I love you more (no more)

Гарри просыпается в пять тридцать девять утра, когда первые яркие, но на удивление холодные лучи февральского солнца блуждают по чердаку, проникая через треснутое стекло в оконной раме, неспешно ласкают оголенную кожу плеч, жидким золотом вливаются в глаза сквозь плотно зажмуренные веки, путаясь в густых ресницах; Гарри просыпается и запоздало понимает, что их с Луи грудные клетки соприкасаются, ноги неуклюже переплетены под сбившимся за ночь пледом, а теплое и размеренное дыхание младшего мальчика легко взъерошивает несколько особенно непослушных прядок волос его челки. Он чувствует себя самым счастливым человеком во Вселенной - серьезно, кто ограничивается одной Землей, когда где-то за ее пределами может существовать жизнь? Он правда любит Луи слишком сильно, - когда наблюдает за тем, как очаровательно мальчик морщится во сне, сводя брови к переносице, как его ресницы, эти длинные, густые, дивные ресницы, приобретают на свету чуть выцветший золотисто-коричный цвет, отбрасывая подрагивающие тени на скулы, а тонкие губы изгибаются в подобии сонной усмешки, обнажая чуть кривоватый ряд белых зубов. Кожа юноши чувствуется такой мягкой, нежной, солнечно-с Он выглядит так великолепно спящим, так умиротворенно и расслабленно, что Гарри в самом деле вздрагивает, позволяя сердцу пропустить удар, а крови медленно вскипать, пузыриться в венах, как шампанское, нести к мозгу вспышки удовольствия и игривой беспечности. Он устраивается поудобнее на матраце, подминая подушку под левый локоть; где-то снаружи слышен приглушенный гул машины, прерывающий привычные звуки тихого сонного сопения и пения птиц за окном. Дрожащими пальцами, самыми их кончиками, Гарри несмело убирает влажную от пота челку мальчика с его лба и едва ощутимо целует висок; ведёт так же, играючи, ладонью вниз, лаская мягкую и нежную щеку, отслеживая контур скулы и плавный спуск носа, скользя по подбородку и тонкой шее; на половине пути пальцы замирают, чувствуя частое биение сонной артерии, а затем движутся вновь. Гарри давится воздухом, когда, отодвинувшись, угадывает в цветных полосах на талии и животе Томлинсона жадные движения своих пальцев прошлой ночью, когда, едва закончив с картиной, он даже не подумал вымыть руки от масляной краски, но он даже рад; по правде говоря, Луи - лучший холст, на котором ему доводилось писать. Он весь - произведение искусства. До звонка будильника остается четырнадцать с половиной минут - короткого взгляда на часы хватает, чтобы понять это - и Стайлс выключает ненужный гаджет, придвигаясь ближе к юноше на матраце, и устраивает голову на его груди, изредка целуя впалый живот, руками обвивая талию. Он не считает его вздохи - конечно, нет, так делают лишь сопливые мальчики, идиоты, а он ведь не такой - но он точно уверен, что дошел до сорока, когда Луи счастливо смеется, смаргивая дремоту, и проворно впутывает длинные пальцы в копну его волос: - Щекотно. Гарри радостно смеется ему в живот, бодая носом впадинку пупка, и поднимает голову, улыбаясь, ластясь к чужой ладони: - С добрым утром, Солнце. Солнце кивает и наклоняется за поцелуем в ответ. * Они встают с кровати получасом позже, румяные, растрепанные, зацелованные и довольные. Лениво потягиваются, разминая затекшие за ночь мышцы, а мягкая музыка, льющаяся из динамиков телефона Луи, свидетельствует о том, что время на сон и пробуждение вышло и пора вставать, собираться домой и на учебу. Томлинсон вытягивает из кучи одежды на полу только серую бини, тут же натягивая ее на растрепанные волосы, в то время как Гарри едва заметно морщится, залпом выпивая стакан воды. - "На утро было утро, а я еще был жив", - он цитирует Буковски с ужасающей драматичностью, на что Луи хмыкает в ответ. - У меня ужасное похмелье, детка. - Ты умеешь пить, - закатывает глаза юноша, все же доставая из рюкзака аспирин и кидая упаковку Стайлсу. - Признай ведь, все, что тебя мучает, - сухость во рту и легкое головокружение. - Допустим. Но я заслуживаю лечебный поцелуй. - А мои губы - минутку отдыха, дурачок, - Луи смеется, но подходит к Гарри, обнимая того за шею и вставая на носочки, легонько покачиваясь. Парень же оборачивает руки вокруг талии шатена. - Люблю тебя, - и он накрывает своими губами его. Время теряет смысл, жизнь и смерть теряют смысл, всё теряет смысл, пока их губы соединены, и только один этот поцелуй что-то значит. Луи мягко, дразняще касается губ Гарри своими, пока тот ахает и тянется навстречу, а затем очерчивает кончиком языка контур его нижней губы; целует его медленно, долго, влажно, коротко остриженными ногтями царапая спину брюнета, оглаживая его шею, плечи рваными, жадными движениями. Гарри кусает его за губу, и, пока Луи ойкает, подхватывает его на руки, кружа, а затем снова целуя. Их языки сталкиваются, и они давятся стоном, жадно целуя друг друга, прикрыв глаза в удовольствии, забывая дышать. Луи отстраняется первым, его глаза остекленевшие, а губы алые и влажные, тонкая ниточка слюны осталась на подбородке. Он выглядит дико, острыми коленками сжимая бока Гарри, рвано и жадно глотая воздух, отчего грудная клетка резко вздувается, и Гарри никогда еще не хотел его больше, чем сейчас. Они оставили интимную сторону отношений, потому что оба в какой-то степени не были готовы: Луи не был готов так открываться, а Гарри - сдерживаться; он ненавидел бы себя, если бы сделал Луи больно, так что предпочел воздержаться полностью (хотя, Бог знает, как трудно ему бывает подчас). Луи выжидающе смотрит на него, с красными щеками и съехавшей на бок шапкой, в одних тонких боксерах в разгар февральского утра, и Гарри смаргивает и шепчет то, что и сам не ожидал сказать: - Будешь моим секретным Валентином, сладкий? А затем долго кружит его по комнате, целуя, когда слышит заветное <<да>>. * Они знакомятся дождливым ноябрьским утром во время школьного ланча. Луи вылетает из кабинета всемирной литературы, размахивая тестом с яркой 'С -' на полях, а сердце его так колотится, словно готово выскочить из груди. 'Ваши знания ужасны, - всё, что слышит он, - я не видел работ хуже уже давно, хотя все, что от вас требуется, - читать и анализировать. Лучше разыщите Стайлса, если хотите сдать экзамен в этой жизни; он должен помочь". Гарри Стайлс. Подростковая мечта Луи, старшеклассник, чьи мысли всегда были слишком умны, но не всегда поняты. Они общались как-то давно, еще в младшей школе, пока жили по соседству, но потом Луи переехал, и дружба потихоньку сошла на нет. Ничего удивительного, если честно, и Томлинсон был уверен, что сейчас Гарри его даже не вспомнит, но ему слишком нужна хорошая отметка в году и слишком лень вчитываться в сложные переводы, чтобы проигнорировать совет старого МакКойла, так что Томлинсон направляется в сторону школьной столовой, на ходу сминая тест руками, нервно разрывая его, а затем резко замирает,замечая Гарри у его шкафчика. Он вылядит чудесно в этих плотно обтягивающих бедра джинсах и зелено-черной клетчатой рубашке, с зачесанными на бок кудрями и браслетами на левом запястье, и Луи любуется им минуту, а затем приглаживает собственную челку под шапочкой, поправляет футболку и подтягивает рюкзак на плече. Он слишком тяжелый, тянет вниз, и Луи беспокойно перебирает в руках обрывки бумаги, подходя все ближе. - Гарри? - он спрашивает, почти выдыхает, бледнея, и цепляется тонкими пальцами за собственное запястье. Под большим чувствуется пульс. Что ж, по крайней мере, он все еще жив (и дышит тоже). - Гарри Стайлс, верно? - Да, - низкий голос отвечает, и Луи усиливает хватку пальцев. Он звучит потрясающе, выглядит потрясающе, пахнет потрясающе, и этого слишком много, чтобы оставаться в себе. - Да, это я. Ты Луи? - Гарри тепло улыбается, смотря на Луи, а в груди у того разрываются фейерверки. - Луи; откуда ты... знаешь, как меня зовут? - О, - Стайлс тут же поникает, потупив взгляд, но затем резко выпрямляется. - Мы жили в детстве рядом, я надеялся... думал, что ты помнишь. Забудь. - Да, - Луи часто кивает, встречая удивленный взгляд. - То есть, да, конечно, я помню. Я думал, что ты забыл. - Как видишь, нет, - Гарри пожимает плечами, улыбаясь, и, возможно, Луи смотрит на него слишком долго и внимательно. - Ну, мне было приятно встретить тебя, но... - Будь моим репетитором. - Что? - Гарри хмурится, и Луи готов застонать. Пальцы парня нервно мнут краешек красной школьной папки с распечатками и домашними заданиями по биологии. - Ну, репетитором. Мой учитель, лысый хрен МакКойл, сказал, что мои эссе отвратительны, слог сухой и бездарный, а суждение примитивно и поверхностно. Помоги мне с литературой. Пожалуйста? - О, - снова тянет Гарри, пожевывая губу, и его брови удивленно поднимаются. - Конечно. Без проблем. Я имею в виду... - он недоуменно замирает, слыша, как громко Луи выдыхает, и только сейчас понимает, что тот бледный, как полотно. На нем действительно можно было бы писать, маслом или чем-нибудь еще. Он молчит слишком долго. - Имею в виду, что мне все равно следует отработать несколько часов в наказание, так что увидимся в шесть? Луи часто кивает, забывает дышать и моргать, и Гарри мягко смеется: - В библиотеке. И захвати своё последнее сочинение. - Увидимся, - пищит Луи, и его прерывает трель звонка. Гарри еще несколько секунд смотрит изучающе, а затем неловко кивает ему и уходит. Самое трудное оказалось впереди. Никто не говорил о том, что выбирать подходящий наряд будет так трудно. Луи абсолютно точно нравится Гарри, и он абсолютно точно хочет добиться того же в ответ. Стоит ли надеть что-нибудь беззаботное? Спортивное? Крутое? Можно ли прийти голым с надписью на теле "Возьми меня на библиотечном столе"? Никто не мог сказать. Часы между школьными занятиями и встречей с Гарри тянулись слишком долго, и Луи в панике успел перемерять весь свой гардероб, отыскивая такие вещи, о существовании которых он и не подозревал. В итоге он останавливается на приталенной голубой рубашке с коротким рукавом, узких красных джинсах и черных вансах с голубыми вставками; челку аккуратно растрепывает и укладывает набок (пусть Гарри думает, что он не готовился, а просто всегда выглядит как фотомодель) и прячет тонкое запястье за часами и несколькими браслетами. Захватывает со стола файл с сочинением, телефон и выдвигается на встречу. Солнце приятно греет, подсвечивает кожу, любимые the Fray в наушниках поют о любви и неповторимости, и Луи останавливается на секунду, поднимая голову вверх и счастливо жмурясь, никуда не торопясь, ничего не замечая. Гарри издали замечает его первым. Он улыбается так же широко и довольно, вытирает липкие ладони о джинсы (не один Луи нервный и влюблен, им надо обсудить это, в любом случае) и спешит к замершему юноше, затаив дыхание. - Привет, - он ярко улыбается, касаясь плеча Луи, и тот резко распахивает глаза, но тут же расслабленно смеется в ответ: - Я надеялся прийти пораньше. Гарри пожимает плечами и делает шаг назад: - Мы можем прогуляться, в любом случае. Я бы хотел прогуляться. Погода чудесная. - Да, - кивает Луи, а сердце отчаянно колотится в груди. - Да, конечно, давай. Как насчет парка? И так незаметно, за разговорами о настоящем и о прошлом, они находят себя сидящими на траве в парке, Гарри пьет холодный зеленый чай, а Луи что-то сосредоточенно рассказывает про Элтона Джона, очевидно, восхищаясь его творчеством. Файл с сочинением бесполезно лежит за его спиной, а Гарри вглядывается в его лицо с каким-то благоговением, так внимательно и мягко, что Луи на мгновение вспыхивает, замечая это, а Гарри поспешно отводит глаза и прячет лицо за бумажным стаканчиком. - Мне нравится 'I believe in love', - он говорит медленно, смотря на свои руки, и Луи кивает, вслушиваясь в глубокий голос юноши. - Я имею в виду, я... верю в любовь? Что она может многое изменить. На самом деле. Что она равна для всех. - Это важно, - Луи кивает, и на секунду ему кажется, что они вернулись на десять лет назад, так же близки, как и когда-то, так же много друг для друга значат; но затем он качает головой и часто моргает, отгоняя от себя эти мысли. Гарри замечает это и недоуменно морщится. Луи продолжает: - Я думаю, это помогает многим людям. То есть, верить, что многое можно пережить - не все, безусловно, но многое - любя, знать, что ты можешь изменить что-то. Это заставляет задуматься о ближних. Джон гей, например, и это его заявление во всеуслышанье, со сцены, эта исповедь, если позволишь, словно показывает людям, что они не должны бояться показывать любовь, что она в разы важнее ненависти, вне зависимости от пола, позволяет людям прислушаться к своему окружению, поддержать их, и, например, мне... - он осекается, качая головой, и широко распахивает глаза. "Мне не хватает этой поддержки". Вот что он собирался сказать. Он не общался с Гарри много лет и знает о его гомофобном окружении, он может пережить невзаимную влюбленность, но не насмешки и гнобление со стороны любимого человека. Луи сглатывает вязкую слюну, все еще боясь пошевелиться, а затем быстро вскакивает на ноги: - Мне... мне пора идти. О, давно уже пора, Гарри, пока, извини за это, я просто... увидимся в школе? Может быть, или нет? Было очень приятно... - Луи, - Гарри прерывает его, хмурясь, и Томлинсон замирает на месте, испуганно смотря на него. Его руки действительно трясутся. - Всё хорошо? Ты выглядишь... - Всё чудесно, - Луи пищит, моргая, и пятится назад. - Увидимся, Гарри! - а затем разворачивается и быстро шагает прочь. Стайлс смотрит ему вслед, разочарованно вздыхая, сминая пустой картонный стаканчик, а затем замечает на земле сочинение Томлинсона и тянется за ним. Что-то про нежность на грани отчаяния и любовь на грани безумия в сонетах Шекспира, Гарри удивляется тому, как метко, но неизящно заметил это Луи, как хорошо своё сочинение он начинил и как неумело подал. Его мысли определенно хороши, и это явно не робкая 'С' на полях, это 'В' как минимум, и весь вечер Гарри проводит за своим столом, при тусклом свете лампы, зелеными чернилами правя сочинение мальчика. И если ночью он думает о том, как удивительно светились глаза Луи, когда он, воодушевленный, что-то говорил, то это вполне себе простительно. * Их первый поцелуй происходит тремя неделями позже, в начале декабря, когда они греют руки о чашки с чаем, сидя дома у Гарри на кухне. Луи выглядит очень счастливым, рассказывая Стайлсу о том, как МакКойл, скрепя сердце, поставил ему 'А-' за итоговое сочинение, и Гарри смеется, растрепывая одной рукой кудри, а Луи как никогда хочет запустить в них ладонь. Вместо этого он подтягивает к груди колени, опирается о них подбородком и делает маленький глоток чая, усмиряя ладони и бьющееся сердце. Старое радио на подоконнике наигрывает какие-то медленные и на удивление приятные мелодии (Стайлс хвалился, что нашел волну сам), кудрявый пританцовывает на своем стуле, подняв руки, и Луи давится воздухом, рассматривая его из-под полуопущенных ресниц. Гарри замечает это и, когда начинает играть новая песня, спрыгивает со стула, быстро подходит к Луи, касаясь его плеча, и протягивает ладонь: - Давай потанцуем? Луи понимает, что за песня играет, только когда они с Гарри танцуют, тесно (слишком тесно для друзей) прижимаясь друг к другу, понимает и опускает голову, надеясь, что юноша не заметит его пылающих щек. Кудрявый, кажется, и не замечает ничего, кроме Луи, когда в такт Билли Джо мурлыкает слова: - The words get trapped in my mind, I'm sorry I don't take the time to feel the way I do 'cause from the first day you came into my life my time ticks around you... Луи едва может двигаться, потому что ноги словно ватные, и он хочет уже попросить Гарри остановиться, потому что тот слишком близко и пахнет слишком дурманяще, но Стайлс не обращает на него внимания, чертит большим пальцем левой руки круги на его пояснице и бормочет дальше, краснея: - But then I need your voice as a key to unlock the love that trapped in of me. So tell me when it's time to say I love you? Луи замирает, часто моргая и качая головой, сильно закусывая нижнюю губу, и Гарри приподнимает его голову за подбородок, легонько лаская ладонью щеку, а затем пропевает "all i want is you to understand that when I take your hand it's 'cause I want to", пока соединяет их с Луи руки, и тот в ужасе смотрит на кудрявого, пока тот допевает: - We're all born in a world of doubt, but there's no doubt... - Гарри замирает на мгновение, отставая от ритма песни, а затем выдыхает уже Луи в губы: - I love you. Луи замечает, что плачет, только когда чувствует соль на губах, и если их первый недопоцелуй соленый, то все, что следует потом, - бесконечная сладость, как мед, как патока, как приторный вкус чая, стынущего на столе. Гарри испуганно отстраняется от Томлинсона, когда чувствует влагу на своем лице, хотя их губы успели соприкоснуться всего на несколько секунд, не больше. - О черт, - он выдыхает, испуганный. - Боже мой, клянусь, я не хотел напугать тебя, я... я думал, ты не против, черт, Луи! Мне так чертовски жаль, Лу, так сильно!.. Луи закрывает рот ладонью, шокированный, а внутри будто один за другим взрываются фейерверки, наполняя живот щекочущим чувством. Он начинает плакать еще сильнее, пальцами вцепившись в руку Гарри, который выглядит действительно расстроенным, а затем шепчет сквозь слёзы: - А мне не жаль, нисколько, просто... поцелуй меня, ладно? Сейчас, пока я - Господи - я так долго ждал... И они целуются беспрерывно, счастливые, сначала под 'always' blink-182, затем под беспечное 'happy' Фаррела, целуются под 'kiss me' the Fray, при пении которых Луи особенно эмоционален и настойчив, а затем заканчивают под любимых Гарри coldplay, пока Луи греет руки (может, это только предлог) под его толстовкой. - Взгляни на звезды, как они сияют для тебя, - Гарри улыбается, когда провожает Луи до дома, а затем они замирают на крыльце, глупо улыбаясь друг другу и разговаривая, но не подходя близко. - Ты знаешь, я так люблю тебя. Впервые за долгое время Луи чувствует себя абсолютно счастливым, а засыпает с широкой улыбкой на лице и никак не может прекратить довольно и нервно смеяться. * Он вспоминает об этом по пути домой, практически кружась от счастья, вспоминает о трех с лишним месяцах отношений, отчего щеки его алеют, и ничто не может омрачить его чувства. Он чувствует себя счастливым, пролазя в собственную комнату через раскрытое с вечера окно в семь утра, чувствует себя счастливым, стоя в душе, вымывая с тела разводы красок, и тогда, когда прячет за воротом футболки засосы на ключице ('Никаких видных мест' - вспоминает он голос Гарри, и губы сами расплываются в улыбке). Он уже стоит перед зеркалом, причесываясь, когда в комнату стучат, и он кричит "да?", прежде чем дверь распахивается. - Луи Уильям, - сухо приветствует его мать; она одета скромно, еще не накрашена, а волосы собраны в тугой пучок. - Твой завтрак готов, поторопись, или поедешь на учебу голодным. Луи кивает, вздыхая, откладывает расческу, натягивает ту же бини и присоединяется к родителям на кухне, медленно опускается на стул, а рука уже тянется к стакану с соком. - Никаких головных уборов за столом, - слышит он безаппеляционный голос и покорно стягивает с волос шапочку. - Дай мне свою руку. Он сидит и смотрит на отца, пока мать сосредоточенно читает молитву, держа их за руки, а тот подмигивает ему, улыбаясь, кивая, и Луи уже хочет спросить, в чем дело, когда понимает, что одна из меток выглядывает из-под футболки. Он резко дергает плечом, закрывая ее тканью, за что получает увесистый шлепок от матери: - Луи Уильям! - Извини, мам, - бормочет он, а глаза отца смеются, пока он отпивает кофе. Луи очень надеется избежать серьезного разговора об отношениях и сексе, которые всегда выходят очень смущающими, хоть родите