Прозревая правду

Дни проходили как в тумане. Я не особенно заботился о любых событиях, которые имели место, будь то классные задания или стычки среди моих сверстников – все они казались довольно бессмысленными, на мой взгляд. Отношения с Роном и Гермионой всё ещё в значительной степени были на грани, особенно с Гермионой. Она была, вероятно, более обеспокоена моей вспышкой, чем Рон, показательным фактом чего стали её неоднократные попытки продавить в разговоре со мной известную тему, и большинство этих попыток заканчивались несчастливо. Тема Тома Риддла стала весьма чувствительной для меня в последние несколько дней, так что даже Рон уловил, откуда ветер дует. Излишне говорить, что Гермиона перестала предпринимать какие-либо дальнейшие попытки вовлечь меня в разговор по данной теме. Не то, чтобы я имел какие-нибудь возражения. Малфой прикладывал немало усилий, чтобы избегать меня. Однажды, в частности, я поймал его взгляд в Большом зале, и он просто глядел на меня добрую минуту или две, прежде чем решил разорвать зрительный контакт, и это было просто подозрительно само по себе. Малфой никогда, абсолютно никогда, не отводил взгляд первым; гордость не позволяла. Всё просто. Мои эмоции постоянно были словно завязаны в узел, и я был почти не в себе от беспокойства, царапавшегося в душе. В настоящее время шок, наконец, начал спадать, и я был весьма признателен за это. В дни, последовавшие после откровения, я будто оцепенел. В большинстве случаев я не был в курсе того, что я делаю, или то, что я говорю. Мой мозг просто ставил меня перед ответом, который требовался, и исторгал его из моего рта, прежде чем я осознавал это. Довольно страшно... Я выглядел пугающе отчасти, по крайней мере, для тех, кто находился достаточно близко, чтобы это заметить. Рон и Гермиона, казалось, всегда были настороже, как будто бы опасаясь, что я просто вытащу палочку и прокляну их забвением. Джинни проявляла беспокойство тайком, в замешательстве поглядывая на меня всякий раз, когда она думала, что я не смотрю на неё, а Невилл просто пришел ко мне однажды и спросил меня, всё ли в порядке. Дин и Симус всегда отворачивались, когда наши глаза встречались, после того дня, когда они нашли меня с окровавленными руками в окружении зеркальных осколков. Они орали, пытались привести меня в чувство, но было похоже, что мое тело находилось на автопилоте. Я просто продолжал кричать, кричать бессвязные вещи, при этом пробивая зеркало передо мной, нанося удары один за другим, и ещё, и следующий, и следующий. Теперь, когда я думаю об этом, туалет нашего общежития выглядел так, как если бы был разгромлен торнадо. Я действительно не помню, но, думаю, я в действительности огрызнулся на парселтанге, зашипел на них, чтобы они убрали свои руки от меня, когда они пытались меня сдерживать. Я до сих пор помню горькое выражение их лиц, но я не виню их, конечно. Они попятились, как будто от удара, глядя на меня, как на одержимого или что-то в этом роде. И честно говоря, я таким и был – одержимым яростью и гневом, отчаянием и страхом. Затем двое мальчиков убежали, скрывшись из комнаты и возвратившись несколько секунд спустя с обезумевшими Гермионой и Роном, наступающими им на пятки. Мои друзья схватили меня каждый одной рукой, одновременно вопя мне, чтобы я избавился от наваждения. Я пытался оттолкнуть их, но когда их хватка не дала, я взвыл из нутра моих легких – все мои наболевшие эмоции, наконец, вырвались на свободу. Мои воспоминания о том дне всё ещё несколько путанные, но я помню, что когда я, наконец, вырвался из того состояния, в котором находился, то обнаружил себя в больничном крыле, и мадам Помфри читала мне лекцию о моей безалаберности и идиотизме. Я узнал позже, что Гермиона и Рон сказали ей, что ванная комната была затоплена, а я вовремя не заметил воду на полу, поскользнулся, и моя рука впечаталась в зеркало, когда я выбросил её вперёд, чтобы смягчить своё падение. Я представлял, насколько они должны были быть потрясены, чтобы умышленно солгать медиведьме. Они не подходили ко мне по поводу этого инцидента пока что, и я не имею ни малейшего представления, что я собираюсь сказать, когда они это сделают. Как объяснить им, что мне надоело моё собственное отражение? Как объяснить, что я ненавижу образ, который вижу теперь, когда я знаю, что причина сходства с Риддлом обусловлена его проклятым куском внутри меня? И сам Риддл не делает задачу легче для меня! Он проигнорировал мое сообщение? Подумал, что это глупая бравада его врага? Если бы он на самом деле ответил, Малфой сказал бы мне уже, верно? Даже он не настолько глуп, чтобы игнорировать что-то настолько важное, как это. Неважно, факт все равно оставался: Малфой намеренно избегал меня. Что-то, наверняка, произошло; в противном случае он со мной столкнулся бы уже так или иначе. В любом случае, я не собирался позволить этому фарсу продолжаться. Застать его врасплох было, на самом деле, гораздо легче, чем я думал сначала, особенно при помощи идеальной мантии-невидимки. Зная о местонахождении гостиной Слизерина благодаря нашей с Роном маленькой экскурсии ещё на втором году обучения, всё, что я должен был сделать, это подождать под плащом, пока Малфой появится. Учитывая, что студенты уже расходились из Большого Зала, прежде чем я покинул его, у группы Малфоя не должно было уйти много времени на то, чтобы добраться сюда. И, как по команде, их предсказуемость не разочаровала меня. Слизеринцы никогда не тратят впустую время в Большом Зале. Они остаются там так долго, как необходимо, чтобы наполнить свои желудки, а затем весело направляются в помещения своего факультета. Очевидно, существуют лучшие способы, чтобы развлечь себя в безопасности их склизких подземелий. Ну... может, я и преувеличиваю немного, выглядит их общая комната совсем не склизкой, несмотря на то она располагается прямо под Чёрным Озером. Тем не менее, со временем слизеринцы словно подгадали в мою пользу. Я не смог удержаться от того, чтобы не нахмуриться, когда понял, что сегодня с Малфоем больше людей, чем обычные его два закадычных дружка. Присутствие Паркинсон не стало большим сюрпризом, в отличие от Нотта и Забини, конечно. Выглядело так, как будто бы они, на самом деле, ожидали засады, и все Пожиратели Смерти младшего поколения решили держаться вместе. Пф-ф... параноидальные ублюдки. Я выдвинулся из темного угла, в котором находился в течение получаса, подбираясь к ним ближе, как можно более тихо. Забини и Нотт переговаривались между собой приглушенным тоном, их шепот перестал быть слышан мне, когда они шагнули через проём входа в гостиную. Я даже не расслышал, как они сказали пароль. Крэбб и Гойл направились следом, бросив только последний проверочный взгляд в сторону Малфоя, до того как войти внутрь. Блестяще. Только один человек ещё не ушел. Теперь, если бы только я мог придумать, как вырвать Малфоя из рук Паркинсон незаметно для неё, всё было бы превосходно. Серьезно, я бы фыркнул, если бы мог. Я поднял свои невидимые руки над её плечом и чуть похлопал в надежде привлечь её внимание, но она даже глазом не моргнула. Я почувствовал, что заскрежетал зубами, так как благоприятная возможность, казалось, ускользала прямо у меня из рук. Я был здесь, на расстоянии вытянутой руки от Малфоя, и не мог получить от него нужную мне информацию. Проще говоря, это было абсолютно невыносимо. ...И это было то, чему я не позволил бы случиться. Вздохнув в покорности единственному выбору, который у меня оставался, я взмахнул палочкой и, прежде чем кто-то из них смог среагировать, бросил ошеломляющее проклятие. Хорошо, что министерство не относило это заклинание к категории тёмных, иначе, не сомневаюсь, Хогвартс уведомил бы директора. Как назло, Паркинсон издала особенно громкий взвизг от легкого укола проклятия, прежде чем упасть далёкой от изящества кучей на пол подземелья. Как и ожидалось, Малфой развернулся в мгновение ока, палочка и серые глаза метались во всех возможных направлениях в попытке обнаружить преступника. Он обладал адекватными рефлексами, отмечу. - Возможно, бессмысленно говорить об этом сейчас, - все тело Малфоя, казалось, напряглось, а глаза дико замерцали, когда мой голос достиг его, - но нам действительно нужно поговорить. - Где ты? - проворчал он, даже не потрудившись повысить свой голос в тишине подземелья, где все шумы усиливались в десять раз. Я усмехнулся без тени веселья. Одним быстрым движением я послал жалящее проклятье прямо ему в спину, полагая, что это будет вполне удовлетворительным ответом. Малфой вскрикнул, ругнулся, развернулся и незамедлительно одарил меня одним из своих пресловутых сердитых взглядов в момент, когда его взгляд поймал мой. - Кто-то, - сказал я, сбрасывая плащ, - специально игнорировал меня последние пару дней. Он вытащил свою собственную палочку, занимая оборонительную позицию, надлежащую, как нас учили, в ходе дуэли. Я заметил, что его поза стала гораздо более расслабленной, а его движения были намеренно медленными. Я думаю, что требования к единственному наследнику древней линии чистокровных следовало приравнять к перфекционизму. Или я мог просто отмахнуться от того, что он привычно застрял в снобизме собственной личности и хотел взирать на меня свысока, с позиции высокопоставленности. - И что такого? - выплюнул он раздраженно. – Не переносишь, когда люди молчаливо пренебрегают тобой? Он иногда может быть чертовски забавным. - Обычно я благодарю небеса за такие маленькие милости, но у тебя есть то, чего я хочу, - одна платиновая бровь выгнулась, приподнимаясь, вызывая прищуренный взгляд с моей стороны, когда я уточнил: - Ответ. Его плечи на мгновение напряглись, доказывая, что все мои подозрения были правильными. - Говори, - проскрежетал я. Тишина царила первые пару минут, мое терпение понемногу сокращалось. Он поглядывал на меня, кратко и интенсивно, прежде чем позволил себе потупить глаза, отведя взгляд от моих постепенно сужающихся глаз. - Малфой! - прошипел я коротко, нетерпеливо. Он уделил мне злобный отблеск в глазах, который я, не колеблясь, вернул яростным. После этого он хмыкнул, закатил глаза к потолку, ухмыльнувшись с раздраженным видом, прежде чем закопаться в складки своей мантии. Я чувствовал, что мои глаза следят за его движениями почти одержимо. Это было то, чего я ждал, верно? Он колебался в течение секунды, побуждая меня сделать шаг вперед в готовности опрокинуть его на землю, если это будет необходимо, и взять силой то, что именно он прятал от меня. Его веки полуопустились, словно в смирении. Тяжело вздохнув, он дёрнул рукой, словно стряхивая что-то в моём направлении. Я выбросил ладонь перед лицом, ловя это нечто пальцами. Эта вещь была маленькой и легкой, и всплеск любопытства был внезапным. Я поднёс руку ближе, чтобы рассмотреть вещь, предварительно разжав пальцы. Что за?.. Всё, что я мог – моргать. Это была какая-то шутка? - Что это, черт возьми? – выдавил я, показывая белую шахматную фигуру в своей ладони. Малфой пожал плечами, в его позе была ощутимая неловкость, но это не способствовало моему самообладанию. - Он просто сказал мне передать это тебе. Проклятье, не думаю, что я когда-либо чувствовал себя настолько униженным. Нет, подождите. Был один случай на моём втором году обучения, когда Джинни сочинила стихотворение на День святого Валентина, и оно было спето мне тем треклятым существом, наряженным ангелом, перед всем Большим Залом. Тогда я почувствовал, что готов умереть от стыда. Что заставило ее поступить так глупо, вне моего понимания. Но сейчас было гораздо хуже. Сам Темный Лорд однозначно издевался надо мной этим ответом. Ну, и к чертям собачим его! Я почувствовал, как фигура болезненно врезалась в плоть моей ладони от того, как сильно я сжал её, но меня это мало заботило. Я развернулся, намереваясь искать некого уединения и отчаянно нуждаясь в том, чтобы что-то разбить, сломать – что-то, что не будет протестовать, желательно. Стену, возможно? - Поттер! – окликнул Малфой, побуждая меня к внезапной остановке. - Что?! – огрызнулся я с большей злобой, чем блондин заслуживал; он был, в конце концов, лишь посланником. - Еще одна вещь. Он сказал: говори, и она ответит. Под моим недоверчивым взглядом Малфой с задумчивым выражением на лице поднял руку, чтобы почесать подбородок. - Да, я без понятия, о чём речь. Я пробовал пару раз, просто некоторые случайные слова, чтобы сработало заклинание, но... - он умолк, но я понял суть того, что он пытался сказать. Глубоко выдохнув через нос, я кивнул. Он вернул напряженное выражение лица и присел, готовясь снять ошеломляющее проклятие с Паркинсон. Это был сигнал мне уходить, невысказанный, но всё же предъявленный. Не похоже было, чтобы он нуждался в какой-либо благодарности. На самом деле, по всем стандартам, я не должен был даже просить его об этом. Мальчик-Который-Выжил, просящий доставить его сообщение Тому-Кого-Нельзя-Называть? Серьёзно, мир превращался в руины, не так ли?

* * *

Мои ноги были близки к судорогам от ходьбы, которой я нагружал их в течение прошлого часа или около того. Близилось время ужина, и, к счастью, все мои соседи по общежитию собрались в общей комнате, оставив спальню полностью в моём распоряжении. Я бросил взгляд на шахматную фигуру в своей руке, казалось, в миллионный раз всего за пятнадцать минут. Как и Малфой, я пытался использовать каждое случайное слово, какое приходило на ум, и, когда случайные слова не вскрыли уловку, я попытался стать более конкретным. Крестраж. Дневник. Кольцо. Темная магия... Ни от одного из них не было большой помощи. Теперь я был на пределе. Какого черта он ждёт от меня? Говори, и она ответит. Ха! Как поучительно! Мой следующий шаг оборвался на полпути. Говори... говори! Он бы не... Нет, это было невозможно. Такого заклинания не существовало, правильно? С другой стороны, раковина в туалете Миртл открывалась только приказом на змеином языке. И если раковина была зачарована реагировать исключительно на парселтанг... почему этого нельзя было сделать с шахматной фигурой? Я повертел белую фигуру в пальцах, теперь глядя на неё в новом свете. Должен ли я?.. Предосторожности ради я наложил заглушающее заклинание на дверь, как это делала Гермиона, и позаботился о том, чтобы дверь была заперта. Глядя на фигуру в своей руке, я не мог найти того, что в ней было особенного, из-за чего Волдеморт почувствовал необходимость отправить её мне. Разве это как-то связано с тем, что я просил Малфоя ему сказать? Я поднёс фигуру ближе к своим губам, не зная, имеет ли расстояние значение или нет, и, в конечном итоге, чувствуя, что веду себя глупо. Если бы только Скитер могла видеть меня сейчас: Гарри Поттер совершает сговор с шахматной фигурой! О, для «Пророка» это был бы хлебный день. «Раскройся.» Как будто повернули выключатель, реакция на это простое слово была мгновенной. Я подавился вздохом, выронив фигурку из рук. Она покатались по полу, наматывая крошечные круги вокруг себя в течение нескольких секунд или около того. При каждом обороте, который она выполняла, она становилась чернее – всё больше и больше её белой поверхности затемнялось. Она остановилась у моих ног. Она выглядела, как будто её окунули в чернильницу – чёрным как смоль был теперь её цвет, почти спортивно блестящим под освещением спальни. Я нагнулся, разглядывая её с опаской, прежде чем дотянуться и поднять её с пола. Я нахмурился, поворачивая её в руке, и я мог бы поклясться, что мое сердце буквально замерло. С обратной её стороны, сверху вниз, было нацарапано одно единственное слово белым, жестко контрастирующим с остальной чернотой. М А Т Это было... Ч-что, черт возьми, это было? Только теперь я понял, что за фигуру я держал – фигура, над значением которой я всё это время размышлял, была Королевой. Белая Королева… ей было приказано на языке змей раскрыть свои истинные цвета, и она превратилась в Черную Королеву, предав своего Короля ради лидера своих врагов. Я расхохотался, я ничего не мог с этим поделать. Я смеялся долго и трудно, опустившись на колени и обхватив свои ноющие бока. Честно говоря, если бы кто-нибудь услышал меня, они наверняка стали бы утверждать, что я сошел с ума – они стали бы утверждать это из-за звуков моего смеха, которые походили слишком сильно на гогот даже для моих собственных ушей. Метафора, использованная Волдемортом, была так чертовски точна, что граничила с забавностью. Да, я полагаю, что если бы мы все были представлены на шахматной доске, несомненны были бы роли, которые бы мы приняли. Альбус Дамблдор – защитник слабых, невинных и добрых. Белый Король, решительный и отважный. Том Риддл, он же Лорд Волдеморт – уважаемый лидер всех темных, беспощадный к своим врагам. Черный Король, непреклонный и могущественный. Гарри Поттер – маяк света и символ надежды. Самоотверженно защищающий свой народ и помогающий его лидерам, второй по силе на Светлой Стороне после Короля – Белая Королева, привлечённая сражаться в битвах за Белого Короля. Но Белый Король совершил ошибку, роковую, кстати. Он хотел использовать своего наиболее мощного миньона, чтобы ослабить Чёрного Короля, считая жертву своей преданной последовательницы несущественной, если это обеспечит ему победу. И поступив таким образом, он преобразил Белую Королеву навсегда. - Черт побери, - пробормотал я себе под нос, не знаю, зачем я беспокоюсь о том, чтобы говорить шепотом. И какова худшая ирония во всём этом? Если бы Дамблдор обсудил всё со мной, сообщил мне о серьезности ситуации и той роли, которую я буду играть в войне, я бы, наверное, предпочёл стать жертвенным агнцем по собственной воле. Если бы речь шла о безопасности моих друзей и всех людей, которых я любил, я бы, не колеблясь, пошёл на это. Но Дамблдор не сделал ничего из перечисленного! Он не дал мне свободы выбора вообще. Право принимать решение о собственной жизни даже не было в моих руках! Все это время... все это время он взращивал меня, направляя меня своими советами и словами мудрости, заботился обо мне, подобно родителю, и для чего? Для того чтобы, когда придёт время, иметь в руках совершенную жертву. Кого-то, кто охотно отдаст свою жизнь; идеального мученика! Кто, черт возьми, дал ему право решать за меня?! Кто дал ему право играть в Бога?! Волдеморт, с другой стороны, не был глуп. Далеко не глуп, на самом деле. Я уставился на Чёрную Королеву, увидев в ней то, чем она была в действительности. Волдеморт, по крайней мере, давал мне альтернативу. Остаться его врагом или объединиться с ним. Это было то, что шахматная фигура представляла – выбор, который я имел в этом вопросе. Выбор, который Дамблдор никогда не считал нужным предоставлять мне. Я оставил свою скорченную позу и лег полностью, поднимая ладонь до уровня глаз, чтобы слово, сотворённое рукой Волдеморта, глядело прямо на меня. Ну, кто сказал, что я никак не могу защитить своих друзей с другой стороны шахматной доски? Я ощутил, как мои губы растягиваются всё шире и шире, пока ошеломлённая улыбка не осветила мое лицо. «Шах и мат, да?»