Общение

      Инахо зашел в комнату для свиданий с заключёнными, и дверь за ним с неприятным скрипом захлопнулась, это был единственный достаточно громкий звук, что смог прозвучать здесь. Шаги же его были совсем тихими, даже едва различимыми на слух, поэтому создавалось совсем мистическое впечатление об этом, словно он был совсем невесом, а может и более нематериален. Однако Троярд совсем не задумывался об этом. Он вообще старался не обращать внимания на то, что помимо него кто-то ещё находится в помещении: он всеми возможными способами старался игнорировать Кайзуку, но тот не являлся кем-то особенным, ведь Троярд поступал так со всеми.       Слейн Троярд совершенно не шел на контакт.       Это самое точное утверждение, которое без малейшего колебания мог сообщить Кайзука. Однако оно не являлось единственным наблюдением, касающимся Троярда. Инахо смог уже подметить множество мелочей, а также более важных деталей насчет него, но они так и не смогли помочь ему улучшить ситуации или, хотя бы, разговорить парня. Однако Инахо и не спешил принимать более радикальные меры, с виду казалось, что и менять он ничего не собирается, но на самом-то деле почти так всё и было. Он не видел смысла в том, чтобы заставить Троярда делать что-то против его воли. Если ему не хочется общаться с Кайзукой, то тот настаивать не будет, ведь он не прочь хоть где-то посидеть в тишине и в относительном спокойствии. Да и так, наверное, им двоим, будет проще. Не нужно будет искать общие темы для разговоров, которых у них нет. Впрочем, пока они ведь даже не пробовали, отметил про себя Инахо, но развивать эту мысль не продолжил.       Но это были сущие мелочи, на которые и правда можно было не обращать внимания, ведь были проблемы и посложнее. Троярд временами совершенно отказывался есть. И это никаким образом положительно на него не влияет. Инахо точно знает, что Троярд похудел, пока только на несколько килограммов, но и это уже ясно на нем отражается. Да и он стал значительно бледнее, хотя его кожа и раньше была ненамного здоровей на вид. Но тогда это казалось более приемлемо, ведь бывают люди с очень светлым цветом кожи, и это совсем не говорило о том, что они были больны. Сейчас же это указывало именно на самочувствие парня. Проблему с питанием всё же Инахо решал почти без сопротивления Слейна. Достаточно было пообещать начать кормить его насильно. Такие перспективы совсем не нравились ему, и он прекращал временную голодовку. Хотя бы за это Инахо был спокоен. Впрочем, только временно.       Следующей проблемой, волнующей Кайзуку, являлось всё тоже самочувствие Слейна. Инахо подозревает, что тот не спит. Темные круги, что залегли под глазами, были лучшим, но, к сожалению, не точным тому подтверждением. Однако уверенный в своих догадках Инахо старался уже разобраться в причинах. Он не уверен, что Троярд делает это намеренно, это не то, от чего бы он отказался в таком месте, где сон кажется лучшим коротанием такого, по ощущениям, бесконечного времени. Однако кроме этого он больше ничего не мог предположить.       Инахо снова проведёт здесь время. Для него эти слова не звучат с досадой или разочарованием, он привык быть здесь каждый день или почти каждый. Не всегда удавалось прийти, мешала работа, неожиданно появлявшиеся дела или совсем непредвидимые обстоятельства. После длительного отсутствия, когда он вновь появлялся в этой комнате, ему казалось, что он видел в глазах Троярда потухшую надежду. Это было похоже на угасающую звезду в космосе, когда она по сравнению с целой вселенной такая маленькая, и её исчезновения можно вообще не заметить, если бы он не был таким наблюдательным, то не видел бы, как сотни звезд раз за разом гаснут в глазах Слейна.       В этот раз Инахо не достаёт шахматную доску. Она до этого так и не смогла сыграть нужной роли, Троярд ни разу не согласился с ним сыграть. Но основная причина не в этом, просто сейчас бумажной работы больше, чем обычно, а это идеальное место, где можно сделать всё и при этом никто тебе не помешает. Теперь взгляд Инахо полностью сосредоточен именно на документах.       Однако это не означает, что он не замечает, какие взгляды бросает на него Троярд. Стоит только Инахо прекратить пристальное наблюдение за Слейном, как тот начинает смотреть на него в упор, словно так он старается показать всё своё непонимание и ту неприязнь, что испытывает по отношению к Кайзуке. Однако Инахо видит в этих взглядах обвинение. Немое, произнесенное в слух лишь несколько раз и теперь так ясно кричащее в глазах Троярда: «Почему, почему ты не убил меня?!». Инахо не нужно ничего на это отвечать, от него этого не требуют, возможно даже, что ничего такого до него не стараются донести, просто разыгравшаяся фантазия вводит его в заблуждение. В любом случае он не собирается этого проверять.       На миг оторвавшись от документов, он оглядывает Слейна, видя, что тот совсем не заинтересован во всех делах, происходящих рядом, но его взгляд при этом всё чаще задерживается на листах. Что при этом отображается в аквамариновых глазах, Инахо не понимает. Но не принимает это за нечто плохое, это что-то еле уловимое, но приносящее чуточку тепла в обыкновенно отстранено-мертвый взгляд. И поэтому в ожидании чего-то он пододвигает к Слейну бумагу и простой карандаш. Может, он надеялся, что отказывающийся говорить юноша напишет ему что-либо в ответ, может просто хотел увидеть, что произойдет, было не до конца ясно, чего он этим добивался. Но ожидание некого «чуда» продолжало сжимать его в тисках напряженности. Как поступит Троярд?       Слейн вскинул голову слишком резко, и это смотрелось неестественно, а как будто голова от этого движения могла запросто отсоединиться от тела. Его удивление быстро сменилось беззвучно кипящей яростью, которая отразилась в его глазах, он словно спрашивал с достаточным пренебрежением, и если бы произнес это в голос, то точно бы это звучало шипяще: «Ты что, издеваешься?!».       Инахо отрицательно качнул головой. Ситуация казалось более чем комичной. Слейн отвел взгляд и начал раздраженно отбивать незатейливый ритм пальцами по столу, он знал, что Кайзука не умеет шутить, и поэтому даже издевался он неосознанно. Делая то, что считает нужным, он не понимает, почему ему говорят, что он над кем-то насмехается. Бесполезно предъявлять ему какие-то обвинения или возмущения, это не принесет должного эффекта, такой уж Кайзука человек. Однако это действие с его стороны и правда было странным. Слейн не мог и допустить мысли, что что-то может быть сделано не ради некой выгоды, поэтому старался найти подвох, но как бы ни старался, не мог понять, в чем дело. Да не мог же Кайзука сделать это необдуманно!       Инахо лишь пожал плечами. Всё происходящее сейчас было сложно объяснить простой логикой, но оно вряд ли имеет большое значение, поэтому не стоит уделять этому много неоправданного времени. Решив, что это больше не нуждается в его внимании, он вернулся к документам, которые ещё требовали его прямого вмешательства.       Троярд не спешил чего-либо предпринимать. Разыгравшаяся паранойя мешала принять быстрое решение, всё казалось подозрительным. Да и он не сильно представлял, что собственно хочет сделать. Писать? Зачем, да и кому? Кайзуке, который уже и не надеется, что сможет услышать от него слово? Ну уж нет, тогда зачем он столько молчал, просто из некой прихоти или играя в глупую детскую игру? Ничего из этого, просто у него не было никакого желания общаться с Кайзукой. Им не о чем было говорить, а затрагивать такие еще, казалось бы, недавние раны совсем не хотелось. Это было выше его сил. Что касается Кайзуки, он не знал, но не хотел даже и пробовать проверять.       Время шло. Кайзука не спешил уходить. Он здесь совсем недавно, но Слейну в тишине и изоляции от мира кажется, что прошло хотя бы пару часов. Почему Кайзука находится здесь так долго? На самом деле ему плевать на это, поэтому все вопросы уходят из головы, он начинает думать, чем себя занять. Одна мысль слишком быстро сменяет другую, он не до конца осознает, что думал в предыдущий момент, но не уделяет этому много внимания, не важно. Сейчас у него очень много этих «не важно». Возможно ли, что он что-то упускает?       За раздумьями Слейн не замечает, как начинает вертеть в пальцах ручку. Ему кажется, что он давно не держал ничего подобного, кроме ложки, в руках. Такие привычные ощущения накрывают его, вызывая воспоминания. Они не имеют определенной эмоциональной окраски, по сравнению с чем-то более значимым они блеклые, но сейчас они почему-то всё равно греют сердце. Есть и яркие, почти не подлежащие описанию моменты, но они никак не связанны с письмом.       Он вспоминает то занятие, за которым когда-то мог проводить по несколько часов, при этом совсем не замечая течения времени. Это были такие же тихие моменты, когда звуки вокруг просто меркнут и совсем не воспринимаются, а сознание и размышления находятся где-то далеко, являю миру выложенные на полотно сокровенные мысли.       Это было его отрадой. Так он мог успокоиться, так он находил в себе силы продолжать жить дальше, это то, что нравилось ей.       И он был так рад, когда понял, что его увлечение вызывает у неё такую любимую им улыбку. Он готов был продолжать это до того момента, пока ей не надоест, лишь бы интерес и восхищение в её глазах, направленных на него, никогда не исчезали. В такие моменты ему казалось, что он видит вблизи солнце, которое ослепляет его так ярко, что он больше не может смотреть ни на что другое. Он надолго забывает, зачем начал рисовать, и почему ему это так нравилось. Ведь после того, как об этом узнала она, и ей это понравилось, ничего более не имело значения. Даже он сам.       А дальше всё так закрутилось, что времени на это не было, да и рисовать стало не для кого. Наверное, тогда впервые за долгое время он задвинул всё, что касалось этого в самые дальние, не попадающиеся на глаза углы. Потом он просто забыл об этом.       А именно сейчас, в крайне не подходящий момент, все ощущения вновь нахлынули на него резким, сносящим с ног порывом ветра. Это на время заставляло потеряться в собственных эмоциях. И поддаться бездумному, ничего незначащему порыву.       Слейн старается не думать, когда начинает выводить первые линии на бумаге. Он совершенно не знает, что хочет увидеть в следующий миг под пером ручки, но и это его не волнует. Его ожидания не оправдываются, когда желанные плавные линии не появляются на листе. Вместо них он видит какие-то неправильные очертания и множество лишних линий, что вместе образуют на ещё нечетко изображенном образе «грязь».       Он испытывает раздражение. Появляется желание яростно скомкать, изорвать эту попытку творчества и выкинуть как можно дальше от себя, а лучше запустить в сидящего напротив Кайзуку. Который, кажется, и от этого действия не испытает и капли злости, если вообще обратит на это внимание. Но эта идея быстро отбрасывается из-за своей чрезмерной глупости. Хотя интерес к тому, что же всё-таки сделал бы Кайзука, не исчезает.       Подавляя всё своё недовольство, Слейн продолжает рисунок, всё же стараясь исправить пока ещё мелкие погрешности. Изображенное больше начинает походить на то, чем должно быть, но всё же ему чего-то не хватает. Он задумчиво осматривает почти готовую работу, не хватает цвета, досадливо подмечает он, но ни карандашей, ни красок у него под рукой нет, откуда этому взяться в таком месте? Забывая об этом, Слейн заканчивает, делая последние, не менее важные штрихи. Ему буквально на миг начинает казаться, что он выводит не лучи солнца, а пряди длинных волос, и он отодвигает от себя лист, часто моргая, стараясь согнать это наваждение. Оно исчезает. Однако пряди ему всё ещё моментами чудятся.       Рисунок далек от того, чего ему бы хотелось. Но он знает, что этому виной долгое отсутствие практики и ему ещё долго нужно будет возвращать прежнюю сноровку, но у него для этого будет ещё очень и очень много времени. Даже спешить никуда не нужно. В любой другой ситуации он мог бы этому порадоваться.       Наконец оторвав взгляд от своей работы, он замечает, что Кайзука за ним наблюдает. К своему же стыду, он не может даже предположить, с какого момента все внимание было уделено ему. Но немного погодя он понимает, что особое внимание уделено не ему, а его рисунку, и это заставляет его растеряться. Он не понимает, что должен сделать.       Первое, что рефлекторно захотелось сделать, так это спрятать рисунок от чужого, слишком изучающего взгляда. Однако это бы выглядело со стороны по-детски, да и Троярд не был барышней, скрывающей внезапно найденный личный дневник. Это было просто изображение, в котором не было чего-то особенного. Поэтому пускай Кайзука смотрит, пока ему не надоест. Для удобства Слейн даже подвинул лист поближе к нему. Ему даже захотелось издевательски улыбнуться и спросить у Кайзуки, чего же такого он там увидел. Но он вновь промолчал, Кайзука всё равно бы не понял подвоха, поэтому это не имело в себе особого смысла.       Взгляд Слейна скучающий. Он совсем лениво наблюдает за Кайзукой, он не верит, что тот может вытворить нечто интересное. Скорее просто рассмотрит предложенное и кратко что-то скажет, а возможно даже промолчит, это у них уже сродни традиции: не согласованной и даже ни разу не обсужденной, однако всё равно почти нерушимой.       Он немного удивляется, когда Кайзука берет в руки ручку и начинает что-то выводить на листе бумаги, прямо под нарисованным солнцем. В следующий момент ему уже хочется выдрать собственную работу из чужих рук, но он этому не поддаётся, это всего лишь рисунок. Он может нарисовать сотни таких же, так в чем проблема?       Он вспоминает золотые пряди и досадливо поджимает губы. Это не так, это ничего не значит, упрямо продолжает твердить он про себя, но знает, что это ложь. Однако даже в таком случае, не всё ли равно ему?       «Видимо нет», — как-то иронично думается ему.       Но он продолжает спокойно следить за действиями Кайзуки. Совершенно ничего не предпринимая. Это кажется ему смешным, до отчаянно злых слёз. Но все мысли покидают голову, стоит только Кайзуке протянуть ему обратно лист бумаги.       Он замирает, неуверенный в том, что должен сделать. Все предыдущие непонятные ситуации просто меркнут по сравнению с этой. До этого момента у него проскальзывали опасения, что Кайзука сможет рассмотреть иной смысл его работы. Он слишком хорошо мог анализировать, и малейшая зацепка могла стать для него дверью к истине, но сейчас Троярд понимает, что зря волновался. Кайзука воспринял всё в очень буквальном смысле.       Ниже нарисованного им было изображено дерево. Очень коряво, к слову. Всё было в очень простой форме, поэтому и складывалось мнение, что рисовал ученик начальной школы или даже детсадовец. Но никак не Кайзука Инахо, у которого всё получалось почти идеально.       Единственное, что мог делать Троярд, так это пораженно глядеть на это «произведение». Верить в увиденное не хотелось, но оно никуда не собиралось исчезать. Он даже хотел уже было открыть рот, чтобы спросить, что же это такое, но вовремя опомнился и просто поднял не менее выразительный взгляд на Кайзуку.       Однако тот уже полностью был увлечен бумагами. Хотя Троярду показалось всего на миг, что весь этот увлеченный вид был напущенным второпях, а щеки всё ещё были окрашены румянцем.       Троярд хорошенько протер глаза. Ничего подобного перед глазами больше не было, он всё же криво улыбнулся, привиделось же. Ещё раз взглянув на чужой рисунок, который никуда не исчез, Слейн коротко фыркнул. У Инахо Кайзуки получалось далеко не всё. ***       С того времени подобное перестало быть чем-то необычным, оно стало каждодневным способом своеобразного общения.       Кайзука даже на следующий день принес цветные карандаши, но никак это не пояснил удивленному Троярду, а тот и не стал спрашивать. Просто также молча принялся за столь любимое занятие. С каждым рисунком становилось всё понятнее, что он не просто начинает рисовать лучше, а возвращает какие-то прежние навыки. Словно пытается доказать самому себе, что всё ещё умеет.       Временами они по очереди черкали отдельные, почти ничего не значащие мелочи. Троярд всё ещё не мог привыкнуть к корявости рисунков Кайзуки, а у того лучше просто не получалось. Узнал бы это Троярд, точно бы не поверил.       Через время Слейн начал раскрашивать свои работы. Цвета ложились мягко, очень реально оттенялись и приобретали всё большую схожесть с фотографиями. Инахо видел в этом пропадающий талант. Возможно, при другом стечении обстоятельств Троярд мог стать знаменитым художником.       Инахо старался улучшить свои навыки. Он знал, что на тот момент у него их не было вообще, он никогда не увлекался подобным, но сейчас именно это стало основным способом общения, который не хотелось терять. Пусть лучше так, чем никак. С начала изучения им книжек нужной тематики дела стали продвигаться намного удачнее. Кое-что уже начало получаться. Троярд же на изменения лишь фыркнул с видом «а могло ли быть иначе?» Он уже успел понять, что для Кайзуки всё возможно. И это раздражало. Хотя Слейн не без превосходства замечал, что его рисункам чего-то не хватает.       Поэтому Инахо продолжал рисовать и дома. Этот недостаток неизвестно чего мешал точно определить, в каком направлении нужно двигаться, и он думал, что в процессе сможет понять. Да и домашняя атмосфера, которой он, впрочем, никогда не придавал особого значения, способствовала умиротворению. Было так приятно завернуться в плед, поставить рядом чашку с теплым чаем и начать наносить первые штрихи будущей работы. Но не всегда удавалось сосредоточиться, всё же он жил не один. А Юки умела проявлять большое любопытство. Поэтому долго скрывать новое увлечение у Инахо не получилось.       Тот вечер ничем не отличался от других. Только, наверное, было нетипично то, что Инахо первым вернулся домой. Юки немного опаздывала.       Решив не дожидаться её, Инахо принялся за приготовление ужина, готовка в их доме была его обязанностью. Ведь Юки совсем не умела готовить. Но лишь однажды обронила, что у нее, наверное, нет к этому никакого таланта, и это звучало словно извинение. Юки очень переживала о том, что не может быть нормальной старшей сестрой, что о кулинарии её младший брат знает больше неё, что даже в свои восемь лет из них двоих старше казался именно он, что она не может заменить ему родителей, даже с учетом того, что он их почти не помнит. Она переживала очень о многом, но всё равно старалась быть для Инахо заботливой старшей сестрой, на которую можно положиться. И считала, что Инахо выглядел очень мило, когда старался поддержать её с всё тем же ничего не выражающим лицом.       Приготовление не заняло у Инахо много времени. Всё движения и рецепты были давно заучены, и он мог бы уже чисто на автомате всё сделать, и проделанная работа не требовала бы даже проверки, все было бы идеально.       Оставив всё на столе, Инахо ушел в свои комнату — следовало закончить новый рисунок. В случае чего Юки сама разогреет себе поесть. Это у неё получалось отлично. Теперь, когда он мог не переживать за то, что Юки поест, он мог сосредоточиться на рисовании.       Это было не так уж и сложно. Главное, чтобы все было как можно правильнее, как можно больше похоже на оригинал, чтобы вся техника рисунка была идеальна. Ни одной ошибки, всё четко по плану, ни капли лишнего. Это уже был почти законченный рисунок, оставалось лишь добавить цвета, чтобы подчеркнуть так называемую реальность нарисованного. Однако Инахо не успел даже в руки краски взять, как открылась входная дверь, и раздался бодрый голос сестры:       — Я дома, Нао-кун!       Ему ничего не оставалось, как выйти и поприветствовать сестру.       — С возвращением, — кивнул он, осматривая её, пока она разувалась.       Чтобы там не было, но она припозднилась, и мало ли чего могло случиться, поэтому Инахо волновался. Не показывал этого, конечно, но иногда делал что-то, чтобы убедиться именно в её сохранности. Все же безопасность Юки была для него важнее своей собственной. Но убедившись, что с ней всё нормально, он мог спокойно вернуться в комнату, чтобы доделать работу. Перед этим, конечно, сказав ей, что еда на столе.       Начав работать с красками, Инахо очень увлекся. Всё своё внимание он уделял исключительно рисунку, один неверный взмах кистью, и придется переделывать очень многое, чего Кайзуке делать совсем не хотелось. Заниматься переходами цветов было особенно тяжело, поэтому, приступив к этому этапу, Инахо слегка нахмурился. Он стал ещё более напряженным, стараясь нанести всё верно, не испортить такой важный аспект…       — Нао-кун, а что это у тебя?       … именно поэтому он вздрогнул, услышав голос Юки сзади. Он совсем не заметил, как она оказалась в его комнате. Он с трудом сдержал дернувшуюся было руку — чуть не сделал лишний мазок. Он вздохнул, это было облегчение.       Инахо старается скрыть рисунок от любопытно заглянувшей ему за плечо Юки. На его лице всё ещё нет ни единой эмоции, но пальцы всё равно подрагивают. Однако его попытки безуспешны, сестра легко подхватывает лист, словно не было никаких преград, и внимательно вглядывается в нарисованное. Её эмоции быстро сменяют одна другую: серьёзность, удивление, понимание и восторг. Её глаза радостно сверкают, и Инахо готовится слушать.       — Нао-кун, это… это… — она повторяется и замолкает, нужные слова всё не приходят ей в голову, но она всё же продолжает, — прекрасно! Очень красиво, когда ты начал рисовать? Я и не заметила, чтобы ты интересовался подобным, — последние слова она произносит намного тише, почти для самой себя. И с досадой понимает, что опять многое упускает о своём брате.       Но это быстро теряет важность, ведь то, что находится у неё в руках, и в самом деле великолепно.       Она ещё долго не унимается, ей и правда очень интересно, когда же её братец успел заинтересоваться подобным, поэтому она добивается подробностей. И почти всё Инахо говорит ей правдиво, хоть и старается скрыть основную причину, эту тему Юки не любит, она просто не понимает, как Инахо может так спокойно относится к такому человеку, как Троярд. Ранение своего брата и почти его лишение жизни она простить Троярду не может, поэтому Инахо уходит от темы.       Юки не акцентирует на этом внимание. Хотя и понимает, что здесь что-то не так. Несмотря на неэмоциональность Инахо, она умеет четко различать все проявление его чувств и смутно догадываеться, что ей не говорят правду. Она решает не придираться, если Нао захочет, то сам расскажет, а пока это не угрожает его здоровью, она может и подождать.       — Это тебе и правда нравится, Нао-кун?       Этот вопрос для Инахо становится неожиданностью.       За всё время, как он начал этим заниматься, он ни разу не подумал о том, нравится ли ему это. Это стало некой вынужденной необходимостью, которая совсем не от него зависела, и обучение которой не составило труда, как и не вызвало мысли, нужно ли это ему вообще? Он просто не задумывался о важности этого дела для себя. Это не было нужно. Оно не стояло в списке важных задач, которые требовали решения, да и просто такие вопросы не приходили ему в голову.       На вопрос Юки он всё же согласно кивает. Он уж точно не мог сказать, что это ему не нравится. Пусть это было сначала и сложно, пусть и сейчас некоторые моменты требуют больших усилий, но это вызывает в конце лишь радость. Немного необычную, но когда ты всё же видишь законченную работу, ничего иного и не чувствуешь. Да и стал бы тогда он ещё и рисовать дома, если бы это занятие ему нужно было лишь для общения с Троярдом?       Юки счастливо улыбается, она узнала ответ на важнейший вопрос, поэтому уже не волнуется.       Их разговор длится ещё совсем немного, всё же они устали за этот день, поэтому спешат лечь спать. Под конец Юки треплет волосы брату и, заметив недовольство на всё ещё спокойном лице, довольно улыбается, уходя.       Инахо невольно проводит ладонью по волосам, приглаживая их. Иногда он не понимает такие жесты сестры. Он осматривает почти завершенную работу и оставляет её на завтра. Сегодня уже у него нет времени на неё. Всё же стоит отдохнуть, чтобы завтра нормально себя чувствовать. Инахо откладывает рисунок в сторону и идет готовиться ко сну. Подмечая, что стоит не забыть пожелать Юки спокойной ночи. ***       Троярд не сводит взгляда с аккуратных движений Инахо. Он вновь вырисовывает что-то на листе, чтобы потом протянуть его Троярду, ожидая ответных действий. Инахо не торопится, как поступал в первые разы, он знает, что у них достаточно времени и от него не требуют скорости. От него вообще ничего не требуют. И это нормально.       Слейн смотрит на рисунок и еле уловимо понимает, что появились изменения. Конечно, с первым рисунком Кайзуки отличия масштабные: изменилась техника рисунка, нет глупых ошибок, — но он понимает, что это всё не то. Изменения где-то намного глубже, их нет на поверхности. И он просто закрывает глаза.       Зачем смотреть, если не можешь увидеть то, что нужно?       Но и так ответ мгновенно не приходит на ум. У него нет ни одной мысли, касающейся этого. Догадки словно витают где-то рядом, но он сам не хочет их замечать, они будто противоречат ему, и от этого их невозможно принять. Творится странное, и нить размышлений теряется, путается среди других. Слейн не понимает происходящее. Поэтому он открывает глаза и смотрит на Кайзуку.       Что-то мелькает в голове, и он судорожно хватается за эту мысль, не давая ей окончательно раствориться в темноте сознания. Всё оказывается намного проще, чем он думал. Это кажется чем-то смешным, но при этом является реальностью.       Инахо Кайзуке и правда нравится это занятие. Если присмотреться, то можно заметить это всё в его действиях. Слейн вспоминает себя в тот момент, как только начал рисовать. Тогда ему точно также совершенно искренне всё это нравилось, он любил это всей душой, и всё это через некоторое время вновь к нему вернулось. Удивительно.       Слейн легко смеётся, получается не очень, долгое молчание сказывается на этом. Он больше хрипит и после сразу же начинает кашлять. Кайзука переводит непонимающий взгляд на него.       Троярд усмехается.       — Кайзука, твои рисунки говорят больше тебя, — голос звучит всё также хрипло, но он ничего не может с этим поделать. Лишь усмехается ещё довольнее, когда видит полное непонимание со стороны Кайзуки.       Он не имел ввиду прямое значение слова «говорить», он больше подразумевал «выражает». Но это звучало бы так нелепо, что лучше ничего не говорить, но ему нужно было.       Пускай теперь Кайзука помучается догадками. Интересно, насколько быстро он всё поймет?       Это был день, когда Слейн Троярд впервые за долгое время заговорил.       А Инахо Кайзука так ничего и не понял. ***       Когда Инахо понимает смысл слов, проходит несколько дней. Чтобы нарисовать картину, он тратит ещё около недели, но результат того стоит. Он без проблем приносит свою работу Троярду.       Троярд одаривает его лишь насмешливым взглядом и даже, наверное, отпускает едкую фразочку, Инахо не вслушивается. Да и скептицизм Троярда его ничуть не трогает, он точно знает, что должен сделать и не собирается менять что-то в своём плане. Это ведь своеобразный ответ Троярду. Хотя Инахо не до конца понимает, почему выбрал именно такой образ. Вспомнилось чего-то.       Он осторожно положил мольберт на стол, стараясь лишний раз не шуметь. Ещё раз смотрит на Троярда и лишь тогда убирает ткань с картины, позволяя Слейну её увидеть.       Слейн замирает и шокировано рассматривает нарисованное. Ему хватает всего несколько секунд, чтобы что-то для себя осознать и почти прийти в себя. Он нервно усмехается, его пальцы подрагивают, он одним махом опрокидывает картину на пол подальше от себя, чтобы не видеть. И заливается горьким истерическим смехом.       — Кайзука, — его голос надрывается, но он, будто бы этого не замечая, продолжает, — ты издеваешься? Из всего, что можно было выбрать, ты нарисовал именно это?! Что это значит? К чему это? Я не понимаю…       Инахо вслушивается в неразборчивую речь Троярда: он то повышает голос, то говорит на грани слышимости, из-за этих переходов сложно временами расслышать, что он говорит. Но Инахо не упускает ни одного слова.       — Или это в память о прошлом? Очень умно, — шипит он, яд ничем не скрытый, сочится в его словах, он будто бы защищается.       А Инахо не понимает столь бурную реакцию, ничего из перечисленного он не подразумевал. Так почему что-то такое Троярд смог найти в его работе? У них одно сплошное недопонимание.       Единственное, что может сказать Инахо, чтобы прояснить ситуацию, это:       — Ничего подобного.       Троярд удивленно на него смотрит. А потом понимает, что Кайзука просто не может врать, не сейчас, только не сейчас. Но остановить уже начавшуюся истерику он не может. Его нервы стали совсем ни к черту из-за всех этих событий, ему просто нужно выпустить всю напряжённость наружу.       Инахо выходит из помещения на пару минут. Возвращается он уже со стаканом воды и таблеткой. Скорее всего, успокоительное. В самом-то деле, не стал бы Кайзука пытаться его отравить, это слишком смешно. Да и незаметно это не провернешь.       Это всё Слейн принимает с благодарностью, той, на которую вообще способен в такой момент. Его руки всё ещё трясутся, поэтому Кайзука не отходит от него, чтобы в случае чего успеть поймать посуду. Когда Троярд отставляет стакан, Инахо больше нет необходимости стоять рядом, но он не сдвигается с места. Должен ли он сейчас попытаться поддержать Троярда? В такой ситуации это кажется ему правильным, но он не до конца уверен, стоит ли?       Размышления приводят его к принятию некой золотой середины: он на миг сжимает плечо Троярда ладонью, быстро, впрочем, её убирает, чувствуя, как знатно дернулся Слейн, и направляется к выходу.       — Завтра я вернусь, — последнее, что Инахо говорит, прежде чем уйти.       Звучит глупо, этого не стоило и произносить. Слейн и так это знал, он приходит каждый день, но почему это выглядело так правильно? Слейн отбрасывает лишние мысли, фыркая, да чтобы это и было кому-то нужно.       И только потом запоздало до него доходит, что со стороны Кайзуки это была попытка его подбодрить. Это что-то нереальное, этого не могло произойти с ним, но это случилось. Слейн смеется, это было на самом деле нелепо. Завтра он обязательно скажет Кайзуке, что он совершенно не умеет подбадривать людей. Он знает, что не получит нужной реакции ответ, но также понимает, что потом Кайзука любым способом постарается этому научиться. Это будет чертовски забавно! Настроение Троярда резко поднимается вверх, он обязан это увидеть.       Когда Слейна уводят, он не бросает даже мимолётного взгляда на картину, что так и осталась лежать на полу, Кайзука не забрал её. Он ушел так, будто и вовсе забыл, что приносил что-то с собой, и это кажется странным в отношении всегда собранного парня. Слейну почти всё равно. Ему хотелось ещё разобраться в подтексте картины Инахо, но видеть её он не мог, только не сейчас и не в ближайшее время. Она словно напоминание о прошлом, которое ещё рядом, но оно не причиняет ровным счетом ничего, ведь единственной его частью был Кайзука, приходящий каждый день. И от этого он стал привычным, стал частью настоящего.       Перестал причинять так много боли, не полностью, но частично.       Слейну нужно время, чтобы привыкнуть, чтобы так сильно не болело. Поэтому этой картине сейчас не место рядом с ним, не место в его жизни. Он с радостью оставляет её позади. Вместе со всеми сожалениями.       На полотне, небрежно брошенном на полу, застыла чайка, рассекающая морские просторы, которая так и не сумела донести нужных слов. Однако это только сейчас, нужное время пока не настало, но оно уже начало свой отсчет.       Ведь в эту ночь Слейн Троярд впервые за долгое время спит спокойно.