Sunset boulevard

"...многие из самых выдающихся гостей отеля приезжали ради него. Это было существенной частью его обязанностей, но думаю, также доставляло ему удовольствие. Требования были всегда одинаковы. Они должны были быть богатыми, старыми, неуверенными в себе, тщеславными, поверхностными, светловолосыми, алчущими внимания. Пoчему светлoвoлoсыми? Пoтoму чтo oни все такими были." (Отель "Гранд Будапешт")

— О Боже, — тихо стонала мадам Д. — Давай же, сделай это! — Сделать что? — игриво переспросил месье Густав, не отрываясь от поцелуев, которыми он покрывал её высохшее худое тело. Грудь, впрочем, сохранилась в почти первозданном виде — не в последнюю очередь благодаря тому, что изначально была плоской, как у мальчика. — Войди в меня. — О, прелесть моя. Ты уверена? — Да, — отвечала графиня с несвойственным ей рвением, выгнувшись ему навстречу. Он приподнялся над ней, прекратив целовать бледную кожу, и потянулся к туалетному столику, на котором уже валялись, скидываемые поочередно в порыве страсти чулки мадам, его исподнее и подтяжки, панцирный корсет и белый парик. Выискав под завалами небольшую склянку с розовым маслом, он обильно смазал им свой член и два пальца руки. В очередной раз спросив у мадам, готова ли она впустить его в свою пещеру страсти, он ввел два пальца ей во влагалище, осторожно массируя и растягивая его стенки. Раздалось громкое "Ах! Прошу, не тяните!" — после чего мадам откинулась на подушки, зажмурив глаза. "Я буду нежен!" — шепнул Месье Густав, разводя её ноги в стороны и готовя свой член к атаке. Он вошел в неё медленно, сперва сопротивляясь её рефлекторным попыткам сжаться и вытолкнуть его из своего лона, затем быстрее и глубже. Нависнув над графиней, он шептал её на ухо непристойные стихи — не то из французской будуарной поэзии XVIII века, не то собственного сочинения. Она ахала и вскрикивала, уже не заботясь о приличиях, и подавалась ему навстречу. На лбу месье выступили прозрачные капли пота. Дрожь и покалывание в мошонке возвещали о скорой разрядке, и через несколько судорожных движений он кончил. На следующее утро месье Густав как ни в чем не бывало вошел в спальню Мадам Д. Каким бы прекрасным не было их совместное времяпрепровождение в "Гранд Будапеште", момент, которого он так боялся, всё-таки настал. День начался с обычной, казалось бы, суеты. Если бы только она не была вызвана очередным, девятнадцатым по счету отъездом мадам. Он зашел в её номер, чтобы проводить свою престарелую пассию в дорогу. Сел за столик напротив неё, глядя с нежностью в бледные подёрнутые плёнкой старческой катаракты глаза, которые он, бывало, так любил называть бирюзовыми. — Я не уезжаю. — Что, прости меня? — Я не уезжаю. — Но почему? — Я боюсь. — Чегo? — Я боюсь, что мы видимся последний раз. — Боже мой, отчего так? — Не могу выразить это словами, но я это чувствую. — Дайте мне руку. Вам нечего бояться. Вы всегда нервничаете перед дорогой. Признаю, на этот раз приступ более острый. — Я больше не могу. Поехали со мной, — предложила она, протягивая к нему морщинистую старческую руку. Голос мадам Д., умоляющий, несмелый, почти робкий, готов был сорваться в рыдания, а этого месье Густав очень, очень не хотел. Впрочем, ещё меньше он хотел лишиться в одночасье места главного консьержа, до которого так долго дослуживался. — Ты что, пошутила? Я не могу бросить всё и уехать с тобой в чёртов Лутц! — выкрикнул он, не сдержавшись. — Прошу тебя. У меня плохое предчувствие, — начала она. Нет, не начала. Хотела начать. Но в этот момент голос мадам Д. обрел вдруг невиданную до этого твёрдость и суровость, даже испугавшие её визави. — Густав, я не спрашиваю. Я утверждаю: ты едешь со мной. — Пойми, куколка, я не могу бросить службу: отель только на мне и держится... — начал рассыпаться в извинениях он, но мадам Д. оборвала его на половине фразы: — Ничего страшного. Заместитель Ковач подберет нового консьержа, не хуже тебя. — Но я не хочу покидать это место! Хоть и люблю тебя... — Приказ о твоем увольнении уже подписан владельцем отеля. То есть мной. — Ох... — Густаву только и осталось глубоко вздохнуть и откинуться на спинку стула, глядя на мадам удивленно округлившимися глазами. — Да-да, котёнок, — сказала она, утвердительно кивнув. — Вот так-то. Выбора не было. Вскоре все его нехитрые пожитки, включая набор бритвенных принадлежностей, любимые духи и коллекцию романтической поэзии в двадцати томах были собраны и упакованы, а чемодан втиснут в багажное отделение поезда, идущего на Лутц. Вскоре они сидели в купе первого класса, вновь друг напротив друга, мадам и слуга. Вот только униформу отеля пришлось сменить на костюм от лучшего портного в их городишке, но особого счастья месье Густав от этого не почувствовал. Слишком уж привык за все годы к униформе отеля. Казалось бы, мечта всей жизни исполнилась, и богатая дама забирала его к себе, но всё же, всё же... Чувства его сейчас сильно напоминали ощущения подобранной с улицы бродячей собаки: пусть в новом доме тепло, светло и сытно кормят, но отчего-то невыносимо тянет домой, на улицу, рыться в мусоре в надежде найти свежую кость или выть одиноко на луну, забыв обо всём... — Ничего страшного. Привыкнешь. И мадам Д. погладила его по руке, растянув в улыбке неровно обмазанные ярко-алой помадой сморщенные старческие губы. — О Боже! Я что, вслух это сказал? — Я давно должна была сделать так, — кивнула она не в ответ ему, а скорее в такт своим ощущениям. — Или ты думал, что сможешь бесконечно водить меня за нос? — Но о чём ты, милая? — умоляюще воскликнул он. — Я не отказываюсь от своих слов! Я правда люблю тебя! — Разумеется. Что тебе ещё остается? — ответила мадам Д., и Густаву послышалось в её голосу даже какое-то неслыханное ранее ехидство. — Но если ты считаешь меня альфонсом, зачем тогда забрала меня из "Гранд Будапешта"? — Потому что я верю тебе несмотря ни на что, — она провела сухой ладонью по его щеке. — И после всего того, что между нами было, ты просто обязан на мне жениться. — О Боже. — Только и нашелся месье Густав. — Разумеется, с полным правом наследовать моё имущество... — добавила поспешно она, будто бы он ещё мог сбежать. А ведь мог бы? Мог. Но не стал. Виной всему стала его проклятая трусость: сперва месье Густав слишком боялся спрыгнуть с поезда на ходу и переломать все кости. Затем не захотел бросать её одну на вокзале: мадам так неуверенно держалась в толпе и не могла даже сама подозвать носильщика! Итак, через сутки он вошел в замок, ведя мадам под руку. С лязгом и скрежетом захлопнулись за его спиной ворота с кованой надписью "Шлосс Лутц". В самом замке их встретили Маргарита, Каролина и Летиция, с каменными лицами чинно восседавшие на диванчике, и откровенно взбешённый Дмитрий, сын мадам. — Это немыслимо! Не верю своим глазам! Ты настолько сошла с ума, что притащила сюда этого отельного жиголо? — Потише, молодой человек. Я, кстати, вскоре могу стать вашим отчимом, и уж тогда непременно пересмотрю расходы на ваше содержание. — Возмутительно! Что он себе позволяет? Невзирая на возмущенные возгласы и обещания вызвать психиатра, они удалились наверх, мадам в свою спальню, а он — в свою; но через несколько минут она вернулась, порывисто и горячо, как девчонка, повиснув у него на шее и шепча ему на ухо: — Поверить не могу, что я решилась на это! — Надеюсь, ты не разочаруешься в своем выборе... — начал он, но она в который раз оборвала его, погладив его по груди: — Жду тебя в будуаре... Этой ночью! И она выбежала с удивительной резвостью. Месье Густав вздохнул и принялся распаковывать вещи. Однако двери спальни приоткрылись вновь, и в образовавшейся неширокой щели возникло узкое лицо Дмитрия. — Учтите во время ваших ночных шастаний к моей матушке, что мы держим двух снежных барсов и рысь, которых на ночь отпускают гулять по парку! — О, ничего страшного. Я ведь не собираюсь назначать ночных свиданий в парке. Надеюсь, в сам замок они не проникают? — учтиво осведомился месье Густав. — Нет. Тут правят бал полчища крыс, которые до костей обгрызают ноги каждого, кто решится ступить в коридор или на лестницу! Думаю, вам незнаком тот малоизвестный факт, что герр Гофман решился на описание крысиного короля именно после визита в Лутц? — О, в самом деле? Не может быть! — Представьте себе! — раздраженно бросил Дмитрий. Он хотел было протиснуться внутрь, но месье Густав захлопнул дверь прямо перед ним. — Простите великодушно! Продолжим дискуссию в следующий раз! Надеюсь, я не прищемил вам нос? — вежливо крикнул он ему вслед сквозь замочную скважину. — Он у вас и так слишком тонкий и длинный!