* * *
Церемония прошла торжественно и строго. Участники обвешались символикой клана, смотрели пафосно и серьёзно. Мадара в теле Хаширамы делал всё возможное, чтобы себя не выдавать. Вспомнил все движения Хаширамы, само ощущение его личности, как реагирует, как смотрит и с какими интонациями говорит… Неизвестно, мог ли он так обдурить Тобираму, но Мадара не стал даже пытаться. Ни один нормальный человек этого бы не простил — что кто-то в теле его брата выдаёт себя за него, а на самом деле — враг. Возможно, хорошо знающие Хашираму Сенджу тоже могли заметить неправильность — но Тобирама стоял ледяным айсбергом, чуть припорошенным пушистостью воротника, и надёжно отсекал все лишние контакты. Хаширама среди Учиха тоже неплохо держался, разве что глаза щурил так, что выражения не разглядишь даже с шаринганом. Началось самое сложное. Мадара мысленно напрягся, уговаривая себя не подпрыгивать с воплем «Ебать, наконец-то!» по возвращении в родное тело. И прочитать приличную версию речи, а не «Нахуй войну, давайте ебаццо!» Хотя по смыслу было близко, близко. Главы кланов выразили своё желание жить мирно, дружно и вместе въебать тем, кто не согласен жить дружно, и торжественно пожали друг другу руки. А затем, в знак доверия, сняли технику. Тобирама, надо отдать ему должное, был заразой, но заразой мозговитой. Разработанная им последовательность печатей действительно помогла снять технику. И даже обошлась без ещё одной стыковки сознаний со взаимопроникновением. …Хаширама прикрыл глаза, с наслаждением втянул воздух, снова впитывая со вздохом ароматы растущей травы и ощущения тока жидкостей в стволах близкого леса. Улыбнулся. И дёрнул на себя всё ещё слишком близко стоящего Мадару, крепко обнимая. Тот тормознул на секунду, поражённый лёгкостью тела и яркостью восприятия, но на объятия ответил с удовольствием. Народ одобрительно загудел. Учиха по такому делу предложили поделиться кулинарными и алкогольными умениями. Сенджу переглянулись, заухмылялись… Контраст с более поджарыми Учихами и впрямь заставлял заподозрить, что с питанием у лесного клана дела обстоят получше. Только вот полностью доверять готовку чужакам было страшновато. В таких условиях отравы подсыпать — сам Рикудо велел! Хаширама усмехался и назначал наблюдателей, Тобирама прикидывал, как бы всунуть брату жаровню и тем самым нейтрализовать — кажется, у него учиховское шило ещё не переварилось, а воодушевлённый Хаширама мог быть куда невыносимее Хаширамы серьёзного. Очень быстро выяснилось, почему Учиха такие тощие. Готовить они не умели, не любили, и получалось у них фигово. Поэтому Сенджу их быстро оттеснили, так как душа поэтов не выдержала… Учиха в долгу не остались, притащив с честным видом по паре-тройке бутылок запрещённых веществ. При такой важной встрече родители уши-то чистить побоятся… Вообще, у Учиха было очень сложно с активными веществами, даже обычный перец, спокойно поедаемый гражданскими, для красноглазого племени был равносилен мазку скипидара под хвост. Но раз столько всего запрещённого, значит, и тайный рынок этого богат и разнообразен. Различные алкогольные настойки на том же перце, на орехах, на фруктах, молоке и яйцах были в каждом доме. Универсальное средство успокоения в случае, если пиздец уже пришёл, а сделать ничего нельзя. Мадара сам охренел, когда окинул взглядом всё это богатство. Сенджу тоже оценили. Некоторая часть спиртного была немедленно обнюхана, попробована и изъята для придания лучшего вкуса блюдам. Хаширама таки был отловлен к сковородкам — вернее, отобрал их у той самой девицы, которая пыталась кокетничать с Мадарой. Попутно заметив, что на вкусную жратву шиноби гораздо эффективнее приманивать, чем на сиськи. Тобирама вздохнул, возводя глаза к небу в безмолвном вопросе, когда всё это кончится. — Шо грустишь, противник мой любимый? — рядом с ним возник Изуна уже с тарелкой пирожков. — Расслабься, завтра все проблемы посчитаешь. Тобирама взял пирожок, придирчиво принюхался. Одобрительно кивнул, вонзая зубы в ещё горячую выпечку. Скосил глаза на Учиху, приподнимая брови в безмолвном вопросе. — Хочешь выпить? — проникновенно спросил Изуна-чан. — Нет, — уточнять, что ему сейчас и нельзя, Тобирама не стал. — Пошли лучше ани-чана обнесём. — Ну ладно. У него тоже клёво… — Учиха маньячно облизнулся. Уж он-то понял, что Хашираму надо захватывать исключительно живьём и припрягать к готовке. Ну, или самому ему сдаться, это и проще, и кормёжку можно вытребовать няшным взглядом. Тобирама посмотрел на него почти с жалостью. Интуиция подсказывала ему, что с кулинарией у Изуны не лучше, чем у Мадары, а степень умений Мадары Сенджу успел оценить и проникнуться. — Хоть пожрёшь нормально… или ты уже попробовал? — Пробовал. Но такой штуки ещё не… Слушай, сенсор-кун, а мой брат сейчас бегает вокруг по лесу, сдерживая демонический хохот, или всё же отправился домой за своей коллекцией выпивки? — Твоего брата вот-вот отловит кот Тамеруйо-сан и заставит себя гладить. Но вообще — куда он уйдёт от таких запахов? — За выпивкой, — повторил Изуна. — Хей, Хаширама, а можно что-нибудь стащи-и-ить? Сенджу оглянулся через плечо, брызнул улыбкой — как солнцем. Быстро соорудил два многослойных бутерброда с тонкими полосками обжаренного в специях мяса. — Остальное не готово пока. Изуна кинул на него полностью влюблённый взгляд и схватился за бутерброд. — Ты — чудо! Кучка зевак рядом с Хаши проводила бутерброды тоскливыми взглядами. Сенджу как раз посвящали наивных Учиха в кулинарные таланты своего главы клана. Узнав, что безопасно, на вкусные запахи прибежала малышня Учиха. Совсем маленькие бестии, которых на вылазки не брали, но уже тренировали. Крохи с большими чёрными глазами быстро отжали первые порции приготовленной еды. Родители бегали, не успевали собрать детей, а те выбирали себе представителя лесного клана посимпатичнее и настойчиво лезли к нему на ручки. Сенджу проникаться умильностью мелких не спешили, но как тут не потискать ребёнка, особенно если рядом крутятся отец-мать-старшие братья и сёстры, которые чуть ли зубами не скрипят от того, что деточка лезет на рожон? Мелькнула и та девочка-художница, которую Хаширама проводил взглядом. Жаль, что ему о пробуждении шарингана знать было как бы неоткуда, да и подарок от чужака малышку вряд ли порадует. Между делом был отловлен и избавлен от начинающейся головной боли Тобирама, потом на глаза Хаши попался подросток с роскошным синяком на пол-лица. После Сенджу отвлёкся на чуть было не подгоревшую еду, что не помешало ему притормозить мелкую Учиху, походя убирая ссадину на тыльной стороне ладони. Вернулся Мадара с котом. Извинился перед его хозяевами за приватизацию животного, мол, сам пришёл и требует гладить. Вы же не против, что я вашего котика поглажу?.. Зато и от детей защищу… Поколение постарше преодолело свою неприязнь разговорами о различных целебных настойках. Настойки лечили то сердце, то печень, то вообще душу… На Мадару мелкота вообще втроём залезла и начала плести косички. Их родители чуть не поседели, когда это увидели, а главе клана хоть бы хны, он спокойно и величаво подошёл к остальным. Тобирама тихо вздохнул, убеждаясь, что основное сумасшествие только начинается. Хаширама весело стрельнул глазами в сторону Учихи, оценил старательно пыхтящих детей… Пакостно-пакостно улыбнулся: — Отото, может, поможешь им? — Что? Хаширама кивнул в сторону Мадары. — Спасать кота от цепких детских рук? — изобразил непонимание Тобирама. — У меня ленточка есть, — продолжал соблазнять Хаширама. Младший Сенджу на миг прикрыл глаза. Определённо, он не хотел знать, зачем Мадара взял с собой ленточку. — Тосьно! Надо снасяла рассесать! — радостно произнесла одна из малявок и начала рыться в поясной сумочке. Двое других последовали её примеру. И с размаху вонзили зубья гребней прямо в гриву Мадары. Тобирама страдальчески прихлопнул ладонь к лицу. Смотреть, как маленькие детские расчёски гибнут в гриве Мадары, было почти так же невыносимо, как на издевательства Учих над едой. Хаширама заговорщически подмигнул Изуне. — Если сломается — обломки расчёски сами вытаскивать будете, — грозно сказал Мадара. Дети захихикали и начали дёргать во все стороны. — Изуна, познакомься, это кот Сенджу. Он ко мне подошёл и начал тереться. Я вроде рыбой не пахну… Похоже, кошки тоже за мир. Тобирама требовательно протянул руку в сторону брата. Хаширама, хихикая, выдал ему ленту — яркую, широкую. — Втирается в доверие в буквальном смысле, — заметил Сенджу, решительно вступая в борьбу за освобождение расчёсок. — Кот? — Мадара приподнял его, вглядываясь в морду. — Ты на кого работаешь, кот? Тот ответил презрительным взглядом. Мол, на кого я работать буду, я существо вольное! — Ки-и-иса, — пришла в восторг девочка-заводила. — Не дам. Кису доверили мне. Серьёзное задание. — У-у-у-у. Плохой пушистик! — девочка расстроилась и слезла, а за ней и её спутники. Изуна не растерялся и выдал всем по пирожку для поднятия настроения. Тобирама таки выпутал из гривы старшего Учихи гребень и теперь оценивал объём работ. Кот благосклонно мурчал, позволяя чесать себя за ушами и лениво подёргивая хвостом. Подбежала ещё одна девчушка. Чумазая, будто бродяжка, чего среди болезненно аккуратных Учих быть не могло. И протянула Тобираме короткий свиток с двумя рисунками. Первый — главы кланов жмут друг другу руки. Братья сзади. Серьёзные лица. Как-то так нарисовано, что складки ткани образуют волну, переходящую от одного к другому. А на втором рисунке главы кланов уже крепко обнимаются. У Тобирамы на лице обречённость и смирение с судьбой, Изуна не сдержал радостной улыбки… Тобирама тихо и почти с присвистом выдохнул. Коснулся рисунка кончиками пальцев, перевёл чуть расширенные зрачки на ребёнка. Поманил к себе. Аккуратно подобрал волосы той самой лентой. — Как живые. Подаришь мне этот рисунок? Девочка серьёзно задумалась, а затем неуверенно кивнула. И требовательно распахнула ручки. Тобирама даже не сразу понял, что от него хотят, беспомощно оглянулся, будто ожидая подсказки… — Да обними ты её уже! — не выдержал Изуна. Сенджу коротко зыркнул исподлобья, потом всё-таки обнял ребёнка — очень бережно, словно боялся синяк оставить. — Спасибо за рисунок. Он очень красивый. Девочка прижалась к нему на мгновение, отстранилась, радостно улыбнулась, коротко поклонилась и убежала. — Мне кажется, она тебя ещё нарисует. Вот именно с этим бесценным выражением лица, — заметил Мадара. Тобирама полоснул по нему растерянным взглядом, потёр щёку. Посмотрел на зажатый в руке рисунок. — Она сенсор? — А кто её разберёт в таком возрасте-то? Но во внимательности и умении отмечать важные детали ей не откажешь. И действительно, Учиха обычно рисовали плохо. Слишком много деталей, проблемы с глубиной и объёмом, композицией. Пытаясь что-то нарисовать, Учиха неизбежно сталкивался с проблемой, что рисунок нихрена не передаёт то, что он видит. Не хватает ему красок, трёхмерности, и вообще. А выделять именно важные детали, рисовать только строго необходимое, не каждый с ходу догадается. Тобирама убрал рисунок за пазуху, прищурился. Прозмеился за спину Мадары. — Будь добр не дёргаться резко, — потребовал он, снова принимаясь за гребень. — Конечно-конечно, только кормить не забывайте. А девочка-художница засела на дереве с новым свитком.* * *
Следующим днём, пока советники с двух сторон делились рецептами антипохмелина, главы кланов уединились, чтобы попить чайку и обсудить конкретные условия. Изуна сидел на коленях у Мадары, который был тихо недоволен тем, как все нахрюкались. Он, как вечно упоротый собственной охуенностью человек, не понимал, зачем нужны дополнительные стимуляторы, да ещё и с такими побочными действиями. Хаширама лениво чесал кота, который как-то незаметно перебрался поближе к его кухне, и временами совершал поползновения в сторону Тобирамы. Младший Сенджу ворчал, что это всё влияние Учиха, и сверкал в сторону оных Учиха алыми глазами. — Так благотворное же влияние, не? — уточнил Мадара, грызя сухарик и жмурясь ну очень довольно. — Меня мучают опасения, что вы не только в этом плане влиять будете, — фыркнул Тобирама. — И чего ты боишься, Тобирама? — протянул Изуна сладко-сладко. Тот зыркнул — снова исподлобья, мрачно. — Ты хоть представляешь, какой пиздец у вас с логистикой? — М-м-м. Нет. Потому что я уверен, что у нас с логистикой всё в порядке. Но если поделишься знаниями, мы готовы учиться. Тобирама вздохнул — но уже не так страдальчески, как минуту назад. Хаширама грустно улыбнулся уголками губ: — Отото много сил положил на то, чтобы в клане больше никогда не было голода. — И ещё больше пинков отвесил, — буркнул младший Сенджу. И снова, тенями в глубине взгляда — беспомощность. Жалкая, скребущая сердце беспомощность. Хаширама и рад бы обнять брата, взлохматить ему волосы — но тот дичится от рук и топорщит иголки. Старший улыбается и согласно кивает, не пытаясь принуждать — но в глубине зрачков таится тень обиды. Почему — даже мне нет? — Эй! Мы не голодаем. Да, у нас не такой разнообразный рацион, но большего, казалось, и не требуется… Хотя теперь люди вкусили, никуда уже не денешься. Неужели твоя хозяйственность не нашла никаких условий для взаимовыгодного обмена? — Не голодаете, — согласился Хаширама. — Но дело не только во вкусе. Ты знаешь, что часть веществ можно получить только из мяса? Что для нормального развития мозга нужны витамины и микроэлементы? Всё это — не прихоть. — Да поняли мы, поняли… — закатил глаза Изуна. Тобирама вдруг лёг грудью на стол, укладывая подбородок на скрещенные руки, и с непонятной печалью заметил: — А дети всё такие же. Для них вражда ещё не стала незыблемой. — Так это же хорошо? Главное, не давать взрослым нагнетать обстановку, и через пару поколений никто и не вспомнит, какого мы все дрались. Хаширама уложил ладонь между лопаток брата: — Разве для тебя иначе, отото? Ведь и я, и Мадара до сих пор живы. Возмущённый взгляд — как можно допустить мысль, что он навредит брату. Короткое, словно блик, движение зрачков в сторону Мадары. Словно захлопнувшаяся дверь — вновь лёгшая на лицо маска спокойствия. Изуна нахохлился, как воронёнок в дождливый день, и уселся рядом с Тобирамой, с другой стороны от Хаширамы. Уселся, едва-едва не касаясь плечом. — Почему тебе плохо? — тихо и немного грустно спросил он. Короткий взгляд из-под ресниц — бесстрастный, непроницаемый. Чуть дрогнувшие губы. — Я не знаю. Ложь. Не нужно обладать шаринганом, чтобы понять это. Хаширама всё-таки обнимает за плечи — крепко, бескомпромиссно, почти до боли. Тобираме хочется скулить и раздирать собственную грудь до крови — чтобы не болело так, не билось изнутри, всем ведь легче, если он будет руководствоваться логикой… Эмоции — слабость, они ведут к гибели. Ну почему же так больно-больно-больно? Изуна прижался к нему со спины, обнимая за пояс. Немного закружилась голова и заболело в груди — при таком плотном контакте естественным образом передаётся часть чакры и её состояния. Тобирама, конечно, закрывался, но… — Боль сама по себе не плоха, она — всего лишь сигнал, что что-то не так, — тихо проговорил Изуна. — Знаешь, где болит, можешь быстро вылечить… И если тебе плохо, значит, что-то не устраивает в ситуации. Где-то болят… общественные связи. Знаешь, где болит?.. Снова взгляд — уже отчётливо затравленный. Напрягшиеся под руками мышцы, несколько мгновений мучительных колебаний… — Отото, ты не обязан быть вечно сильным и несгибаемым, — тихо, будто нащупывая единственно верный путь среди россыпи ловушек. Закушенная губа. Прокатившаяся по телу мелкая дрожь. — Почему… тебе не всё равно? — с усилием, почти выталкивая слова из горла. — Мне? — удивился Изуна. — А почему мне должно быть всё равно? Чай, не чужой человек, столько лет друг против друга сражались. Я знаю каждую чёрточку твоего лица, могу предсказать каждое движение и каждое непредсказуемое движение. А вчера я вот узнал, как ты довольно жмуришься, когда ешь вкуснятину, или каким на мгновение беспомощным становится твоё лицо, когда ты не знаешь, что делать… Тобирама растерянно моргнул. Как-то вот сказанное настолько отличалось от того, что он мог ожидать, что просто выбило из колеи. Внезапно накатившая волна эмоций так же внезапно схлынула, будто ухнув куда-то в пропасть. Отпустило, позволяя вдохнуть полной грудью, выпрямиться, успокоить брата взглядом. — Интересный критерий близости. Можешь отпускать, я уже в порядке, а обсудить нам нужно многое. — А можно не отпускать? Обсуждать я и так могу… Снова застывшие в напряжении мышцы — но всего лишь на несколько секунд. Плавное расслабление, робкая попытка доверия — я подпускаю тебя так близко. На миг опущенные ресницы Хаширамы. Изуна пересел поудобнее и достал список вопросов на обсуждение. Он и сам почувствовал, как Тобираму отпустило, но разжимать объятия, раз уж допустили, совсем не хотелось. Мадара в это время пил чай и спокойно наблюдал за сценой, предоставляя брату возможность действовать. В этом случае его деликатность была полезнее. Сам бы он сказал что-нибудь вроде «пуся, ну не дуйся, мы тебя любим!», а не задвинул проникновенную речь о любви к врагу. Однако Тобирама и загнул… равнодушие? К своему постоянному врагу? Пф! Да что угодно, кроме равнодушия! Ненависть, раздражение, уважение, презрение, умиление, азарт, жажда снова встретиться глазами и вступить в бой!.. И узнать, чем живёт и чем дышит тот, с кем встречался в основном клинками — бесценно. Видеть, как черты характера, раньше замеченные только в ударах, проявляются в обычной жизни… Смотреть на совсем другую сторону такого, казалось бы, знакомого человека. А Сенджу в своей стихии был хорош. Нет, Суйтоном Тобирама тоже владел изумительно — но вот именно сейчас позволял себе открыться. Спорить, доказывать, хмуриться, когда слышал заведомую, по его мнению, глупость. Отчёркивать карандашом спорные моменты и влёт рисовать иероглифы — явно часто занимается каллиграфией, и кисточка в сильных пальцах смотрится не менее уместно, чем меч. А потом — упрямый, тяжёлый взгляд и короткий вопрос в лоб: — Почему ты так спокойно относишься к тому, что Изуна меня обнимает? — А чего мне волноваться? — удивился Мадара. — Что ты уведёшь у меня брата? Тобираму снова коротнуло. То, что Учиха допускает возможность в принципе увести Изуну как не брата, оказалось слишком… просто слишком. Хотелось вырваться и удрать на любимую сосну Хаширамы, чтобы без помех проморгаться, переваривая удивление. Хотелось уткнуться лбом в плечо брата, комкая в кулаках ткань одежды и давясь рваными всхлипами. Хотелось лохматить волосы второму Учихе — просто так, чтобы почувствовать, как пряди скользят между пальцами. Всего этого было слишком много. Рука на поясе сжалась сильнее. Изуна подвинул ему уже изрядно остывший чай, чтобы Тобирама отвлёкся от того, что заставило его сердце биться так быстро. Сенджу сделал жадный глоток, потёр висок мимолётным изящным жестом. Учиха. Невозможные, непредсказуемые сволочи. Которые просто затапливают всё вокруг собственным сумасшествием. Горячим, пряным, в чём-то приятным. Непреодолимым.