●
Полуденные апрельские улицы Нью-Йорка полны спешащих людей, злых лиц, усталых взглядов и редких вспышек магии, прорезающий толпу, словно лучи маяка пронзают ночной мрак. Зейн лавирует в этой толпе, словно корабль среди подводных скал — одной рукой прижимая к себе папку с эскизами, второй удерживая картонную подставку с тремя стаканчиками кофе. Ему навстречу идет девушка, не отрывая взгляд от асфальта, путая пальцы в сплетении белых проводков наушников, тянущихся от телефона. Зейн как раз отвлекается на огненную птицу, взлетевшую с плеча переходящего дорогу парня. Столкновение неизбежно. Зейн задевает девушку плечом, его рука вместе с подставкой взлетает в воздух, стаканчики бело-зелеными птицами устремляются в небо, горячие капли расплескиваются из-под неплотно закрытой крышки, орошая случайных прохожих кофейным дождем. А затем все замирает в воздухе. Зейн удивленно смотрит на зависшие стаканчики — будто время остановилось, хотя прохожие обтекают их, как вода скалы, и кто-то ворчит что-то про счастливых и беззаботных влюбленных, пока девушка чуть удивленно моргает. — Простите, я такая неловкая, — частит незнакомка, по одному собирая стаканы и аккуратно вставляя их обратно. — Ничего, все в порядке, — Зейн отчего-то оцепенело принимает спасенный кофе у нее из рук и невольно краснеет. Особенно после того, как девушка открывает один из стаканчиков и по одной собирает зависшие в воздухе кремовые капли. — Вот, почти все спасено, — девушка улыбается лучезарнее, скользя взглядом по по все еще удивленному лицу Зейна. — Спасибо, — он улыбается, сковано и неловко, а затем девушка машет ему на прощание, пальцем смазав последнюю застывшую в воздухе каплю кофе, и растворяется в толпе. Счастливая, думает ей вслед Зейн, она нашла своего соулмейта.●
У этого явления есть долгое и запутанное объяснение. Сестра Зейна, готовясь к поступлению на факультет генетики и нейронной психологии, даже заучивала его — три страницы мелкого шрифта — наизусть. Когда Зейн прочитал его впервые, то не понял каждое второе слово, пока Донья, посмеиваясь, не объяснила на пальцах. Есть два человека. Между ними есть связь. Люди встречаются — связь активируется. Из связи высвобождается энергия, которая приобретает различные формы. Попросту говоря: любовь — это магия.●
— Зейн, ты что-то долго, — Гарри тянется за своим стаканчиком, но тут же отдергивает руку — тот еще слишком горячий для его чувствительной кожи. — Вот, держи, — Найл сосредоточенно держит кофе в руках несколько секунд, стараясь лишь немного остудить его, а не заморозить, как в прошлый раз, и передает своему парню. — Спасибо, снежинка, — ласково шепчет Гарри, касаясь пальцами руки Хорана и посылая по ней радужный рисунок из цветов и бабочек, который продержится несколько часов. Найл выглядит счастливым, Гарри тоже. Зейн совсем немного ненавидит их. — Не зацикливайся на этом, — советует ему Лиам, с легкостью телепортируя к себе ноутбук из своей комнаты в общежитии, расположенном в трех километрах от парка, в котором они расположились. — Просто соулмейты это такая редкость, — бормочет Зейн, потерянно сжимая свой стакан в руках, — и то, что меня окружают одни «маги», либо случайность, либо издевательство. — Просто ты умеешь окружить себя талантливыми людьми, — Гарри утешающе тянется к покрытым татуировками рукам Малика, раскрашивая каждую из них в невероятные цвета. Зейн, как художник, восхищается этой расцветкой; Зейн, как человек, очень хочет расплакаться. — Ты обязательно найдешь своего человека, — уверенно заявляет Найл.●
Зейн задумчиво ведет пальцами по изображению девушки на своем предплечье, вспоминая, как горячо они друг друга любили, и как быстро остыли. На память о ней у него осталось тату, у нее — обручальное кольцо. «…по статистике только 25,03 процента всего населения страны находят свою пару. Ученым еще не удалось выяснить, нет ли у остальной части людей соулмейта изначально, или они просто не успевают встретиться…». Зейн помнит конспекты своей сестры чуть ли не наизусть. Он рад за Найла и Гарри, за Лиама и Софию… он очень рад за своих друзей, честно, но порой ему кажется, что все эти двадцать пять процентов специально собрались вокруг него, только лишь бы доказать, какой он не исключительный, не особенный и что именно он из всех своих друзей не достоин соулмейта.●
— Может, это все зависит от твоей энергии? — Эд поджигает уже второй косяк за три часа — время, отведенное для записи альбома, поджимает. — Может, она настолько разрушительна, что Вселенная боится тебя. — Ага. Зови меня Галактус — Пожиратель Миров, — Зейн закатывает глаза на откровенно бредовые идеи друга. Эд — единственный, с кем Малик может обсуждать свою проблему без стеснения, потому что свою пару Ширан тоже все еще не нашел. — Я просто не понимаю, все дело в том, что у тебя нет соулмейта или в том, что у тебя нет дара? — вопрос неожиданно остро врезается Зейну в самое легкое, и он может только судорожно глотать воздух, кашляя и давясь дымом. Потому что не знает ответа на этот вопрос. Зейн красивый, Зейн легкий на подъем, Зейн добрый, милый, заботливый. Найти подходящую девушку или парня для него — совсем не проблема. Он и встречался, со многими, но все отношения быстро распадались только потому, что Зейн разочаровывался в том, что рядом не его соулмейт.●
На следующие выходные после этого разговора он возвращается домой. Его родители не предназначены друг другу судьбой, у них нет никакой магии, но только глянешь на них, и сразу поймешь, что они любят друг друга. Зейн думает о тех парах, которые ему довелось встретить в университете — которые не забавлялись огненными шарами, превращениями воды в вино, которые не выращивали цветочные венки прямо у себя в волосах и не предсказывали будущее. Зейн думает о всех тех, кто просто любит того, кого хочет, а не кого ему предлагает судьба. Это не заставляет его круто поменять свою жизнь, перестать завидовать друзьям и перезвонить своей девушке, которая все еще хранит его обручальное кольцо. Но вместе с тем что-то успокаивается внутри, сворачивается пружиной и шепчет денно и нощно — подожди.●
Зейн выпускается из университета и начинает рисовать картины для галерей и выставок. Получается у него неплохо — хотя иногда он и просит Гарри по дружбе раскрасить пейзаж-другой, придавая простым морским волнам, древесным кронам и горным вершинам невероятные, не природные оттенки. И когда на одной из таких выставок к нему подходит молодой парень, чьи глаза могут серьезно поспорить со всей способностью Гарри к цветам, и чей голос на голову превосходит любую мелодию, написанную Эдом — пружина внутри Зейна выстреливает. — Луи, — парень протягивает руку так обыденно, будто они здороваются после долгой разлуки, а не знакомятся. — Зейн, — он протягивает свою ладонь и в тот момент, когда их пальцы соприкасаются, Вселенная взрывается. Малик готов поклясться, что в обжигающе белой вспышке сгорела минимум половина Нью-Йорка. Луи готов поспорить, что весь. Они с трудом отшатываются друг от друга, тяжело дыша и оглядываясь по сторонам, ожидая увидеть дымящиеся руины. Но всё и все остаются на своих местах — люди прохаживаются по залу, смотрят на картины, негромко переговариваются и делают селфи на фоне самых абстрактных полотен. — Охереть, — бормочет Луи, потирая ладонь. — Ага, — пораженно шепчет Зейн. Через несколько минут они уже садятся в Шевроле Зейна, направляясь на его съемную квартиру. Слова льются потоком, переплетенные пальцы будто совсем не хотят разжиматься. Наутро, после ночи, проведенной в поцелуях, вперемешку со спорами, руганью, вопросами и ответами, после разбитой вазы, развороченной подушки и исполосованных ногтями спин, они мирно сидят на кухне, попивая чай с молоком, от которого Малика тошнит. — Что мне нарисовать? — спрашивает Зейн, поднимая взгляд на Луи, довольно потирающего шею, с отчетливыми отпечатками губ на шее. — Ад Босха, — наугад отвечает Томлинсон — Зейн узнает его фамилию только в четвертом часу утра, а Луи его так до сих пор и не знает. — Хорошо, — Зейн выливает остатки чая в раковину и направляется в мастерскую. — Эй, у тебя тут письмо от хозяина квартиры. Ты ему пять штук задолжал, — кричит Луи вдогонку. — Ну так разберись с ним, — кричит Зейн в ответ и захлопывает за собой двери. Внутри Малика горит и клокочет желание творить и рисовать, и он не находит в себе сил противостоять ему, даже учитывая, что его давно желаемый соулмейт сидит на кухне в одних пижамных штанах и попивает отвратительный чай с молоком. Луи набирает номер мистера Коуэлла и вежливо говорит ему, что с этого дня Зейн живет в этой квартире бесплатно. Мистер Коуэлл со слезами в голосе признается, что всегда хотел подарить ее Малику, но все никак руки не доходили. Зейн выходит из мастерской через шесть часов, перемазанный краской и остро пахнущий растворителем. На холсте, который он аккуратно несет в руках, все еще подсыхает точная копия картины Босха. Когда искусствовед мисс Робин приезжает проверять на подлинность, то не может отличить от оригинала, едва сдерживаясь от желания позвонить в полицию и заявить о краже полотна.●
— У тебя дар убеждения, — говорит Зейн, помешивая кофе в кружке. Он сидит на своей кухне, неожиданно кажущейся ему такой огромной, а перед ним лежит аккуратная стопка перевязанных канцелярскими резинками купюр — пять пачек купюр по сто долларов. Вырученные деньги за продажу картины. Того самого «Босха», после которого искусствоведа пришлось отпаивать все тем же чаем с молоком. — А ты рисуешь как да Винчи, умноженный на Боттичелли, — пожимает плечами Луи. Покупателя для картины Зейна они нашли на следующей же выставке. Он хотел купить что-то с налетом старины, и Луи оставалось только подойти к нему и сказать: «Ты хочешь купить ту картину, что мы тебе предложим», едва сдерживаясь от того, чтобы повести рукой, будто он был каким-то джедаем. Они смотрят друг на друга несколько минут, пока одинаковые ухмылки не расползаются на их лицах. — Итак, — Луи жестом фокусника вытаскивает телефон и открывает мобильный браузер, — какому первому коллекционеру я буду впаривать нарисованную тобой картину?