-за этого в полицию попал? — Ты о чем вообще? — Да брось, сам же говорил — есть проблемы. Со мной советуешься, а драться зовешь Токаджи. Он ведь с тобой был? Хватит меня опекать. — Тормозни, — Серидзава схватил Токио за плечо и несильно встряхнул. Он по-прежнему волновался за него. Недавний бой в Хосене — не обычное противостояние школьных банд, а Токио — только-только после операции. Ему голову беречь надо, а не ставить под удар. Не хватало еще, чтобы после местных разборок до него доебались. Он ведь дрался в Хосене, потому что Серидзава пошел. Не пойди Серидзава помогать Генджи, не влетело бы Токио по башке. Токио крепкий, многим фору даст, но потакать его желаниям — не дружеское дело. — Ты еще не восстановился после операции, так что остынь. — Я дрался рядом с тобой, и ничего со мной не случилось. Ничего. Вспомни. Так что будь другом, подерись со мной — не сломаюсь. Токио переживал. Зачем Тамао нужен друг, который не может сражаться с ним наравне? Пусть битва выиграна, и Хосен раздавлен, но завтра наступит новый день, а с ним и новые сражения. Хотя кто знает: Серидзава расслабился, борьба за власть его больше не занимает. Умеет он переключаться. Те, кто был с ним, до сих пор с ним — ничего не поменялось: закат тот же, друзья те же. Но как быть, если собственный друг во всем тебя сдерживает, чуть ли не в мамки записался? — Пойдем, — Токио утащил Серидзаву подальше от входа в тупик. Лишь бы им никто не помешал. Во дворе школы обязательно прицепятся, те же братья Миками. Понятное дело — не время дергать Серидзаву: он только с виду спокойный, а сам переживает за его здоровье. И все равно — хотелось отдачи, настоящей дружеской драки, чтобы Тамао ни на мгновение не сомневался, не считал его слабаком. — Подерись со мной. Можешь в голову не бить, если не хочешь. — Ты в своем уме? — Буду в своем, если перестанешь меня опекать. Давай уже. Мне что, тебя упрашивать, что ли? Они все привыкли к боли. Нудной, затяжной, приходящей после боя. И острой, рывками забирающей силы во время поединков. К боли, сводящей ноги в судороге. К боли в переполненном кровью рту. К боли в районе печени — сначала бьющей толчками, а через день — глухой и ноющей. К боли в разбитых костяшках, когда на лекциях ручка с трудом выводит слова. К звону в ушах, к кровавой пелене перед глазами. Они все привыкли. И больше всего те, кто ближе подошел к вершине. Взять того же Генджи — что он без боли? Что он без желания победить? Победа в драке — это не только победа над противником. Это еще и победа над собой. Над болью, заполняющей тело. Серидзава всегда находит, чем занять себя, помимо драк. На мопеде гоняет. С якудза ссорится или, вернее, они с ним. Инспектора Куроиву злит. Строит планы на будущее. Иногда книжки листает, но никому не говорит, какие. Токио всегда думал, что не зависит от драк. Не зависит от боли. Как же он ошибался. Они победили, можно вернуться к учебе: еще немного, а потом их выпуск вылетит из Судзурана в другую жизнь. Хотелось чего-то напоследок — сильного, адреналинового, необъяснимого. Генджи занят Риндаманом, его на драку не разведешь, а к молодежи лезть неинтересно. С Серидзавой они никогда не дрались. Сражались плечом к плечу — да, но никогда друг с другом. — Отвали, — лениво протянул Тамао. — Хватит с тебя драк. — А с тебя, значит, нет? Чёрт, Тамао, год закончится, и у нас больше не будет повода. — А тебе он так нужен? — Не знаю. Просто мы выпустимся. — Слушай, я все понимаю. Подраться было бы круто, но я не хочу рисковать тобой. Если ты перестанешь разбивать кулаки, меньшим другом ты мне не станешь. И слабаком ты тоже не станешь, — Серидзава говорил спокойно, не уговаривал, но и не съезжал с темы. Он резко подтянул Токио к себе, смяв белую рубашку, посмотрел на него своими черными, твердыми, немигающими глазами. — Мне нужен живой друг и не только в Судзуране, ясно? — Угу, — улыбнулся Токио, чувствуя, как внутри все снова обретает покой. Пусть этот покой приходит только на время, но на то они и друзья, чтобы помогать друг другу. — Да ладно! Махаться собрались? — у входа в тупик, засунув руки в карманы, стоял Генджи. Интересно, долго он наблюдает или только пришел? Фыркнув про дружбу двух идиотов, Такия взъерошил волосы и добавил, что вот прямо сейчас завалит Риндамана. Токио решил не смотреть на очередной провал Генджи, вместо этого пригласил Тамао в кино: тот хотел глянуть боевик, а денег у него, как всегда, не водилось. Больше, конечно, хотелось ощутить привычную боль пополам с упоением от боя, но и кино сойдет. А после кино можно пожрать чего-нибудь или просто потаращиться вместе на звезды. Среда. Серидзава Тамао Привычка к боли была не у одного Токио. Серидзава понимал друга, как никто другой. Правда, лучше прочих умел побеждать привычки, потому что ненавидел любое проявление зависимости. Когда Генджи одолел его, в школе мало что изменилось: по-прежнему существовала команда Серидзавы, и по-прежнему многие парни, державшие нейтралитет, так и оставались в стороне. Команда Генджи обзавелась двумя десятками новых последователей, но и потеряла столько же. И был Риндаман. Если Генджи думал одной победой завоевать лидерство в Судзуране, он ошибался. Хорошо хоть, перестал вести себя, как безответственный говнюк. Битва с Хосеном сплотила воронье, пусть и ненадолго, но Серидзава вряд ли мог сам себе ответить — признал он лидерство Генджи или нет. Для всех — признал, чтобы Судзуран объединился и противостоял лысым утыркам из Хосена, а для себя... Он так и не определился. Все произошло слишком быстро, на весах лежали, с одной стороны, его личные амбиции, а с другой — общая победа Судзурана, и он выбрал второе. Драться Тамао было по кайфу. Раскидывать толпу, освобождая пространство для драки, нокаутировать с пары хуков, бить стекла, взлетать в коронном прыжке. Выходить с противником один на один. Как и в жизни, в драке он никогда не хитрил: ему было лень лукавить и изобретать обманные маневры. Помимо физической силы, доставшейся ему от природы, в удары вкладывался закаленный в родных трущобах боевой дух, именно поэтому победить его было так сложно. Генджи видел вокруг себя одни препятствия, а для Тамао их просто не существовало. Кайф к жизни не уйдет с окончанием школы, просто он выйдет из ее стен сильным, уверенным в себе человеком, найдет хорошую работу, добьется успеха. Его дети ни в чем не будут нуждаться — это он решил окончательно и бесповоротно. “Я не могу себе позволить проиграть”, — сказал он однажды Токио, сидя у его больничной койки. Ты можешь проиграть в конкретной драке, но если завтра за тобой пойдет полшколы, значит, твое вчерашнее поражение не имеет значения. В тот день, в Хосене, они оба чудовищно выглядели: Токио с перевязанной после операции головой, Тамао с синяком в полскулы, разбитыми губами и заклеенной широким пластырем ссадиной поперек лба. Два отчаянных, неразлучных друга. Единственный сынок якудза многого не понимает: на одном упрямстве жизнь не победишь. Серидзава считал, что сражения — это не вся его жизнь. Во всяком случае, он постарается, чтобы была не вся. Поэтому легко избавился от пагубной привычки и дрался, только когда нападали. А нападали на него, учитывая его нрав и силу удара, не часто. А вот Генджи без драки не мог прожить и недели. Особенно без поединка с Риндаманом, которого он так и не смог победить. — Тебе не надоело? — поинтересовался Серидзава, когда они вечером, не сговариваясь, завалились в один и тот же бар. Серидзава с Токио — после боевика, ради которого прогуляли добрую половину занятий, остальные — после уроков и вечерней игры в бейсбол на выживание, как любил пошутить Тамура Чута. — Пошел ты. У нищеброда забыл спросить. — Этот нищеброд прикрыл твою жопу, — как будто невзначай прокомментировал Токио. — Забыл? — Что ж мне теперь, молиться на него? — Вот уж не надо, — фыркнул Серидзава. Еще не хватало, чтобы этот засранец за ним увязался. Дружбы с ним не получится — интересы не те, да и взгляды тоже. Тамао тоскливо осмотрелся и, не найдя ничего примечательного в поле зрения, закурил. В баре было тесно и шумно, сновали возбужденные посетители, картинно смущались проходящие мимо красотки. Генджи соревновался с Идзаки в бросании дротиков, отвлекаясь на пиво и грозные взгляды в сторону Макисе, который тем временем восседал на диване и сверлил взглядом очередную девчонку. Цуцумото что-то втирал Токаджи у барной стойки, размахивая руками и проливая на себя пиво. Серидзава скучал, прислонившись к игровому автомату, досадуя на то, что пошел пить в бар, а не во двор Судзурана, где можно делать, что хочешь. — Ты чего смурной? — Токио подошел незаметно и тоже прислонился плечом к игровому автомату. — Весь день, как не свой. Рассказывай. — Не здесь же… — Так выйдем. Они вышли на задний двор. Воздух пах дождем и немного перебродившими помоями. Серидзава запрокинул голову, распрямляя плечи и потягиваясь в темное, прозрачное небо. Стряхнув белую пыль с его спины — пиджак где-то испачкался, а он и не заметил — Токио нетерпеливо подергал друга за рукав. — Ну… — Чего ну? — Говори. — Мне тут кое-что предложили, я думаю, соглашаться или нет. Они уселись на крышке мусорного бака, вполоборота друг к другу. Серидзава подтянул под себя ногу и чертил на асфальте тонким железным прутом какую-то фигню. Всегда с ним так — вещи к нему сами в руки прыгают, охотно находятся среди позабытой рухляди. Токио ждал. С Тамао хорошо даже просто молчать. Он вообще ненапряжный, уютный. — Что ты мне хотел рассказать? — Не рассказать, а посоветоваться. — Неожиданно, — рассмеявшись, Токио пихнул Серидзаву в плечо, за что получил ответный удар. — Угу. Ко мне тут инспектор Куроива подкатил. Во двор выглянул Цуцумото, но тут же скрылся, правильно расценив выгоняющий жест Токио. Серидзава порылся в карманах и, выудив пакет с арахисом, протянул его — на самом дне белела раскрошившаяся горстка остатков. Отправив несколько орехов в рот, Токио выжидательно уставился на друга: когда же тот насмотрится на бурую половинку ореха и, наконец, поглотит ее. — Не тяни, — проговорил Токио. — Не торопи меня. Может, мне самому не верится в то, что я сейчас скажу. Ладно. Куроива спрашивал, не думал ли я стать полицейским. Обещает взять надо мной шефство. Говорит, его отдел настолько привык ко мне, что не прочь прибрать к своим рукам. — Нихуя себе! Только не говори, что задумался! — воскликнул Токио, тут же зажав рот ладонью, чтобы не расхохотаться. Не то чтобы ему было смешно, просто Серидзава его озадачил. — Я же сказал, что задумался. Да тише ты. Чего ржешь? — Прости-прости, я не ржу. Что думаешь? — серьезно спросил Токио. Реакция у него такая на неожиданные новости — кто-то столбенеет, кто-то беситься начинает, а он по-дурацки улыбается, ничего с этим не поделаешь. — А ты что думаешь? — Я? Почему бы и нет? Ты в академию, а я на юрфак. Я тебя в любом случае поддержу, ты ж знаешь. — Понимаешь, не хочу плыть по течению, — Серидзава прикрыл глаза. — Идти к якудза, вкалывать вышибалой или толкаться в лавке. На кой мне такая жизнь? Если уж драться, то по делу. Правда, в академию еще надо поступить. Куроива говорит, у меня мозгов не хватит, но это мы еще посмотрим — у меня с мозгами все зашибись. Еще вспомнит, как меня гонял по подворотням, когда стану его начальником. Если этот старый хрен доживет. — Не разгоняйся, — улыбнулся Токио. — Я вот документы уже отправил, ответ жду. Через неделю экзамены. Если выучусь на адвоката, будем часто видеться. — Рассчитываешь, клиентами снабжать буду? Обойдешься. Смотри, что я нашел, — Серидзава спрыгнул с бака, вытянув из кармана моток темно-красной бечевки. Он услышал все, что хотел, и легко съехал с темы. Долго и нудно обсуждать один вопрос, сомневаться было не в привычках Серидзавы. Если принял решение — так вперед, действуй, чего сопли жевать. — Прямо на дороге валялось, прикинь. Как раз для моей ракетки, на рукоять. Сыграем в шашки? — Какие шашки? — Пошли — покажу. В мега-боулинг и мега-дартс мы уже играли, а в мега-шашки еще нет. Хочу попробовать до выпускного, пока народ не разбежался. — И какие правила? — Токио радостно соскочил с крышки бака вслед за Тамао. — Никаких правил. По дороге расскажу. Но прежде чем уйти, Тамао метнулся назад в бар, в один глоток допил оставленное пиво — не пропадать же добру. Среда. Такия Генджи У Генджи были иные заботы. До выпускного оставался месяц, а он еще ни разу не одолел Риндамана. Уйти из Судзурана хотелось абсолютным лидером. Однако на его пути к этому стоял не только Риндаман, но и проклятый Серидзава. Победа победой, только для многих она ничего не поменяла. И в школе Серидзаву боялись больше, чем его, Генджи. Несмотря ни на что, до сих пор. Кто-то просто боялся, кто-то боялся и уважал. Генджи не мог понять, откуда взялась эта его непонятная популярность. Он ведь ничего не делает для этого: сутками дурачится с Токио, дротики гигантские выпиливает, в маджонг все выиграть пытается. И выиграл совсем недавно: радовался так, что было слышно на втором этаже. И ничего для того, чтобы укрепить авторитет, не предпринимает. Для Генджи это было большой загадкой, которую он никак не мог разгадать. — Зачем ты все время дерешься? — Рука присела на спинку дивана и привычно заглянула в глаза. — Отстань, — отмахнулся Генджи, крутя в пальцах дротик. — У тебя что — зависимость? Что неделя, то новая драка. — Мне нравится так жить. Чего ты пристала? — Нравится так нравится, — Рука, кажется, обиделась, но не ушла. Странная она девушка: тянется к нему и не понимает, что ему скучно — все эти повторяющиеся разговоры, неловкие улыбки, неудобные вопросы. Они ведь даже не целовались. Нашла бы себе другого парня, внимательного, правильного, у которого с головой все в порядке. Потому что его голова забита мыслями об отце и Судзуране. Школа уже под ним, но ведь это всего лишь ступень к цели: следующий шаг — перенять опыт отца в клане, а потом и возглавить его. Непростая задачка, но Генджи точно по зубам. Привычка быть первым — самая крепкая привычка в мире и нередко передающаяся по наследству. Если есть крыша — значит, можно на нее взобраться, что бы ни говорил Риндаман об отсутствии вершины в Судзуране. И все же — так ли нужен ему долбанный Судзуран? По всему выходило, что нужен. Если действовать и утвердиться на вершине окончательно, может, тогда отец заговорит с ним, как с равным? Генджи подавил в себе желание уткнуться головой в колени. Хотелось сложиться пополам и стать невидимым для всех. Много чего хотелось сейчас — и столько же не хотелось. Отвернувшись, он стал высматривать Идзаки: не вовремя тот свалил в туалет. Попросить Руку уйти или не стоит? Думая об этом, он пропустил появление Чуты. Его друг всегда появлялся громко и неотвратимо, вот и сейчас он умудрился перевернуть стул и чуть ли не лбом столкнуться с Макисе. — Пошли, — провозгласил он. — Десятые классы бунтуют. Собрались у школы, тебя зовут, а вы дротики кидаете, — он водил плечами вперед-назад, как будто десятиклассники угрожали прямо тут, в баре. Готовящийся к нападению бык — не иначе. — Делать им больше нечего, ночь на дворе, — устало бросил Генджи, но подорвался быстро: хороший повод свалить от Руки, чтобы не слушать ее нудных советов. — Разгоним их и по домам, а то я устал че-то. — Позвонишь завтра? — Рука поднялась, выпуская Генджи из-за стола. — Угу, — буркнул он и вышел из бара. Неловко ему было с ней, неуютно: он чувствовал, что она ждет от него внимания, интереса, неясного тепла, того, что он не может дать ей ни сегодня, ни позже. Не может и все. Не завязывались ниточки между ними, никак не завязывались, да и ни к чему эти ниточки ему сейчас. Четверг. Месяц до выпускного. Серидзава Тамао и Тацукава Токио — Возьмешь меня с собой? — тихо спросил Токио, спускаясь по школьным ступеням на улицу. Солнце светило, заливая горизонт до краев, словно извинялось за вчерашний день. Серидзава пару раз чихнул, блаженно потер нос, подставляя его солнечному свету и щурясь, и, сунув руки в карманы, зашагал прочь от школы. — Догоняй. Он простыл. Дерьмовые ботинки дважды за прошедшие сутки промокли, толком не успев высохнуть, пришлось надевать не менее дерьмовые кеды, в которых неотвратимо, миллиметр за миллиметром, образовывалась дыра на самом видном месте — где-то надо будет искать деньги на новую обувь. В таком виде идти в полицейский участок было не круто, но и не критично: в конце концов, в стажерах ходят не дырявые ботинки, а их хозяева. Серидзава улыбнулся собственным мыслям и закурил. — Куроива думает, я не приду. Хотя черт его знает, он странный — печется о судзурановцах. — Да он сам из Судзурана, ты разве не знал? — Не-а, — честно признался Тамао. — Я-то думал, чего он ко мне, как клещ, прицепился. — Старик скучает по Судзурану, — рассмеялся Токио. — Чертово место. Когда только пришел, думал, никогда к нему не привыкну. — А потом связался со мной, — подытожил Серидзава. — Типа того. Затрещал телефон. Токио полез в карман, вытащил оттуда мобильный, бегло просмотрел сообщение. — Что-то интересное? — спросил Тамао, заметив, как широко заулыбался его друг. — Краску привезли. Придешь на неделе? Тамао улыбнулся не менее широко, всем своим видом превратившись в довольного кота. Отремонтированный мопед нуждался в перекраске, и он хотел в этом поучаствовать. Они даже договорились: он помогает красить, Токио дает ему погонять за городом. — Приду, — Тамао остановился у полицейского участка, по привычке прищуриваясь и как будто оценивая свое положение со стороны. Одна сторона баррикад, другая сторона баррикад, а он где-то посередине. Стоит подняться по ступеням, и его позиция сдвинется. В конце концов, чем еще заниматься бедняку, как не решать проблемы других бедняков? Тамао машинально проверил карманы — сигареты закончились. — Ладно, жди меня здесь. — Удачи, — присев на тротуар, Токио запустил руки в волосы и чуть сжал голову. Хорошо, если у Серидзавы получится — должно же когда-то и ему повезти. Когда у тебя есть деньги, все в жизни проще. С деньгами не нужно напрягаться. Когда ты беден, приходится крутиться, стараясь не проворонить свой шанс. Четверг. Полицейский участок. Серидзава Тамао и Куроива Куроива перехватил Серидзаву в коридоре. На двери кабинета, в который они зашли, висела табличка “Отдел по работе с молодежью”. Пахло чем-то паленым, и Тамао поморщился. — Один придурок пытался сжечь улики, — прокомментировал Куроива. — Удалось? — равнодушно спросил Тамао. — Ну да, как же, — ответил инспектор и, скрестив руки, устроился за рабочим столом. — Садись. — Не дадите покурить? — Серидзава сел на слегка расшатанный стул. Стул не раз роняли, бросали в стену, царапали ручкой или сгоряча ударяли по спинке — по нему было видно, что он пережил многое, но уцелел. — Не наглей. — Какая наглость? Обычная просьба. Куроива вздохнул, но сигареты протянул. Серидзава взял несколько, прикурив одну сразу. Огляделся, пытаясь представить себя в окружающей обстановке. Среди всех этих шкафчиков, доверху забитых бумагами, досок с фотографиями преступников, стопок с документами, возвышающимися, словно пирамиды, над столом. — В общем, я пришел сказать, что согласен на ваше предложение. — Я надеялся на этот ответ, парень. Серидзава пожал плечами. Он сможет здесь устроиться — определенно. Даже заведет свои порядки, когда-нибудь, если его не пристрелят раньше на одном из боевых заданий, которых у того же Куроивы было… а сколько их было, кстати? — Вы же не только за местными раздолбаями на тачке гоняетесь? — Не только, — внезапно смягчил тон Куроива. — Тебе понравится. Ты целеустремленный парень, знаешь, чего хочешь. Из тебя получится отличный полицейский. — А еще я бедный и честный, каким и должен быть настоящий полицейский, — съязвил Серидзава. — Я пришел сюда, потому что посчитал эту работу не хуже прочих, здесь нужно быть сильным и можно не унижаться. Что мне светит в этом городе? Уличные банды, торговля, черная работа? — Я знал, что тебе это все неинтересно. Ты не похож на парня, который сдается или плывет по течению. Покрутив в пальцах песочные часы, небольшие, но довольно массивные, с бурым песком в нижней колбе, Серидзава поднялся. Он выглянул в окно: на поребрике сидел Токио, подставляя лицо солнцу и, должно быть, счастливо улыбаясь. Умел его друг вот так счастливо, по-мальчишески открыто улыбаться. Бывало, от его улыбки улучшалось самое паскудное настроение Серидзавы. Тамао знал, что, даже став полицейским, он не изменится, останется таким же, как сейчас. И Токио тоже, если станет адвокатом, так и останется прежним Токио. И их дружба тоже останется прежней, они будут сражаться друг за друга даже тогда, когда правильней было бы биться за самого себя. — Если поступлю, я смогу выбрать, чем заниматься? — Безусловно. — Хорошо. Только не думайте, что я уже все решил. Тамао снова сел и внимательно посмотрел в глаза полицейского. Опытного полицейского, знающего толк в жизни. Опыт читался по глазам — Серидзава безошибочно подмечал такие вещи. — Не думаю, — честно ответил Куроива. — Пришел — молодец, не пришел бы — я бы пережил, не в первой. Жду тебя на следующей неделе, а сейчас свободен. Поднявшись, Серидзава поправил стул, аккуратно поставив его на прежнее место, и вышел из комнаты. Четверг. Серидзава Тамао, Тацукава Токио Серидзава вышел из участка, держа руки в карманах и что-то насвистывая себе под нос. — Ну как — удачно? — спросил Токио. — Более чем. — Круто! Токио остановился, внезапно прижав ладони к вискам. — Голова болит? — Угу. Врач сказал, она еще год на погоду реагировать будет. — Ясно. Зайдешь ко мне? Можем кино посмотреть, мать вчера целую гору кассет приволокла. — А про самураев есть? — Есть, — довольно протянул Серидзава. — Старые, как ты любишь. — Тогда с тебя кино, с меня пицца. Идет? — Я когда-нибудь отказывался? — лукаво прищурился Серидзава и засунул руки в карманы. — Только у меня мелочи нет, пойдем пешком. — Прогуляемся, — Токио глубоко вдохнул свежий после вчерашнего дождя воздух, еще не успевший наполниться городской пылью. Перебравшись через груду коробок, загромождавших коридор, Токио вошел в комнату Серидзавы. — Что это? — Мать на работу понесет, вещи упаковывать. Их склад переезжает. Не заморачивайся, в общем, скоро их тут не будет. Токио по привычке устроился на полу, прислонившись спиной к узкой кровати. Пролистав пару порножурналов, оказавшихся под рукой, он отправил их под кровать, очищая место для заказанных пицц. Потом, пока Серидзава ходил за пивом на кухню, слегка прибрался на столе — беспорядок Токио всем сердцем ненавидел. В отличие от бардака Серидзавы, в его комнате у каждой вещи было свое место. Между неплотно закрытыми дверями шкафа Токио заметил торчащие рубашки. Он открыл шкаф и аккуратно убрал рубашки внутрь. — Опять порядок наводишь? — в руках Тамао позвякивали четыре бутылки. Забрав бутылки у друга, Токио устроился на полу, скрестив ноги. — Ждем пиццу или без нее кино начнем смотреть? — А чего так сидеть? Выбирай — и начнем, — Тамао устроился рядом. — Точно, моя же очередь выбирать. Тогда сначала “Самурай-волк”, а потом “Кагемуся: Тень воина”, — определился Токио, положив на ноги две кассеты. Остальные отправились вслед за журналами под кровать. — Вечером пойдем в Судзуран? — Неохота никуда выдвигаться, — Тамао откинулся на локти и щелкнул языком. — Завтра с утра доделаем ракетки и устроим шашки на выживание. — А кто народ соберет? — Миками напряжем, у них это отлично получается. — Согласен, — усмехнулся Токио. — Цуцумото с тобой сыграет? — Ага, он чуть из штанов не выпрыгнул, когда я ему рассказал. Растянувшись на полу, Тамао мечтательно воззрился на потолок. — Врубай кино, — проговорил он, больше думая о горячей пицце, чем о фильме или новой игре. На голодный желудок ничего путного не выдумывается — это правило он усек с детства. Токио тихо сидел рядом, пытаясь управиться со сбоящим пультом видеомагнитофона: он знал, какая слышимость в таких домах. Хорошо воспитанный и деликатный, он не хотел, чтобы соседи стучали в стены или, хуже того, жаловались матери Тамао. Она была милой женщиной и очень нравилась ему: не хотелось доставлять ей лишних проблем. Иногда он приносил ей сладости, зная, как она их любит. Вот и сейчас вместе с пиццей заказал пирожные. Она вернется с ночного дежурства и обрадуется. — Мать знает, что ты в полицию собрался? — неожиданно спросил Токио. — Не говорил пока. — Скажи ей, она же переживает. — А ты откуда знаешь, что она переживает? Хотя она с тобой чаще болтает, чем со мной. С матерью Серидзава редко обсуждал свою жизнь: не хотел ее беспокоить, она и так нервничала по каждому поводу, в основном из-за того, что он то и дело попадал в полицию. Зато Токио обожала и при любом удобном случае выспрашивала о сыне, просила присматривать за ним. Что уж ей отвечал Тацукава, Тамао не знал и никогда друга об этом не спрашивал. — Это потому что ты молчишь. Она у тебя хорошая, — задумчиво проговорил Токио и включил фильм. Пятница. Судзуран. Месяц до выпускного. Серидзава Тамао, Тацукава Токио, Токаджи Юджи, Такия Генджи В воздухе витал запах поджаривающихся сосисок. Краем глаза присматривая за ними, Серидзава лениво обматывал красной бечевкой деревянную рукоять ракетки. Другая ракетка лежала готовая под ногами, ее рукоять была перевязана черной лентой. Ракеткам предстояло отбивать баскетбольные мячи прямиком в шашки. Живые шашки. Белой и черной красками на асфальте было нарисовано шашечное поле. — Токио, притащи ножик. — Слушаюсь, будущий начальник Куроивы, — рассмеялся Токио, отпрыгивая на два шага назад, потому что Серидзава метнул в него то, что держал в руках: красная веревка расплелась в воздухе и длинным шлейфом последовала за ракеткой. Токаджи уже знал про поступление в полицейскую академию, так что в его присутствии можно было шутить. Серидзава подорвался с места и атаковал — пусть несильно, пусть даже меньше, чем вполсилы, дружеская потасовка — это все равно круто. Токио завозился, выворачиваясь из захвата. Токаджи валялся на потертом диване и привычно наблюдал за происходящим, перелистывая журнал с бабами и нехотя отрываясь на смс-ки Цуцумото. — Чем больше я на вас смотрю, тем сильнее мне хочется вызвать вам обоим “скорую”, — Генджи прислонился к забору, засунув обе руки в карманы. Удивительно, рядом с Серидзавой он везде чувствовал себя не на своей территории. — Чего тебе? — вопросил Тамао, переводя дыхание. Верхняя пуговица на его рубашке расстегнулась, правая штанина задралась, Токио выглядел не лучшим образом. — На драку с Риндаманом позвать хочешь? — поинтересовался Токио, поправляя черную тесьму в волосах. — Нет. Вас за километр слышно. — Что ты вечно как жизнью обиженный? — усмехнулся Тамао. — Не твое дело, — Генджи упер руки в бока и уставился на Серидзаву. — Не мое так не мое. Ты вообще развлекаться умеешь? — Тебе забыл рассказать. — Да перестаньте. Генджи, не хочешь с нами в маджонг сыграть? Тамао, ты же не против? — спросил Токио. — Не против у него выиграть, — Серидзава почесал подбородок и хитро улыбнулся. — Да пошли вы. Ненавижу настольные игры. Ты же со мной не расплатишься, Серидзава, — Генджи переступил с ноги на ногу. — Ты сначала выиграй, а потом болтай. Или слабо? — Я на слабо не ведусь, но из уважения к развлечениям бедных, так уж и быть, сыграю разок. — А давай прямо сейчас, нам как раз четвертый нужен, — глаза Тамао радостно расширились, на мгновение сделавшись безумными. Издевку он пропустил мимо ушей: пусть Такия болтает, что хочет: Серидзава своей бедности не стыдился. Сейчас он уделает залетного и глазом не моргнет, зато завтра купит себе новую рубашку и в ней пойдет поступать в академию. Эпилог. Выпускной день Рубашку Тамао купил темно-вишневую с геометрическим узором на воротнике. Стоял нежаркий весенний день, выпускники толпились во внутреннем дворе школы — свободные, готовые к полету во взрослую жизнь. Они были вольны выбирать свой путь. Стремительный, яростный, безудержный — кто куда, без оглядки, без сожаления. — Как экзамены? — шепотом спросил Токио. Серидзава так же тихо ответил: — Результаты через неделю. Пойдешь со мной? — Спрашиваешь. — Вчера говорил с Куроивой, он меня ждет. В курсе только ты, Токаджи и Цуцумото, больше никто. — Ты же меня знаешь, — приобнял друга Токио. — Я могила. Как поговоришь с ним, напиши, подскочу к тебе. — Заметано. Как думаешь — я выиграю сегодня? — Тамао, ухмыльнувшись, указал на окровавленного, пошатывающегося на полусогнутых ногах, но не сломленного Генджи, на которого он поставил свои кровные 500 йен. — А то, — улыбнулся Токио. — Придешь вечером? Серидзава утвердительно кивнул. Дома у Токио тишина: соседи не ломятся из-за ерунды, дети не орут за стенкой, можно валяться на мягком диване, уткнувшись в телек, и думать о том, как здорово быть городским вороньем, выше которого только птицы в небе.