Никто не знает, каково это, Быть плохим человеком, Быть печальным человеком За голубыми глазами.
Его глаза не голубые, они темно-синие, как морская пучина. Глубокие, как Марианская впадина, на дне которой таятся неизвестные чудовища. Кажется, заглянешь в них и утонешь, тебя засосет, и ты пойдешь на дно, как затонувший батискаф. Эти глаза скрывают печаль и монстров на самом дне своей души. Его называют безрассудным, высокомерным, эгоистичным, но его любят родители и друзья, и никто не скажет, что он плохой. Но он знает это сам. Ему шепчут об этом монстры со дна. Он плохой человек, он плохой друг, потому что хороший друг не будет ТАК думать о лучшем друге. Он не знает, когда это точно произошло, просто в один момент он понял, что что-то в нем изменилось. Но что именно он понял слишком поздно. Он уже горел в огне кроваво-красных глаз. В какой момент тугие мышцы рук, накачанные икры и крепкие бедра, широкая мускулистая грудь и рельефная спина стали занимать все его мысли? И возбуждать. Когда длинные локоны сменились на короткие, полыхающие пожаром черно-красные пряди? Когда мягкие, пухлые, пахнущие чем-то сладким губы сменились мечтами о сухих и тонких? Запах пота стал приятней аромата цветочных духов. Когда же он сгорел в этой раскаленной рубиновой лаве?Никто не знает, Каково это, когда тебя ненавидят, Когда тебе суждено говорить только ложь.
Он ненавидел себя. Он врал себе. Он врал всем. Он хоронил это в себе, потому что сказать – значило потерять. Он обрек себя на одиночество, похоронил мечты вместе с надеждой, он отрекся от себя.Но мои мечты не настолько пусты, Как моя совесть. Я постоянно одинок. Моя любовь – месть, Не знающая покоя. Никто не знает, каково это, Испытывать чувства, Которые испытываю я. И в этом я виню тебя! Никто не прилагает столько усилий, чтобы Сдерживать собственную злость.
Баскетбол все еще приносит радость, потому что там он с ним один-на-один, и никого больше не существует. Эта иллюзия того, что он единственный, такая сладкая, что отказаться от нее невозможно и сдержаться невозможно. Но каким-то чудом он раз от раза сдерживается, а потом снова ненавидит себя. Никто не знает, каково это – сдерживать рвущийся наружу крик отчаянья, злости на себя. Когда он уже превратится в пепел? Когда догорит до конца?Зато ни моя боль, ни страдания Не показываются наружу.
Но он все так же прячет свои чувства на дне Марианской впадины. Никто не догадается. Никто не узнает. Никто не узнает, как он мечтает о поцелуе, о том, чтобы почувствовать не легкие случайные касания, а ощущать его всем телом, всем своим существом. Вдавить его в себя, вплавить, что бы больше никогда не отпускать. Он никогда об этом не скажет вслух. Он все еще пытается бороться с собой, но этот бой заведомо проигран.Я постоянно одинок. Моя любовь – месть, Не знающая покоя.
Он как дикий зверь, запертый в клетке собственного сердца, отравленный ядом собственных чувств. Это месть самому себе. И, кажется, что он так и останется там на дне, одинокий и задавленный безысходностью. Но одни глаза, всегда наблюдающие из тени, все видят и не собираются больше этого так оставлять.Никто не знает, каково это, Когда с тобой плохо обращаются, когда ты терпишь поражение За голубыми глазами. Никто не знает, как сказать, Что он сожалеет. Не волнуйтесь, Я не лгу.
– Ты должен ему об этом сказать, – голубые глаза смотрят в самую душу, ныряют на глубину и видят всех скрытых там монстров, вытаскивают их наружу и препарируют, выворачивая душу наизнанку. – Он имеет право знать. Хватит себя изводить. Голубые омуты теплеют, бледная рука накрывает сжатый кулак. Контраст белого и кофейного, холодного и горячего, искренняя забота в глазах заставляют судорожно выдохнуть и расслабить ладонь. Он не одинок.Но мои мечты не настолько пусты, Как моя совесть. Я постоянно одинок. Моя любовь – месть, Не знающая покоя. Никто не знает, каково это, Быть плохим человеком, быть печальным человеком За голубыми глазами.
– Кагами, – синие глаза как никогда серьезны, карминовые полыхают огнем и любопытством. – Нам надо поговорить. Тишина звенит, карминовый огонь притухает под натиском решительного взгляда из морской глубины. Он больше не полыхает, как пожар, взгляд настороженный – он ждет. – Кагами, – глубокий вдох, – я люблю тебя. И тишина. Аомине смотрит в пол, ожидая, когда вулкан разверзнется и его снесет потоками гнева и ярости. Но вокруг все еще тишина. Слышен только стук сердца где-то в горле. Аомине давится воздухом на вдохе, когда его ладони касается чужая горячая рука, сжимает несильно, а потом пальцы переплетаются вместе. Он поднимает взгляд и замирает завороженный мягкой улыбкой. Огонь в глазах больше не горит, не полыхает, не обжигает, он обволакивает, согревает своим теплом, как уютный плед, как мягкое тепло камина. – Наконец-то, – Аомине чувствует соль на губах – море вышло из берегов. Щеки касаются шершавые мозолистые пальцы, нежно стирая непонятно откуда взявшуюся влагу. – Я думал – ты никогда не решишься. Губы оказываются совсем не сухими, а монстры Мариинской впадины, радостно урча, сливаются с лавовыми чудовищами.