За чертой (рабочее)

Ночь была тихой. Очень тихой. Он был в городе, но из-за этой тишины казалось, что вокруг не было ни одной живой души. Не было ни припозднившихся гуляк, ни заскучавших проституток, ни… хотя о чём это он – здесь отродясь не видели комендантов. Как глупо. Ночь была тёмной. Огни давно погашены, в окнах нет даже отблеска свечей, и только Луна омывала грязные улицы своим мёртвым светом. Только она видела это, но ей-то всё равно. Верно? Ночь была холодной. Вокруг только стылый камень тротуара, стен, противно влажный. Одежда пропитана кровью и грязью, от неё только хуже, а небо такое чистое-чистое, что он готов душу продать за горсточку спичек. Чтобы не было так тихо, темно и холодно в этом чёртовом городе, чтобы хоть на секунду отвлечься от этого отвратительного чувства, чтобы… Но перед ним лежит только острый-острый нож, что он ему кинул на прощание. Этот нож – единственное, за что он ему благодарен. Этот нож – единственное, за что он никогда его не простит. Два красных ручейка, ползущих по тротуару, не делают ночь шумной, светлой, тёплой, они делают только хуже, но ему уже не достанет сил дожить до утра. Глаза закрываются сами собой. *** Когда Уильям первый раз просыпается как шинигами, его тело выглядит на 15 лет, глаза отказываются видеть мир чётким, а сердце, наконец, покидает жгучая ненависть. Больше нет неизвестности в будущем, нет преследователей, желающих мести, нет осуждающих лицемеров с их «законами» и «приличиями». Есть лишь прямая, как стрела, дорога: Академия, Департамент и много, Много работы. Спирса всё устраивает, он рад этому новому, чистому листу в его жизни, и на время обучения он совершенно забывает, что шинигами становятся все без исключения самоубийцы. О Смерть, какая ирония, что им вместе приходится сдавать экзамен! Уильям ни одним движением не выдаёт своих эмоций, в отличие от Грелля. Он с трудом узнаёт Сатклиффа: стёкла очков закрывают теперь уже зелёные глаза, вместо гладко уложенного хвоста – небрежный шухер, когда-то дрожащие губы теперь растянуты в хищной ухмылке. Грелль не называет его по имени и ведёт себя так, будто они едва знакомы. «Неужели он забыл меня?» - звенит тревожная мысль на протяжении всего экзамена. Но, как оказывается, забыл. Не признал почти не изменившегося Уильяма, и – что самое смешное – влюбился по уши. В него! Их пути расходятся на десятки лет, и к тому моменту, как Спирс дослуживается до главы третьего отдела, а Сатклифф переводится к нему из второго, оба перестают быть похожими на себя прежних окончательно. На Грелля, что называется, без слёз не взглянешь. Алые лохмы, отпущенные чуть ли не до колен, окутывают хозяина словно кокон, красный в одежде постоянно доминирует над остальными цветами, а яркий макияж и высокий каблук завершают перевоплощение в гермафродита. Он называет себя Леди, постоянно манерничает и обращается к начальнику не иначе как «Уилли». Глядя на это пристающее к нему недоразумение, Уильям спрашивает у Неба: куда девался тот чистый невинный юноша с открытым взглядом и доверчивым сердцем, которого он хотел? Разве Грелль Сатклифф может быть таким?! Но он был. И, похоже, получал от этого ни с чем несравнимое удовольствие. Изо дня в день. *** Всё меняется в ту ночь, когда Спирс впервые вытаскивает своего подчинённого из крупной передряги, и буквально на себе тащит до квартиры Сатклиффа. Ключи чудом отыскиваются в одном из карманов пальто, дверь со скрипом впускает в темноту прихожей. Грелль наконец приходит в себя, но не может толком пошевелиться, и Спирс, не разуваясь, вносит безвольное тело в комнату-студию и скидывает его на разобранный диван. Жнец мычит что-то невнятное на любые вопросы, сворачивается калачиком, так что Уильям плюёт на это дело и идёт к ближайшей двери в поисках ванной, когда… Зеркало перед «будуарчиком» завешано по краям фотографиями и какими-то вырезками, это выглядит совершенно по-греллевски, пока Уильям не замечает, что на всех изображениях – он сам, а все тексты посвящены его… поимке. Побледневшие воспоминания вспыхивают с новой силой. Вот незнакомый юноша в заношенной одежде рыдает, уткнувшись ему в плечо, и Спирс из путанного рассказа понимает, что он – безродный, приехал в Лондон на заработки, но оказался ограблен ненасытной столицей в два счёта, и ему теперь даже податься некуда. Вот он ведёт незадачливого дурачка вглубь трущоб, и всё внутри сладко цепенеет от желания взять его прямо-сейчас-немедленно. Вот выродок лежит на мостовой сломанной куклой и вызывает своим скулёжом такое отвращение, что у мужчины нет никакого желания добивать его самостоятельно, и он кидает мальчишке нож, которым не так давно угрожал. Вот Спирс судорожно ищет пути побега из города, а может даже страны, потому что сучёныш оказывается единственным сыном Сатклиффа, и теперь на него объявлена охота. Вот он, загнанный преследователями, стоит на краю пропасти (хотя, какая, к чёрту, пропасть – всего лишь пятый этаж). Бежать некуда, а ему совершенно не хочется под суд, он знает, как их проводят, поэтому Уилл шагает вниз, уповая на чудо, которого не происходит. -Уилли? Спирс вздрогнул, будто очнувшись от наваждения, и обернулся к пришедшему в себя подчинённому. -Почему, - только и смог выдавить он, но Сатклифф, видимо, не понял вопроса, продолжая с тревогой смотреть на Уилла. От Актрисы не осталось и следа, как и сил, чтобы даже приподнять голову над алой диванной подушечкой. -Почему ты не сказал, что помнишь? – Спрашивает жнец, и тут же жалеет о своих словах. Но не успевает их забрать. -А надо было? – У Грелля хриплый голос и ужасные раны по всему телу, но он не просит воды, и даже находит силы зубасто усмехнуться, - О, Уилли, я и подумать не смел, что так важен для тебя! Я же был далеко не первый. Ну да, конечно, он знает о других жертвах, он же чёртов жнец и имеет свободный доступ к Библиотеке. И, конечно, Сатклиффу должно было быть очень интересно, за что ему уготовили такой конец, и есть ли ещё кто-то, за кого нужно мстить. Мстить? -Тогда, на экзамене, ты мог запросто оставить меня страдать, но спас. Почему? -Потому что влюбился в тебя, - ни тени сомнения, ни капли игры. Перед ним лежал без движения совершенно незнакомый ему человек. -Но ты держишь всё это здесь, - рука в окровавленной перчатке указала на зеркало. Грелль чуть заметно кивнул: -Чтобы всегда помнить, почему я лишил себя жизни. И тишина. Уильям отвернулся, не выдержав взгляда Алого Жнеца, но тот продолжал глядеть на него из зеркала. Мука. Невыносимая мука захлестнула его с головой – осознание того, что же он всё-таки натворил. Что это из-за него Грелль стал таким: жнецом, актрисой, чудовищем. -Ты не сможешь простить мне этот поступок? -Наверное, - шинигами устало прикрыл глаза, - да, тот Грелль Сатклифф, что остался умирать в подворотне, никогда не простит своего насильника, Уильяма Т. Спирса. Тишина. Небо за окном посветлело. Скоро рассвет. -Однако, этот Уильям, что стоит сейчас передо мной, ничего плохого мне не сделал. Кровь давно высохла и неприятно стягивала кожу. Надо её смыть. -Я принесу воды, - Спирс, наконец, открыл дверь ванной. Через пару мгновений загудели трубы, разбивая тишину. Да, смыть кровь, дать воды – это всё, что Уилл может сделать для Грелля. Этого Грелля.