Korean ghoul

Ханбин устало потирает глаза, что вот-вот заслезятся от напора. Он с самого утра пропадает в этой маленькой комнатушке, где из света только небольшая лампа и компьютер. Тело до ужаса затекло от неподвижности, и теперь каждое движение кажется самым больным на свете. Он с кряхтением поднимается с насиженного кресла, где, кажется, продавил ямку своим телом. Ханбин тянет руки вверх, а позже выгибает спину с громким хрустом. Появляется ощущение, будто тысячи костей в нем тот час ломаются, создавая свою собственную симфонию. Парень разминает таким образом и другие части тела, хоть как-то двигая ими за весь просиженный день, а хруст от этой разминки, что дают кости, разносится по всей комнатке. Время на часах показывает полчетвёртого утра, а тиканье почему-то ужасно раздражает. Да любой звук сейчас Ханбина раздражает. Голова болит от музыки, от многочисленных текстов в его памяти. Тусклый свет, что дарит компьютер, неимоверно давит на глаза, отчего те начинают слезиться, и хочется поскорее их зажмурить и начать тереть, пока не пройдет жгущая боль. С тяжелым вздохом Ханбин выключает всю технику, что есть в помещении. Надев тёплую чёрную толстовку, он выходит из студии, закрывая её на ключ. Через пару часов ему непременно придётся вернуться сюда, чтобы продолжить работать. Конечно же, сочинять музыку и ставить танцы он хотел всю жизнь, но не до такой же степени, когда твой организм вечно спит, а ты ещё не понимаешь, как остался живым и живой ли? Воздух на улице лёгкий, словно пушинка. Он проникает в лёгкие, заполняя собой всё пространство, и дышать становится намного легче, чем когда он сидел в душной студии. Запах мокрого асфальта, что остался после сильного ливня, просто сводит с ума, отчего Ханбин устало, но очень счастливо жмурится, вдыхая полной грудью. Конечно, оставаться так надолго и потом уходить ему запретили, но Бина это мало волнует, поэтому... Он идёт по городу, где людей в такое время нет в принципе, только страшные твари. Гули. Он перебрались сюда из Токио в поисках жертв для себя, и, как видно, у них это очень хорошо получается. С самого своего ребячества он слышал про этих мерзких тварей, но всё как-то не верил в них. Даже разодранные тела и вывернутые наружу органы, что из раза в раз показывали в новостях, его не убеждали. Это же Ханбин — пока не встретит, не поверит. Когда он был подростком, то это вошло в моду – пугать гулями. Кто-то из его знакомых специально пропадал, как бы говоря, что его украли и сожрали. Но шутки шутками, а через пару дней этот шутник действительно исчезал. Только вот мало кому было до этого дела. Собственно, никого, кроме его родителей, это даже не колышило. В Сеуле и без того было много убийств, похожих на это, отчего полиция вечно отмахивалась на «несчастные случаи». Но Ханбин всё равно не верил. Он всегда гулял по ночному городу или в два ночи шел к крошке хёну, когда того мучили кошмары. На него ни разу не напали, и, более того, он не видел никого, кто следил бы за ним. Вся эта брехня про гулей больше походила на городские легенды, а пропадающих уже начинали записывать, как сожранных. После частых показов в новостях о множествах убийств мама Ханбина настолько взволновалась, что её пришлось везти в больницу. После того случая мисс Ким вместе с сестрой Ханбина перебрались подальше от Сеула, чтобы как можно дольше сохранить свою жизнь. А Ханбин в силу своей упёртости остался тухнуть в городе. Ему нужно было доучиваться и зарабатывать на жизнь. Человеком-то нужно стать. Ким так сильно ушёл в свои мысли, что не услышал какое-то чавканье за поворотом. Он совсем не заметил, как завернул на какую-то тёмную улочку, где, кажется, даже днём не ходят. Но домой, отоспаться, он спешил сильнее всего, поэтому даже такие закоулки для него не проблема. Ханбин тут же останавливается у этого самого поворота, просто стоя, словно столб. Липкий страх пробирается под кожу, а дыхание вмиг прерывается. Сердце стучит, словно пробежал два километра. «Что-то тут явно не так…» — думается Киму, и он неосознанно делает шаг назад, шаркая подошвой кед об асфальт. Чавканье тут же прекращается и наступает полнейшая тишина, прерываемая лишь потрескиванием проводов. Стук сердца отдаёт битом в ушах, кровь бурлит, растекаясь по венам с бешеной скоростью. Страх, какой Ханбин мало когда испытывал в своей жизни, кажется ему чуждым. Он не даёт ему сдвинуться хотя бы на миллиметр, и от этого в душе его всё кричит. «Просто беги. Беги. Ханбин.» — будь сознание человеком, Бину давно прилетело бы по морде за его, мягко говоря, тормознутость. Вот только страх - совершенно другая вещь. Он сковывает тело и гонит по нему кровь, заставляя тут же покрываться испариной. Сердце танцует кульбит, и его удары разносятся по всему телу, отдавая гуляющими волнами. И всё это так противно и неприятно, что хочется свернуться в маленький комок и исчезнуть вовсе, да только магии в нашем мире не существует, а Ханбин вряд ли из семьи потомственных ведьм. Он не замечает, как больно ударяется головой о холодную стену. Её шершавая поверхность приносит дискомфорт, а от исходящего холода по позвоночнику бегут мурашки. Ханбин глухо стонет, а перед глазами всё плывёт: картинка, которая до этого была чёткой, превратилась в размытую. На него из темноты смотрят два красных глаза, которые то и дело сокращаются, будто это робот. Существо тяжело дышит, будто пробежало кросс, чтобы догнать Ханбина. Между сбивчивым дыханием слышны тихие хрипы, и это пугает покруче всяких там приведений. — Мама в детстве не учила, что ночью гулять нельзя? - хрипит существо, сильнее сжимая ворот Ханбиновой толстовки. Два глаза смотрят словно сквозь Ханбина, заглядывают к нему в душу и зачерпывают с самого дна. Задевают за живое, и от этого скулить охота, но Ханбин без сарказма не умеет обходиться. Даже когда гуляет по лезвию ножа. — Да вырос, вроде как, - подобно существу, сипло отзывается Ханбин. Существо, а если точнее, гуль, тихо хихикает. «Он вроде как сожрать должен, а не задушевные беседы вести,» — вероятно, они не только убивать умеют, а ещё и мысли читать, ибо после этого гуль замолкает и с силой толкает худое тело, снова ударяя его о бетонную стену. — У меня вот идея есть. Я отпущу тебя, но вскоре вернусь за своим долгом. Люблю играть с людьми – вы такие жалкие, когда не можете что-то вернуть. — Какой долг? — Ханбин тут же оживает, вслушиваясь в слова существа. Почему нет? Успеет хоть попрощаться, напьётся в свинью в последний раз. Всё же лучше, чем умереть сейчас, как последний неудачник. — Ты и твоё худощавое тело. — У меня же есть нечего. — Я найду, - гуль мгновенно отпускает Ханбина, уходя вглубь тёмной улочки. В темноте его глаза ярко сверкают красным, и от этого взора внутри всё сворачивается, - Жди меня, сладенький. Гуль тут же пропадает, а Ханбин так и остаётся стоять у холодной стены. В его голове не могут уложиться разные вещи, а тело буквально трясёт от пережитых чувств. Он только сейчас замечает, что ему понравился голос гуля. Низкий, с хрипотцой, он буквально будоражит Ханбиново сознание. Мелкая дрожь пробегает по телу от таких мыслей, и Ханбин спешит укутаться в тёплую толстовку. До дома он добирается без особых происшествий, а спать заваливается прямо в том, в чём пришёл. В институте Кима не покидает чувство страха. Оно постоянно жрёт его изнутри, заставляя дёргаться буквально от всего. Ханбин постоянно чувствует на себе взгляд, а когда поворачивается, то ничего не видит. Страх будто поселился в его теле, заставляя трястись и жить с этим. Спит Ханбин плохо, ест – тоже. На работу ездит на такси, а уходит специально до захода солнца. Хотел увидеть? Увидел. Круто живётся? Да нихрена не круто. Постоянно трясётся, как лист осиновый, взвизгивает от любого шороха, и это нормальная жизнь? Куда бы Ханбина ни приглашали, он всегда отказывает, потому что долг в виде своего тела ему ещё ой как не хочется отдавать. Но, кажется, он только притягивал, а не оттягивал момент их второй встречи. Молодой парнишка с кроличьей улыбкой и глазами цвета коньяка ловит Ханбина в одном из коридоров университета. Он смотрит проницательно. Как смотрел тот гуль: заглядывает в душу и всё щекочет там своим взором. И Ханбин невольно ёжится, прикусывая губу чуть ли не до крови. — Долг не хочешь отдать, Ким Ханбин? — Уже? - его совсем не пугает, что напротив стоящий парень - Ким Чживон, легенда универа, знает его имя. Ему интересно, что задумал гуль, раз Ханбин привлёк его внимание. — Да. Только я тебя не есть буду, - Чживон проводит пальцами по щеке Ханбина, рождая у того бурю мурашек. Он снова прижимает Бина к стене, только теперь делая это мягче. Чживон легко касается носом его шеи, влажно целуя и горячим дыханием щекоча нежную кожу, не давая перестать дрожать. — Я готов отдать долг.