Like A Virgin

Дэнни никогда не лез не в свое дело, потому что хлопот хватало и со своими, в которые он лез в основном из-за желания досадить отцу. Пусть-ка папахен лишний раз тряхнет своими связями, может, те скорее оборвутся. Пусть переживет пару неприятных минут. Ради такого можно и в камере какое-то время поторчать. С него не убудет. Со всем уважением сунут в одиночку, сиди себе, как король на именинах. Так было ровнехонько до того дня, когда он пережил совсем другое заключение. И узнал об отце слишком много такого, чего знать совершенно не хотел. Когда его доставали из сейфа, он плакал, и плевать было на свидетелей. В другое время он обязательно нахамил бы и папашиному приятелю Риггу, который слишком любит совать свой черный нос куда не надо или лезть с советами типа "нельзя же так с отцом", и этой сучке Керри, но не смог. Попытался выбраться сам, оттолкнув протянутую руку Керри, затекшие ноги подвели, стали как ватные, и он стал медленно съезжать на пол, и съехал бы, если бы она не удержала. Дэнни заревел, как мелкий, уткнувшись носом в пряжку ремня детектива Эллисон Керри. А потом еще полгода никто не слышал о его отце, а когда услышали... Дэнни одно знает: выбравшись, практически выпав из сейфа, он действительно стал другим человеком. Ни хуже (куда уж там), ни лучше. Просто - другим. Только это и могло объяснить то, что он стал помощником доктора Гордона, который - ну да, Дэнни был почти уверен, - знал все с самого начала. Это было его искуплением. Когда-то для Дэнни и слова такого не существовало. Только это и могло объяснить то, что, увидев, как вытирает нос рукавом и трясется в ознобе, будто вытащенная из холодной воды собачонка, чертов Брент Эбботт, Дэнни не подумал, по обыкновению своему, а какое мне дело до всего этого? , и не прошел себе спокойно мимо. Я должен что-то сделать, сказал себе Дэнни, и сделал. Раньше он и представить себе не мог, что какой-то сопленосец одного с ним возраста станет пачкать своими слюнями его плечо и цепляться за воротник майки, как утопающий - за чужой спасательный жилет. Так вот она, новая жизнь. Его отец ломал чужие жизни. Он, Дэниел Мэттьюс, ломал жизнь отцу и себе и надеялся когда-нибудь сломать все что можно распроклятому детективу Хоффману, долбаному надутому лицемеру. Такая вот программа - все по максимуму, потому что как ни старайся, а получаешь всегда меньше, и блин да, вот так - с небес мордой об землю, утешать дрожащего суслика, имя которому - Брент Эбботт, подвид - катастрофа ходячая, геморрой пожизненный. *** Но придурок оказался не столь безнадежен, как Дэнни боялся. Оправившись от впечатлений, оставленных первым заданием, этот Эбботт показал себя более-менее дельным парнем. Соплей, если речь о спортивной форме, и руки у этого глиста росли определенно из задницы, но башка работала - дай Боже. Один раз они отступили от инструкций доктора и заловили одного мужика так, как Брент предложил. В этот раз им удалось обойтись без синяков на морде и трещин в ребрах. Понятно, думал Дэнни, если ты не крут и не силен, а выжить все равно хочется, появляется это вот. Брент Эбботт - трясущаяся плаксивая хитрая жопа. Переживет и ядерную катастрофу. Чертов придурок - один из тех, кто даже курить в неположенном месте не станет. А у них теперь вся жизнь - сплошное неположенное место. - Как ты прожил последний месяц в школе? Твоя голова не вылезала из унитаза? - Что удивительно, нет, - щурится якобы беззлобно Эбботт, но по складке между бровей, по выпяченной губе Дэнни понимает - тот хотел бы придушить его или двинуть в морду прямо здесь и сейчас, но кишка тонка, хотя преимущество в росте - на стороне Брента, и руки длиннее, и ... Но нет - сопля и есть сопля. Голенастый шкодливый щенок, только ослабь бдительность - нассыт в ботинки, и будет смотреть невинно и думать, что у тебя рука не поднимется ударить. - Что удивительно, нет, - повторяет Брент, и улыбается. Уже и правда беззлобно. Кто хоть раз побывал за решеткой, пусть недолго, тот чужое настроение ловит только так. Иначе ты труп. Кривит свои дурацкие губы как девчонка. - Меня оставили в покое. Директор особенно следил. Я прожил этот месяц как в стерильной сфере. В полной тишине. Никто со мной не заговаривал. Стоило войти в класс - все затыкались. Они думали - я полный псих теперь. - А ты и есть псих. - Теперь уж точно. А я не мог им сказать - я тут растворил в кислоте управленца из страховой компании. Может быть теперь вы перестанете пинать меня на переменах? Это было бы действительно круто. Но такими вещами не хвастаются. Я до сих пор помню, как пар валил из его кишок. Этого Истона. Ты сам видел. Это было страшно. Я ничего не хочу забывать. Наверное, я правда псих. *** Когда они начали спать вместе? Да-да, сначала просто спали. Дэнни терпеть не мог тесноты, после сраного сейфа - никогда и ни за что. В недели, которые были особенно напряженными, Брент вис на нем по-всякому - по телефону и вживую. Говорил, что никак не может заснуть и чувствует себя вялым говном. Дэнни быстро надоедало быть промокашкой для его слез, но однажды он дал слабину. И дал он не только слабину. Дэнни не мог спать, если на него давило хоть что-то. Даже одеяло. Поэтому в холодные времена обогреватель в его комнате пахал на всю мощность. А сейчас на его футболке - примерно на уровне пупка, - мокрое пятно. Придурок плачет во сне. Как и я сам. Может, по тому, что я хотел бы вернуть, а, черт, я ничего не хочу вернуть. Пусть все катится нахуй. Губастая морда - на его животе. Дыхание согревает пупок. И это совершенно невыносимо. Потому что оно не только пупок согревает, а и то, что скрывается под его пижамными штанами, натянутыми как шатер. Дэнни пытается отодвинуть бестолковую башку Брента, столкнуть ее со своего живота, но тот никак не реагирует, ворчит во сне, дрыгает ногами, Дэнни чувствует в себе то, за что сам бы себя поставил в очередь на электрический стул. Этот придурок Эбботт заставляет его быть кем-то другим. Этот Дэниел Мэттьюс совсем не такой уж крутой парень. Брент просыпается и плачет, уткнувшись мокрым лицом Дэнни в промежность. Это настолько невыносимо, что Дэнни не знает, куда деваться. Просить о таком...ну невозможно. Это не разводить на отсос пьяную девчонку. Брент все понимает сам. Потом Дэнни только цепляется непослушными пальцами за что угодно - простыню, подушку, собственную и Брентову футболку, за волосы последнего, за спинку кровати. Сосет тот крайне неумело (ну да, он, Дэниел блядь Мэттьюс весь такой профи, это третий минет в его жизни, который - ему, но слава всем высшим силам, что он - ни разу сам кому-то) - но с энтузиазмом. *** В другие встречи Эбботту срывает крышу. На публике такой примерный мальчик. Черные космы укрощены и расчесаны на пробор. Официант Брент никогда не остается без чаевых, особенно если дело идет о супружеских парах за сорок или о девичниках пенсионерок. А когда нет лишних свидетелей, Брент Эбботт опрокидывает полстакана или стакан чего-нибудь крепкого, что никогда не в дефиците у маман Дэнни, и запрыгивает на него с бессвязными воплями, душа нараспашку, как и одежда, черные лохмы растрепаны и метут Дэнни по плечам, потом - по животу, потом - по расставленным ногам. Придурок кричит - ну, уже давай! Эпидемия очень больной нежности. Все при смерти. Дэнни щупает свой лоб - поднялась температура. Лоб Эбботта тоже горяч и весь в испарине. Это все алкоголь. Никакой любви нет, думает Дэнни, и Брент вторит ему слюнями на простыне и глухим мычанием. Нет никакой любви. Нет вообще ничего, кроме нас самих - здесь и сейчас. Когда ебутся двое психов - кто бы наблюдал за дверью, тот бы сразу все понял. Трах на грани жизни и смерти. Каждое движение - переход границы туда или сюда. *** Эбботт совершенно не умеет играть в карты. Этии Дэнни его и подкупает. И покупает. Брент терпеть не может проигрывать - а хорошая память и умение просчитывать варианты сосут (ох прямо сейчас не думать не думать) по сравнению с умением жульничать. - Я тебе, конечно, отсосу, но должен был бы сосать твой палец, который решил ход дела. Как тебе такое? - Мне бы такое, - говорит Дэнни, и перед глазами у него все плывет, что угодно - обещанный Апокалипсис в 2012-м, что угодно, сбывшеееся и несбывшееся, все эти сраные терзания - в противном случае он бы подчинился чему угодно и принял бы любой чужой выбор, - но я предпочел бы дя нас двоих отдельный хэппи-энд. Тут только Дэнни открывает глаза. Прямо перед ним - ожившая Мэрилин Монро. Или, если хотите, - мисс Гвен Стефани. Или - Мадонна. Когда - Like a virgin. Touched for a very first time. Где чертов идиот спер мамашино платье с выпускного? Платье болтается на груди и на жопе, но кого это волнует. Под платьем - никакого белья. Тут только до Дэнни доходит. Эбботт кривляется и крутит задом. Вентилятор, стащенный на пол, раздувает его юбку. Из декольте таращится слепошарая пока еще лысая (мускулы, аууу!) грудь. Чертов придурок. Дэнни валит его на диван - на спину. Брент смешно пищит и отбивается, но принимает правила игры. Like a virgin. Ну да. Чертов девственник. Одежда и надежды - нараспашку. После всего Брент утирается подолом белого платья. Дэнни немного неудобно. Он дышит во взмокший черноволосый затылок, шепча какую-то хуету. Утро, когда они просыпаются - тут небо цвета веселых похорон. Или - грустных свадеб. Рыдания, утираемые трусами, или ржач, уткнутый в перевязанный золотой цепочкой живот особо почетного гостя. Все хорошо. Пока тот, кто плохой мальчик в Рождество, не стряхнет тебя неожиданно - Санта-Клаус со своих колен, из всех списков, из числа снежинок, из серебра бороды и челки, когда заканчивается смена в супермаркете. Чудеса уходят. Брент Эбботт - остается. Когда по утрам он не уверен в качестве собственных постельных услуг, он еще и завтрак сготовит. Нелепый уродец. Чудовище - лапы в раскоряку. Нелепое хуйло. Неприспособленное к выживанию в современном мегаполисе чудище, собака сраных Баскервиллей. Его собственная. Пусть на краткие сроки. Дэнни расталкивает Эбботта и всовывает тому в руки его штаны и рубашку. Брент с утра тормоз каких поискать. - Эй, хочу, чтобы ты вернулся! - поясняет Дэнни. Брент сияет как новенькая монетка.