***
Когда обсуждение деталей дела в конце концов приводит их с Сильвой в постель, Джейми шутит, что надо же им обеспечить друг другу алиби на случай, если Блофельд узнает об их встречах. Вполне возможно, он и так знает, и Джейми очень интересно, что он по этому поводу думает. Пожалуй, её слова даже не совсем шутка: секс — отличное алиби, универсальное; дорогой Эрнст, мы тут с Раулем просто трахаемся, ты же нас за это не осудишь? Сам Блофельд если с кем-то и спит, то Джейми это неизвестно. Соблазнить его она не пыталась даже в то время, когда еще была им очарована, да ей и не хотелось этого. Не из-за разницы в возрасте — она не настолько велика, и он даже сейчас, когда ему за пятьдесят, все еще красив. Но холод, который Блофельд излучает, несмотря на все свои улыбки, отталкивает даже её — а ведь она гордится своим хладнокровием. Будь Джейми склонна к поэтическим преувеличениям, сказала бы, что по жилам у него бежит не горячая кровь, а жидкий азот. С Сильвой, как она убеждается вскоре, ей скорее грозит опасность обжечься. С головой у него не все в порядке, в этом она была уверена еще раньше, но диагноз от психиатра — не самая страшная вещь в компании людей, которые в случае нужды убьют тебя не колеблясь и при том сходят в обществе за нормальных. Джейми сама сходит за нормальную, но те, кто приняли её за обычного человека со своими слабостями и попытались сыграть на этом, большей частью обитают сейчас на кладбищах. Рауль Сильва за нормального не смог бы сойти, даже если бы старался: от него разит безумием так же сильно, как дорогим мужским парфюмом, с которым он вечно перебарщивает. Джейми это скорее возбуждает (и привкус безумия, и чертов одеколон), хотя и не в той же степени, как ощущение, что она спит со своим чудовищно искаженным отражением. У Сильвы нет и тени её холодной математической расчетливости, его тащит по жизни какая-то странная одержимость, суть которой Джейми не может пока понять, но они оба не приемлют правил и рамок, с долей пренебрежения относятся к Спектру и коллекционируют чужие тайны. В обостренном понимании ценности информации они оба похожи на Блофельда и, возможно, потому и ходят у него в любимчиках. Если учесть, что Блофельд их и свел, то шутка получается и вовсе замечательная. — Папочка Блофельд оценил бы, как мы проводим время, я уверена, — шутит как-то Джейми, когда они лежат в постели и курят травку. Сильва хватает её за запястье так резко и с такой силой, что Джейми ахает от боли и неожиданности. — Что ты сказала?! — выражение лица у него совершенно дикое, и будь Джейми более слабонервной — испугалась бы до чертиков. — Эй, остынь, придурок обкуренный, — запястье, черт его побери, болит, но это волнует сейчас Джейми меньше всего. — Тоже мне выискался образец почтительности, — она уже понимает, что дело не в этом, но ей надо что-то сказать, чтобы разрядить обстановку. Спустя долгих несколько секунд Сильва, наконец, отпускает её руку. — Что вот это сейчас было? — порядком разозленная и озадаченная, интересуется Джейми, но не получает ответа. Сильва даже не думает извиняться (ну еще бы), а Джейми слишком зла — она привыкла сама устанавливать границы применения силы в отношениях. Поэтому остаток их короткого свидания проходит в тяжелом молчании. Информация — это ценность, и Джейми только что ухватила очередной кусок, вот только без понятия, куда его приткнуть.***
У Гаспара немало полезных знакомств, которым он обязан прежнему месту работы, да и кроме него у Джейми есть свои люди в спецслужбах, так что Джейми может позволить себе пускать в ход связи не только сугубо ради дела, но и чтобы удовлетворить любопытство. Получив копию списанного в архив дела Тьяго Родригеза (у человека, который его достал, не самый высокий уровень доступа, так что информация там, увы, не полная), Джейми долго в задумчивости смотрит на экран ноутбука, постукивая ногтем по зубам. Она, конечно, понимала, что Сильва не просто так нарезает круги вокруг МИ-6, и потому и пыталась что-то выяснить о нем через их базу данных, но то, что попало ей в руки, означает перемену правил игры. У людей, одержимых жаждой мести, есть один неприятный недостаток — они делают много глупостей. И хотя прошло немало времени после событий в Гонконге, Джейми больше, чем уверена: холодные блюда — это не к Сильве. При следующей личной встрече — можно было бы ограничиться разговором по скайпу, но Джейми хочет поговорить с глазу на глаз, так безопаснее, меньше шансов, что узнает Блофельд — она заявляет, что хочет пересмотреть расценки. Что бы там их не связывало помимо бизнеса, сентиментальностью Джейми не отличается и уж точно не любит, когда её используют как грубую рабочую силу, не объясняя, что к чему. — В Англии подняли налоги на убийства? — иронизирует Сильва. — Я не люблю, когда от меня утаивают важную информацию, — информирует Джейми. — Если ты думаешь, что можешь скрывать важные сведения, потому что спишь со мной, это очень плохая идея, не советую. — Помилуй, cherie, — кривит рот Сильва, и видно, что он неискренен, — я всегда был честен с тобой. Ну, технически-то да, но много чего не упоминал. Эти ласковые словечки, появляющиеся в речи Сильвы, когда он юлит или валяет дурака, сразу делают его резко похожим на Блофельда (от него, что ли, перенял привычку?), но в этом — и в патологической жадности до чужих тайн — их единственное сходство. «Ни черта мы с ним не похожи, вот ни сколечки». От этого открытия почему-то погано, но Джейми продолжает холодно улыбаться. — Когда я заключаю сделку, я требую адекватной информации о предстоящей работе не просто так, — излагает она как по-писаному, у неё в запасе множество таких формулировок на разные случаи жизни. — Не из пустого каприза, чтобы ты там себе ни думал. И сейчас я считаю, что услуги, которых ты от меня хочешь, стоят дороже. При условии, что я вообще соглашусь. Слишком уж рискованное дело. Я люблю опасность, но риск должен быть оправдан. Тайны есть у всех, но некоторые из них подспудно ждешь увидеть, а другие являются неожиданностью. Если б она не занималась гребаным самообманом (отражение, подумать только), то давно бы уже пришла к правильным выводам. То, что злится Джейми больше на себя, не отменяет необходимости решить проблему. — Джейми, христа ради, у тебя что, ПМС начался? Это становится утомительным, — Сильва ощутимо нервничает, а заставить его нервничать не так-то просто. — Не больше, чем твои увиливания. Не делай, пожалуйста, вид, что не понимаешь, о чем я, Рауль. Или мне называть тебя настоящим именем? Тьяго, так лучше? Понятнее, о чем я? Сильва меняется в лице точно так же, как когда она назвала Блофельда «папочкой», — Джейми в упор не видит связи между этими вещами, но на автомате отмечает схожесть реакции. А потом в точности как тогда хватает её за запястье и тащит вон из гостиничного номера. Стул, на котором Джейми сидела, падает, она спотыкается о ковер и вылетает в коридор в буквальном смысле, стукнувшись плечом о противоположную стену. «Хорошо, что у себя встречу не назначила», — с мысленным нервным смешком думает она. Быть выкинутой из собственного номера (она верит, что впавший в неадекват Сильва способен и на такое) — вот только этого ей в жизни не хватало. — Иди-ка ты нахер, Джейми! — орет ей вслед Сильва и захлопывает дверь.***
Они больше не видятся. Не переписываются даже. Общих точек пересечения в организации у них почти нет — Китай и Англия очень далеко друг от друга, компьютерщик Джейми не нужен, собрания Спектра бывают не так уж часто — так что они неплохо ухитряются работать на одного человека и не общаться. На встречах Спектра старательно не смотрят друг на друга (если Блофельд что-то и замечает, то ничего не говорит). Джейми ничего не рассказывает Блофельду, а Сильва не просит её молчать. (В одном он был прав насчет неё — она ничего не скажет в любом случае.) На следующий день после того дурацкого разговора Сильва прислал ей по почте очень холодное и усыпанное юридическими формулировками письмо, где информировал, что предлагает аннулировать все их деловые договоренности и так далее, и тому подобное. Ни единой фразы, которую можно было трактовать в личном ключе, сугубо деловое послание. Это было почти смешно. Почти. Джейми долго пялилась в монитор, уронив голову на руки, почти как тогда, когда ей прислали личное дело Тьяго Родригеза. Потом пожала плечами. А что тут еще скажешь?***
Повод порадоваться разрыву деловых — и личных — отношений с Сильвой ей предоставляется довольно скоро. Блофельд звонит ей, когда она в Германии. Джейми только что из душа, сидит перед ноутом, обмотав голову полотенцем, но сразу же выходит из расслабленного состояния, когда видит, кто на линии. — Наш дорогой друг Рауль Сильва разочаровал меня, — скорбным тоном сообщает Блофельд. — У него возникли сложности с МИ-6, и, боюсь, это может доставить проблемы нам всем. Джейми замирает. «Блядь». Упертый придурок. — Что я должна делать? — обеспокоенности в её голосе ровно столько, чтобы у Блофельда не должно было возникнуть подозрений. — Сильва сейчас в Англии. Это твоя террититория. Избавься от него. Всю необходимую информацию я тебе пришлю. — Будет исполнено в лучшем виде, — отвечает она. Блофельд заканчивает звонок, даже не прощаясь с ней. Это всего лишь формальность, в конце концов, они понимают друг друга с полуслова и давно уже могут обходиться без заученных формул вежливости. Читая присланные Блофельдом файлы, Джейми отчаянно матерится. Сильва таки нашел способ провернуть, что хотел, в обход неё и Блофельда, но ситуация вышла из-под контроля настолько, что дальше некуда. По телефону Джейми отдает необходимые распоряжения Гаспару, смотрит на часы, открывает в интернете расписание самолетов. Если она прилетит в Лондон достаточно быстро, может быть, успеет убить Сильву лично. Не то чтобы ей этого хотелось, и вряд ли убить его будет просто, но за те неприятности, которые он им доставил, она, пожалуй, должна ему пулю в лоб. В конце концов, думает она, наспех закидывая в чемодан вещи, что-то подобное всегда могло случиться. Это Спектр. Сегодня ты работаешь с человеком, а завтра тебя посылают его убить. Когда Джейми закрывает за собой дверь, её взгляд падает на женскую фигуру в зеркале гостиничного номера — элегантная блондинка с насмешливым ассиметричным ртом смотрит оттуда на мир без толики мягкости. Что ж, думает она без сожаления, похоже, это единственное отражение, которое у неё когда-либо будет.