Отражение

Их секс всегда больше походил на драку. Быстрый, дерзкий, в котором каждый пытался довести своего партнера до края быстрее. Обмен усмешками, подначивания, хищные оскалы, неприлично громкие шлепки кожи о кожу наполняют комнату, перемешиваясь с несдерживаемыми стонами. Джейн развязно облизывает искусанные почти до крови алые губы, демонстративно, смотря прямо в его глаза прямым взглядом, без утайки. Джейкоб видит, как в глубине ее собственных пляшут черти с озорными огоньками, утробно рычит, когда она опять пользуется его секундной заминкой, скидывая его с себя. И вот сверху уже она, опять насаживается на его член, вбирая его в свое нутро настолько глубоко, насколько возможно, закусывая пальцы, не скрывая откровенной насмешки. Второй ладошкой Джейн упирается Джейкобу в грудь, прямо тут, чуть пониже вытатуированного грача — точно такого же, который расправлял свои крылья и на ее груди. Его член так глубоко в ее теле, что даже почти больно, кажется, еще немного и он порвет ее. Становится еще приятнее, когда он накрывает ладонью низ ее живота, и она сдавливает его внутри себя. В комнате тщательно завешаны все зеркала и мало-мальски отражающие поверхности. Джейкобу кажется, что никто не может предугадывать его желания, как Джейн. Она с ним в этом полностью солидарна. Они даже познакомились во время драки. Джейн начала, Джейкоб подхватил. Они были юны и неопытны, но у местных пьянчуг не было и шансов. — Меня Джейн звать! — смеясь, в запале крикнула она, внезапно нырнув под стол, уворачиваясь от атаки какого-то мужлана. Тот попытался залезть следом, но сам же приложился головой о столешницу и осел на пол. — Джейкоб! — пыхтя, отозвался он, сдерживая натиск сразу двоих. Стоило оттолкнуть одного, как второй, ощутив свободу, рванул к Джейкобу и… под задорный звон разбитого стекла, рухнул на пол бесформенным мешком. Джейн откинула горлышко бутылки в сторону и усмехнулась. — Ты такой ме-е-е-едленный, — томно, но хитро улыбается она, специально сжавшись посильнее, опускается на его член не спеша. И шипит резко, вскинувшись, когда Джейкоб, притворно нежно проведя по ее упругой груди, вдруг сжимает до боли самые соски. — Чей бы ротик разевался, — ехидно говорит он, сталкивая Джейн с себя. Его член с мерзким хлюпаньем выскакивает из ее лона, но уже через пару мгновений опять заполняет, когда Джейкоб ставит ее на четвереньки, вжимая головой в кровать, и начинает нещадно вколачиваться сзади. Она наигранно недовольно мычит, дергается, ему приходится заломить ей руку, и она, наконец, только податливо стонет под напористыми движениями, прогибаясь в пояснице почти до хруста в позвоночнике. Джейкоб не видит, как она закусывает простыню, грозя разорвать ее зубами, когда он толкается слишком глубоко. Нет, не слишком. До упора, целиком и полностью. Она принимает все. Вряд ли кто-то еще может подойти им лучше, чем они сами. Как два кусочка чертова паззла. Которым нравится соединяться снова и снова. Они разговорились и сдружились очень быстро — будто родственные души нашли. Их интересы совпадали, они любили соревноваться, порой гуляли целые ночи напролет, пугая одиноких людей, задержавшихся на улицах в столь поздний час. Конечно, все только ради смеха. Иногда они связывались с мальчишками-хулиганами с улиц, но, обычно, это заканчивалось жуткой потасовкой, стоило им не поделить хоть какую-то мелочь. Смешно, но Джейкобу даже казалось, что Джейн ввязывалась в драки чаще, чем он сам. Она в ответ огрызалась и говорила, чтобы он не строил из себя невинную овечку. Он смеялся, и почти забывал о том, что о нем могли волноваться дома. Никто не понимал его так же хорошо, как Джейн. Порой он думал, что общался с собственным отражением. Джейн опять стонет развратно, громко, Джейкоб готов поклясться, что ее не услышал бы только глухой. Она подчиняется, подается навстречу его резкому темпу, кажется, пропускает не заломленную руку под собой, чтобы пальцами добраться до собственной промежности, которая уже так саднит от его члена — он не собирается замедлять свои движения. Тяжело выдыхая, она теребит клитор, недолго, это больше похоже на отвлекающий маневр. И Джейкоб, к собственной досаде, замечает это слишком поздно. Примерно в тот же момент, когда чужая ладошка сжимает основание его члена и мешает двигаться. Джейн усмехается, водя носом по простыне, цепляет зубами. — Пусти, — требовательно говорит Джейкоб, но он ведь и так знает, что это бесполезно. Она знает это тоже, бессовестно сжимает сильнее, заставляет отстраниться. Все же мелькает какое-то сожаление, когда его член в очередной раз выскальзывает из ее жаркого, мокрого лона. — Давай, хочу тебя видеть, — Джейн почти поет, пытаясь выдернуть руку из стального захвата, и он ей это позволяет. И вот она уже на спине, манит к себе, завлекает, выгибается демонстративно, проводит ладонью по своей груди, без сомнения показывая свои прелести. Это почти гипнотизирует, и проблеск сознания происходит только в момент, когда Джейкоб обнаруживает себя, припавшим к ее возбужденным торчащим соскам. Облизывает их, посасывает, вбирает в рот, кусает, а Джейн в отместку сжимает его волосы до боли, еще чуть-чуть и выдерет. И она не шутит — однажды он действительно лишился клока своей шевелюры. Кажется, это как раз было тогда, когда они переспали впервые. Они были друг у друга первыми. Неуклюже ласкали, целовали, пробовали, дурели от новых ощущений. Не стесняясь, не смущаясь, чувствуя себя так, будто делали все именно так, как надо. Для них самих, по крайней мере, точно. Крови почти не было, но Джейн, открывая ротик, болезненно стонала. Тихо, неслышно порой, и тут же посылала Джейкоба нахрен, стоило тому поинтересоваться о ее ощущениях. — Ты в меня будто нож воткнул, заткнись и двигайся, — говорила она, а спустя несколько минут стонала уже совсем не от боли, прижимая его к себе так тесно, что можно было подумать, будто она хотела засунуть его к себе под кожу. Под ребра, к теплым органам, к самому своему естеству. И в итоге сжимала так сильно, что, кончая, — стоило отдать Джейкобу должное, он нашел ее слабые места, — выдрала тот пресловутый клок волос. В тот момент полившемуся лексикону мог позавидовать самый матерый сапожник. А что Джейн? Джейн укусила его за плечо, скинула с себя, пока он ругался, и уселась на нем сверху, показывая, кто теперь главенствует. Тогда они поняли, что в постели будут чуть ли не драться. Не сосчитать то, сколько раз они кусали друг друга, до крови, сильно, что ранки потом еще по месяцу заживали. Оставляли друг другу синяки, красноречивые, во всех местах, абсолютно не стесняясь того, что их могут увидеть. Даже наоборот — они не скрывали следы своей страсти, а с гордостью показывали всем их окружающим. Джейкоб слышал, как Иви порой фыркала ему вслед, когда видела очередной полуукус-полузасос у него на тыльной стороне шеи. Говорила что-то на тему того, что он встречается с сущим животным, а он вдруг останавливался, резко оборачивался к сестре и клацал зубами у самого ее носа, заставляя отпрыгивать в сторону. — С точно таким же, как и я, — говорил Джейкоб с гордостью. Их страсть была воистину животной. Джейн опять сверху, ерзает, изгибается, бесстыдно прыгает на его члене так, что даже кровать под ними поскрипывает. Джейкоб обнимает за талию, тянет к себе, рычит, и кусает за так удобно открытую шею — след точно останется. Сжимает в объятиях еще крепче, будто пытается сломать, перемолоть в порошок, чтобы добиться от нее той податливости, которой до сих пор добиться не получается. Джейн отвечает ему укусом на укус, но кусает его губы. До крови, слизывая юрким язычком выступившие капли. С ее этим ловким язычком ей самое место внизу, где он вжимал бы ее голову в свой пах, бескомпромиссно принуждая брать его член в рот до самого основания, чтобы головка упиралась в заднюю стенку горла. Джейн, конечно же, вредничала бы и кусалась. И у Джейкоба не оставалось никогда иного выбора, кроме как брать ее сначала жестко и быстро, а после они, уставшие, ласкали друг друга ртами, не пропуская не единой возможности для удовольствия. Как они соперничали и чуть ли не дрались в постели за право быть сверху, так же они любили доставлять друг другу удовольствие. Никто не мог сделать это лучше, чем они сами, предугадывая желания, зная все слабые места. Утробно рыча, Джейкоб подминает Джейн под себя, по-животному припадает, двигается все так же резко. Он может терпеть очень долго. Она ему в этом точно не уступает. Он был заложником собственной золоченой клетки, в которую его посадил отец, посадило Братство, не давая никакой свободы, никакой возможности расправить крылья. Его постоянно сравнивали с сестрой, умненькой Иви, ставили ее в пример, говорили «когда же ты, наконец, научишься, Джейкоб?» и показывали пальцем. Джейн стала его отдушиной. Они всегда только смеялись, стреляли из рогаток по бродячим кошкам, на спор залезали на строительные леса, а потом прыгали вниз. Ничего лишнего. Ничего слишком тяжелого. На подпольных боях они тоже начали выступать вместе и быстро выбили из обидчиков все сомнения о том, что девушка может быть не хуже. Все было так, как они хотели, а не так, как пытались навязать им другие. Они были похожи даже внешне. Даже пахли одинаково, когда после очередной бойни, из которых они все чаще выходили победителями, ласкали друг друга, мокрые от пота. И не испытывали ни толики отвращения. Джейн почти была его отражением. И он хотел получить понимания сполна. Того самого, которого не хватало с самого детства. От воспоминаний он ухмыляется, языком цепляет мочку ушка, прикусывает зубами, слыша протестующий стон Джейн, когда она пытается отвернуться от влажных прикосновений. Она обхватывает его руками и ногами, хватает его, словно капкан, поднимает бедра, толкаясь навстречу. Будто еще дальше, еще глубже, до невозможности, так, как это уже просто нельзя. Но хочется, и с этим желанием так тяжело совладать. Они будто хотят вновь стать единым целым. Или, как минимум, заставить друг друга кончить пораньше. — Кажется, ты скоро сотрешь или меня, или его, — смеется она, Джейкоб вторит ей, и держаться становится сложнее. Ее соблазнительная грудь упруго колышется в такт резким толчкам, приковывая его голодный взгляд. Джейн скалится, показывая зубки, и обхватывает рукой его голову, прижимая к себе. Сначала для поцелуя, терпкого и быстрого, а после к своей груди. Джейкоб почти послушно трется небритыми щеками о кожу, ухмыляется, кусает за сосок до крови. Джейн вздергивается и шипит от боли и злости, бормочет что-то, он не может разобрать, но наверняка покрывает его самыми последними словами, пока он собирает языком красную жидкость — капли похожи на маленькие рубины. Джейкоб рычит, когда его тянут за волосы, а после кусают за плечо. Так же сильно и больно, до крови. Вторая рука скользит по его спине, оставляя красные, набухающие царапины. Завтра все тело будет болеть. Они готовы терпеть любую боль, чтобы удовлетворить свою страсть. Они всегда делали только то, что хотели в обществе друг друга, не пытались себя ограничивать, не считались с последствиями. Даже если им было суждено умереть на следующий день, они встречали новый рассвет с улыбкой. С довольной ухмылкой, если быть точнее. Особенно после очередной бурной ночи, обрабатывая друг другу укусы, царапины и ушибы. Это не шло ни в какое сравнение с той размеренной и терпеливой жизнью, которую так старательно пропагандировали Джейкобу отец и сестра. Он бывал дома все реже, теряясь на улицах города или в комнатах случайных забегаловок, где можно было заплатить пару монет и всю ночь напролет проверять крепкость кровати. Ему казалось, что порой Иви встречала его с какой-то грустью, но понять его так же, как понимала его Джейн, была не в состоянии. Джейкоб честно пытался ей объяснить. Джейн откидывается назад на подушках, терзает ногтями его спину, соблазнительно стонет, закусывая губу, смотрит на него из-под прикрытых век, совсем чуточку устало улыбается, и, кажется, начинает потихоньку сдаваться. Как и он начинает сдаваться тоже. Терпеть можно долго, но не бесконечно, и их тела словно натянутая пружина — приложи еще немного усилий и она порвется. Из единой разорвется на две части. Опять, предсказуемо. Только они потом соединятся вновь. — Ты убьешь меня, — почти жалобно бормочет Джейн и закатывает глаза, когда Джейкоб утыкается в ее плечо, сдерживая собственный стон, обнимает ее под поясницу, приподнимает за бедра. — Ты умрешь не раньше, чем кончишь, — даже на ухмылку сил уже не хватает, не то чтобы сохранять столь немилостивый темп. Он, наконец-то, сбивается и замедляется. Они вместе подходят к самой грани. Джейкоб никогда не спрашивал о ее желаниях. Предугадывал — да, но не спрашивал никогда. Джейн тоже никогда не спрашивала. В теории, они не знали друг о друге ничего. По факту в то же время знали все и даже больше. Знали другого лучше, чем сами себя. Зачем же создавать невидимые преграды и ограничения самим? У них не было никаких запретных тем ни в жизни, ни в постели. Рано или поздно это должно закончиться. Но зачем заканчивать то, что столь необходимо? Они никогда не знали, когда пора остановиться. Кончают они одновременно, глуша стоны в губах друг друга. Джейн сжимает его член внутри себя даже слишком крепко, сдирает кожу на его плечах, вздрагивает от наплывов слепого оргазма. Джейкоб хоронит горячую сперму глубоко внутри ее тела, не в силах отстраниться, стискивает ее в объятиях почти до хруста костей. Так не первый раз и, наверняка, далеко не в последний. Они не думают о последствиях, думают только друг о друге. Беспечность всегда была их лучшей чертой. Или может быть худшей? Они не могут отлипнуть сразу, целуясь долго, остервенело, посасывая языки, пытаясь прихватить зубами, теперь пытаясь хоть так показать свое главенство, перехватить инициативу. Но никто из них не уступает, и не может взять верх над другим. Они вынуждены бороться до тех пор, пока хватает воздуха, который заканчивается прискорбно быстро, и они шумно выдыхают друг другу в губы, едва оторвавшись. Оргазм всегда немного выбивает из колеи, высушивает до невозможности, оставляя внутри колющую пустоту. Единое целое вынужденно распасться на две части опять, и Джейкоб скатывается набок с нехотя отпустившей его Джейн. Когда-нибудь это все же закончится. Иви вытянулась и похорошела, Джейкоб не мог это не замечать, не отводил от нее глаз. Сестра, порой, улыбалась ему в ответ на его заинтересованные взгляды, и ее веснушчатые щеки покрывались еле заметным румянцем. Он улыбался ей тоже, и какое-то светлое чувство, словно мед, разливалось в груди. Джейн ухмыляется едва заметно, раскидывается на кровати рядом, расслабленно выдыхая, и только после этого опять нависает над Джейкобом, игриво пытаясь накрутить на пальчик волоски на его груди. Он накрывает ее ладошку своей, жмурится довольно, как сытый кот: — Кто, как не ты, все поймет? — Я и есть ты, — Джейн смеется и хищная ухмылка появляется вновь на ее губах. Она целует его снова, и они не замечают, как соскальзывает ткань с зеркала. Стоило ли им с сестрой выудить эту штуку из отцовского тайника? Такой шарик с зеркальными боками, испещренными какими-то полосами и узорами. — Ты ничего не понимаешь в этом! — кричала на него Иви тогда. — Никто не понимает меня, — фыркал Джейкоб, пытаясь выдернуть злосчастный шарик из рук сестры. Отражения близнецов мелькнули на зеркальной поверхности, исказились, перемешались и исчезли будто бы в глубине. Они больше никогда не трогали отцовские вещи, каждый остался при своем мнении. Джейкоб познакомился с ней на следующий день. — Меня Джейн звать! — задорно кричит она. Никто не смог понять его лучше. Она и есть он. Джейн нависает над ним, а после вовсе забирается сверху. — Готов к продолжению? — Она обводит языком искусанные губы, руками оглаживая свою грудь с покрасневшими от укусов сосками. — Ты еще спрашиваешь? — Джейкоб голодно скалится. В отражении открывшегося зеркала он один. Рано или поздно они все равно станут единым целым.