Let's be friends for tonight

      - Это сразу направо от грузового причала. Сориентируешься?       - Крайний дом... Э-э… За ним теннисный корт и лес?       - Сквер. Ну, жду тебя вечером. Только не передумай, глупенький, – упустишь такое!..

***

      Неестественное зрелище – подъезд новостройки. Без бессмысленных надписей на стенах, без замызганных стеклянных пепельниц на подоконниках между этажами кажется он нежилым искусным макетом, выставленным в инопланетном музее. По музею скользят на осьминожьих щупальцах воскресные посетители, и солидный экскурсовод с бантом-бабочкой под носом тыкает указкой в пенопластовую модель: «Вот такие архитектурные формы были характерны для людской популяции». Гости галереи важно кивают и шушукаются. Я среди них – хочу крикнуть, что это чушь и что отродясь не бывало в человеческой истории такой приторной стерильности, однако все уже отходят к следующему экспонату.       А я продолжаю подниматься по серым бетонным ступеням, и гул моих шагов эхом взмывает над свежевыкрашенными перилами. Я не большой любитель пеших восхождений, но лифт ещё не пустили, а нужный мне этаж, как назло, верхний, девятый.       Целых девять шансов развернуться, сбежать и забыть про всю эту затею. Будто судьба дразнится, зная о моей нерешительности и склонности к колебаниям. Умудрялся же я полгода находить самые разнообразные поводы для того, чтобы отложить осуществление задуманного, – а за такое количество лестничных маршей можно сочинить ещё тысячу новых и чрезвычайно значимых предлогов…       Перед глазами замаячила жирная, небрежно намалёванная восьмёрка. Вот так. Сомневайся, кори себя почём зря – только не останавливайся. В конце концов, нет ничего такого в том, когда двадцатидвухлетний парень заказывает себе проститутку.       Чёрт. Не стоило так прямо произносить это, даже про себя, – я, как истукан, замер на последней площадке между этажами. Сердце трепыхалось, как сумасшедшее, – то ли из-за незапланированной нагрузки, то ли подгоняемое нарастающим смятением.       Уверен, любой нормальный человек высмеял бы моё детское волнение. Но когда до этого в твоей жизни не было ни развязных квартирных пьянок, ни ночных клубов, ни хотя бы купленного в аптеке презерватива, подобное действие не может восприниматься без трепета и банального страха перед непривычным.       Глупо.       По оконному стеклу размазывал слёзы сумеречный октябрь. А рядом валялся блёкло-оранжевый мёртвый кленовый лист.       Я рассеянно повертел его в руке, ногтем отследив симметричные линии белёсых вен-прожилок, и, влекомый иррациональным порывом, потянул на себя створку незапертого окна. В лицо дохнуло пасмурным, сырым, палым – и лист смахнуло вниз, подхватило драчливым холодным ветром и понесло навстречу тьме. А я развернулся и, одним рывком преодолев оставшиеся одиннадцать ступенек, до упора вдавил круглую кнопку звонка ближайшей квартиры.       И не произошло ровным счётом ничего.       В груди ёкнула робкая надежда – никого нет дома; я ошибся подъездом, районом, городом, галактикой; объявление было обычным розыгрышем. Вот кто-то повеселился, когда ему в трубку мямлил про шлюх заикающийся девственник! И сейчас покатывается там, прильнув к по-рыбьи пучащемуся глазку, со смеху!       Дверь распахнулась столь внезапно, что я едва успел отскочить.       На изящную ладошку, обхватившую дверную ручку, так и норовил сползти тяжёлый рукав просторного узорчатого халата; чуть влажные фиолетовые волосы были заплетены в две аккуратные, до боли знакомые косички; и жадеитовый взгляд – искорки, поблёскивающие в бездне зелёных глаз…       - Пришёл всё-таки? Ну, заходи, – стоящая на пороге Лена зарделась и, смущённая, отступила назад, приглашая меня внутрь.       Окатило не удивлением – разочарованием. Значит, всё-таки не было никакого звонка; приглушённого, с придыханием, шёпота; причудливых лабиринтов спального микрорайона и подъезда. Был только я, в этот самый момент свернувшийся калачиком на раскладном диване, безответственный, слабовольный, никому не нужный мальчишка-переросток. Пугливый сычонок, страшащийся покинуть милое гнездо и, конечно же, никуда не звонивший.       Странно: от осознания этого не стало легче. Хотя ведь секунду назад, переминаясь с ноги на ногу под этой треклятой дверью, – о таком чудесном исходе событий я и желал, не так ли?       Я ещё раз посмотрел на девушку, которой никогда на самом деле не существовало, и шагнул ей навстречу.       Массивная входная дверь захлопнулась; воцарившийся в прихожей полумрак, обдав меня горячим дыханием, переплёл свои пальцы с моими, потянул вперёд. Миг – и я, ослеплённый, очутился посреди небольшой уютной кухоньки, а Лена, отпустив мою руку, уже суетилась около негодующе свистящего чайника.       Я заторможено повертел головой, втянул носом воздух. Пахло выпечкой, корицей и чем-то ещё – родным и безмерно щемящим, успокаивающим, таким, чем никогда не пахнет в неправильных новостроечных подъездах. И в пыльных обиталищах одиночек вроде меня.       Болтающийся поясок халата едва поспевал за расторопной хозяйкой – спорые движения вносили порядок в кухонный хаос. Моей помощи здесь, кажется, не требовалось.       Отчуждённо наблюдая за стремительно растущими бастионами из перемытых чашек и блюдец, я устало плюхнулся на предусмотрительно выдвинутый из-под стола табурет. Вовремя – голова вдруг закружилась, увлекая за собою и весь белый свет, слившийся вмиг в рябящую пляску стёклышек калейдоскопа. Мысли путались.       Но среди этой пёстрой мешанины вполне ясно угадывались очертания одной, призывно семафорящей из глубин сознания.       Я опять взглянул волшебное наваждение, как раз норовящее ухватиться за раскалённый противень и тихонько ойкающее при очередной неудаче.       - Значит, ты Лена? – бесцветным голосом уточнил я, изучая кремово-мозаичные завитки на плитке у себя под ногами.       - Ну да, – будничный тон, которым это было произнесено, настолько соответствовал общей картине, что вопреки здравому смыслу воспринялся мною безропотно, как нечто само собой разумеющеюся.       Над помещением вновь нависла тягостная тишина. Фиолетоволосая девушка даже не обернулась, продолжая хлопотать около плиты.       - И ты, значит, меня ждала?       - Да. Ждала, – бросив бесплодные попытки, Лена выудила из ящика толстую перчатку и, справившись-таки с духовкой, просияла и продемонстрировала мне результат своих кулинарных стараний: ряды ароматных печений румянились на противне.       И эта идеализированная, гипертрофированно домашняя черта стала последней каплей.       Задребезжал металл; печенье, крошась, разлетелось по полу. Её зелёные глаза, оказавшиеся теперь аккурат напротив моих, смотрели удивлённо, и девичья грудь порывисто вздымалась в такт учащённому дыханию.       - Но ты ведь понимаешь, что это совершенно невозможно?! – зло выплюнул я ей прямо в лицо и, хорошенько встряхнув, прижал к громоздившемся в углу холодильнику. Вопросов по-прежнему было множество, и задавать я их мог бесконечно. Нужно было остановиться на каком-то одном. На самом главном. Вот я и остановился.       - Отпусти. Больно, – спокойно парировала моя фантомная жертва. Она ничуть не испугалась – бесстрашный проницательный взгляд, спокойствие, с которым это было произнесено, заставили мой гнев мгновенно испариться, и я, покраснев, отпустил отвороты халата и отшатнулся.       Стул сам услужливо ткнулся под колени.       Лена опустилась на четвереньки, собирая загубленную выпечку.       - Но как… Всё-таки как это возможно? – беспомощно пролепетал я. – Я ведь вижу, на самом деле сразу понял, что это не сон. Не бывает таких чётких и подробных снов. Так как…       Девушка выпрямилась и воззрилась на меня с таким праведным негодованием, что я буквально вжался в спинку стула.       - Вот скажи, – единственная уцелевшая косичка смешно торчала над взлохмаченной макушкой, – скажи: почему тебе всегда и всё необходимо знать?       Я не нашёлся, что ответить, и непонимающе уставился на взбудораженную ораторшу.       - Вечно тебе подавай истину. Вечно хочется докопаться до всех ответов, – Лена печально вздохнула, будто ведая о чём-то таком, чего решительно не понимаю я. – Неужели ты не осознаёшь, что это всё портит? Что эти бесполезные поиски губят твою жизнь? – я попытался было вставить какое-то замечание, но был остановлен резким недвусмысленным жестом. – Забудь ты про свою дурацкую рациональность. И про здравый смысл свой забудь. Я Лена. Меня не должно здесь быть. Но я есть. Просто есть. Не почему-то, не зачем-то и не за что-то. Просто есть. Для тебя. Разве так сложно в это поверить и принять?       Просто есть…       Она легко порхнула к приоткрытой створке окошка, за которой бушевала сочная летняя природа и слышался радостный детский галдёж, и перегнулась через подоконник. Я молча наблюдал. Круглые настенные часы, показывающие половину десятого утра, мерно превращали секунды в минуты.       Таких минут насчиталось ровно полторы, когда счастливо улыбающаяся Лена повернулась ко мне. На её ладони покачивался ярко-зелёный кленовый лист.       Я осторожно принял его из её рук – гладкая нежная поверхность теплом отозвалась в подушечках пальцев. И я, глубоко вдохнув, прикрыл веки, позволяя интуиции вести ноготь по знакомым контурам.       - Ну что? – я открыл глаза. Лена сидела рядом, следя за моими манипуляциями. – Готов поверить в чудо?       Я открыл было рот – и задохнулся; горький ком, поднявшийся откуда-то изнутри, сдавил горло, выступил предательскими слезами на глазах.       - Не могу, – едва слышно прошептал я, избегая пронзительного горящего взгляда. – Уже не могу. Я ждал. Я так терпеливо ждал... С шестнадцати лет ждал… Надеялся, – я угрюмо усмехнулся. – Отказывался верить в то, что обманываю себя. Что неправ. Что любовь из новелл и старых книг – просто фантазия авторов. Убеждал себя, что неправы они, они – люди вокруг, один за другим сходившие с пути и смиряющиеся с тем, что называют нормальной жизнью. Но уж я – я-то не должен был обмануться в своём упорном ожидании. И знаешь… Я ведь так ничего и не дождался.       Лена слушала, не перебивая, крепко стиснув мою руку. Я с усилием сглотнул и поднял голову.       - Полгода назад я мог. Месяц – мог. Даже вчера было ещё не поздно. Но когда я поднял трубку и набрал номер девчонки по вызову… Что-то сломалось. Понимаешь? Какая-то черта, которую нельзя было переступать и за которой осталась моя способность верить в несбыточное. – Я подавил судорожный всхлип. – Когда мы порываем с чудом, мы менее всего подразумеваем, что чудо порвёт с нами. Что, даже если оно вдруг наконец нагрянет, то будет не в состоянии до нас достучаться, установить с нами связь. Поздно. Так что теперь… Теперь я просто хочу получить то, за чем пришёл. А пришёл я к девчонке по вызову.       Дрожащими пальцами я смахнул со щёк мокрые ручейки, залез в карман и швырнул на клеёнку несколько смятых купюр. И замер, ожидая реакции.       Лена несколько минут серьёзно изучала моё лицо, будто крепко над чем-то задумавшись. Нахмуренные брови сдвинулись над переносицей, и полные губки надулись в детской обиде.       А после она, просияв, подалась вперёд.       - Ты так обречённо обо всём этом рассуждал, что я совсем забыла…       Натянувшиеся полы халата обнажили молочно-белые бёдра; стул скрипнул, прогибаясь под весом двух тел.       - …совсем забыла, что у всех есть шанс вернуться. Возродиться. Даже – и тем более – вопреки твоему глупому здравому смыслу и необратимым последним чертам.       Она оглянулась на лежащий на столешнице кленовый лист, воскресший наперекор рассеявшейся безжалостной осени. Наперекор суровым законам и положенному ходу вещей. И заливчато рассмеялась.       - Ты вспомнишь, как это делается. Обязательно вспомнишь. Ты поверишь. А для начала… давай подружимся.