Особо глубокий толчок заставляет Дзингудзи вскрикнуть, тут же глуша собственный голос, прикусив нижнюю губу. И вновь у молодого топ-идола всё плывёт перед глазами, вновь затуманивается его взгляд, вновь подкашиваются ноги. Он дрожит всем телом, слегка выгибаясь назад, и эта дрожь передаётся и Камю тоже. Граф изящным движением ладони, чей холод на контрасте с разгорячённым телом Дзингудзи ощущается особо чувственно, проводит от основания бедра до шеи Рена, заставляя того непроизвольно сильнее выгнуть спину и оттопырить задницу, опрокидывая назад голову. Граф зарывается пальцами в светло-рыжие волосы и продолжает незамедлительные толчки, вызывая в податливом теле Дзингудзи бурю эмоций, которые тот так старательно пытается подавить.
Рен — это ласковый и нежный зверь. Хищный зверь. Как и все подобные представители, он может быть страстно голодным. Голодным по своему барону. Дзингудзи заходится глухим рыком, когда попытки сдержать собственный голос в очередной раз сводятся к нулю, и непроизвольно поддаётся назад, навстречу глубоким толчкам.
Сколько раз вот так вот он уже ложился под Камю? Сколько раз раздвигал перед ним ноги, когда это было нужно графу? Сколько раз пытался сохранить чувство собственного достоинства в такие моменты? Камю испортил Рена. Развратил, заразил собственным хозяйским эгоизмом. А сам Рен, кажется, уже и ничего не имеет против. Сейчас он роняет бесстыдные высокие стоны, которые постепенно начинают превращаться в какое-то подобие скулежа. Парня спасает лишь то, что Камю не видит его лица. Рен уверен: если он столкнётся взглядом с холодными, цвета чистого льда, пронзительными глазами графа — он пропадёт. Пропадёт окончательно, окончательно себя уничтожит.
— Барон… — Дзингудзи заходится очередным рыком, когда свободная рука Камю по-хозяйски скользит по талии Рена, где в эту же ночь были оставлены потемневшие собственнические метки графа. Дзингудзи никогда не уходил от своего барона без них. Просто сам Камю, ощущая свою непосредственную власть над Реном, всегда заставляет его таким образом вспоминать о себе и не забывать, кто и как ублажал его задницу прошлой ночью. Признаться, это даже слегка подзадоривало, но сейчас это было не тем, что волновало Рена.
Парень приподнимается на локтях, оборачивается, ловит Камю двумя пальцами за подбородок, притягивает ближе к себе и впивается в его губы страстным поцелуем. Их языки сплетаются в схватке за доминирование, победителем из которой вскоре выходит Рен. Начиная терять самообладание, Камю замедляет темп, и Дзингудзи, воспользовавшись его секундной отрешённостью, резко, за волосы отрывает от себя графа, притягивая ближе и примыкая губами к его шее, оставляет на бледной коже, прямо под кадыком, ярко-алый засос в качестве мести за все предыдущие, некоторые из которых до сих пор не сошли с тела Рена.
— Не думай, что можешь играться с моим положением, барон, — Рен шепчет прямо в самое ухо графа, обдавая его жарким дыханием и слегка отстраняясь. Взгляд глаза в глаза. Несомненно, Камю понял, что конкретно имеет в виду Дзингудзи. Это вызвало у графа одобрительную ухмылку в ответ на точно такую же у Рена. Встреча взглядов двух разгорячённых хищников ни к чему хорошему не приведёт.
— Не тебе мной командовать, щенок, — низкий, глубокий тембр окутывает всю сущность Рена чарующей негой, затуманивая его разум, а очередной глубокий толчок, будто в доказательство всех сказанных слов, выбивает из Рена всё новые стоны и шумные вздохи. Дзингудзи ослабляет хватку пальцев, всё ещё сжатых в светлых волосах графа, и его тело вновь содрогается в сладостных конвульсиях от каждого толчка. Камю перемещает руку с талии Рена на его плечо, с силой сжимая и дёргая в свою сторону, глубже насаживая на себя парня и резче двигаясь в нём. Рука на рыжей макушке Дзингудзи сильнее сжимает пальцами мягкие локоны, а Рен уже откровенно не знает, куда себя деть. Его разум окончательно пустеет под напором властного и холодного графа, заполняя собой всё пространство, заставляя думать только о нём, не ощущать ничего вокруг, кроме него, любить только его, желать только его. Дзингудзи, что греха таить, уже неимоверно близок к своему пику. Это понимает и его любимый барон, да и он сам не особо далеко ушёл от Рена в этом плане. Дзингудзи, возвращая наконец руку, вновь опускается на локти. Он уже не узнаёт собственный голос, не может его таким слышать. Почему всё заканчивается именно так? Для Рена этот вопрос безответен. Ещё пара мощных толчков, и Дзингудзи вздрагивает всем телом, вскрикивает, бурно изливаясь. Его швыряет вперёд под силой яркого, жаркого взрыва ощущений, чувств и эмоций. А Камю явно наслаждается этим видом, не прекращая замедляющиеся толчки. Разгорячённый идол с потрясающим телом сейчас кажется графу ещё прекрасней, чем обычно. Хотя это всего лишь его бурные фантазии. Сердце бешено колотится в груди, грозясь проломить грудную клетку, дыхание рваное, ноги вновь подкашиваются, но граф не даёт Дзингудзи упасть. Придерживая парня за бёдра, Камю вновь возобновляет быстрый темп, вызывая у Рена неожиданный полустон-полувсхлип. Дзингудзи еле слышно шепчет имя своего дорогого барона сквозь непрекращающиеся рваные вздохи. Он уже выбился из сил. Камю держится не особо долго от Рена, и, под конец, совершив пару особо резких толчков, изливается глубоко в Дзингудзи. В такие финальные моменты граф уже не может контролировать собственный голос, что, несомненно, радует Рена, и несколько неприличных звуков слетели-таки с прекрасных губ Камю, которые всегда притягивают Дзингудзи не менее сильно, чем его голос. Рен же всегда с удовольствием это для себя подмечает.
Потеряв опору, Рен падает на кровать, куда вскоре за ним следует и Камю. Они без лишних слов пытаются восстановить собственное дыхание. Рен же, воспользовавшись временной развязностью и расслабленностью графа, подползает ближе к нему, укладывая голову возле его плеча и с мягкой улыбкой рассматривая своего барона. От внимания Камю это не ускользает. Он переводит на Дзингудзи отчасти отрешённый взгляд, мол, чего уставился?
— Всё же, ты такой красивый, мой барон, — Рен же, будто прочитав мысли любимого по глазам, лишь шире расплывается в совсем кошачьей улыбке, накручивая прядь светлых волос графа себе на палец. — В особенности сейчас.
Краткий смешок, больше похожий на горькую усмешку, служит ему ответом.
— Всё же, ты такой занудный, когда всегда, — граф на автомате проскальзывает ладонью по спине Дзингудзи, приобнимая того за талию и прижимая ближе. Рен, явно обрадованный действиями графа, но не его словами, охотно пододвигается, так же приобнимая своего барона.
— Ты не исправим, — в голосе Дзингудзи мелькает некая доля сарказма. — Теперь в душ?
— Иди.
— Ты отпустишь меня одного? — Рен наигранно, но с лукавой улыбкой вскидывает вверх брови.
— Да.
Дзингудзи не отвечает, на что Камю, глубоко вздохнув, вновь зарывается пальцами в светло-рыжие пряди и, притянув его голову к себе, целует. Это был, кажется, самый нежный и чувственный поцелуй из всех, которые были у них в последнее время. Этого достаточно, чтобы осчастливить Дзингудзи на срок всей оставшейся недели. Голубые глаза идола лукаво сверкнули.
— И всё же, ты уверен? Мы могли бы сэкономить воду, — по окончанию сей упоённого момента добавляет Рен.
— Уверен, Дзингудзи. Если не хочешь впредь отходить от меня ни на шаг — так бы и сказал, а не ходил вокруг да около.
— Воу, какая прямолинейность! — реакция графа вызвала у Рена неожиданный смешок. — Ну, раз ты так хорошо понимаешь меня — пойдёшь со мной?
— Ну что с тобой поделаешь…
Так и летели дни за днями. Все они текли своим чередом, по-своему счастливые среди ничего не подозревающих соратников по роду деятельности. Дни были очень похожи друг на друга и не отличались особой разнообразностью, но парни не обращали на это внимания. Им просто было хорошо вместе. Иногда, правда, они совсем не могли по нескольку дней видеть друг друга из-за работы. Но даже если такое случалось, под долгожданную встречу парни старались как можно тщательнее заполнить образовавшиеся меж ними пустоты, порой не в силах полностью насытиться друг другом. Камю, непроизвольно для себя, всегда искал знакомую светло-рыжую макушку среди больших скоплений народа. Правда, безуспешно. В основном это Рен всегда находил его первым, что подсознательно не могло не радовать графа. И они наслаждались компанией друг друга, пока это позволяло время.
…И пока утопленник, заросший тиной, всё ещё спал в своём мрачном озере в душе Камю.
Но всё было хорошо, пока Дзингудзи рядом. Только при нём граф позволял себе быть искренним. Только Рен видел, что его барон скрывается не только в своей исполнительской деятельности, но и на людях. В душе он отличается от того, что из себя представляет.
Граф ледяного королевства хоть и холоден по своей натуре, но у него тёплая душа и любящее сердце. Да, он мало эмоционален, да, бывает грубым и своевластным. Это всё типичные повадки, ни для кого не являющиеся сюрпризом. Вот только никто не задумывался, какой ураган может твориться в душе столь ледяного графа. А Рен видит это.
— Не расскажешь, почему так происходит, барон? — однажды Дзингудзи решил спросить его об этом прямо в лоб.
— О чём ты? — Камю и не думает сдаваться, пусть даже это будет и для Рена.
— Ты прекрасно понимаешь, что я имею ввиду, — подходя ближе к своему барону, Рен поднимает на него глаза. — Для чего тебе все эти сложности?
Граф не отвечает. Смерив Дзингудзи строгим укором, он отворачивает голову от взгляда светло-голубых глаз цвета чистого неба.
— Это никак тебя не касается, Дзингудзи, — и вновь этот недовольный тон заставляет Рена напрячься. — Не забивай себе голову…
— Я имею право знать, — перебивает его Рен. — Я волнуюсь за тебя, барон.
Стоило Камю вновь заглянуть в полные уверенности глаза Дзингудзи, тот выбивает из себя короткий самокритичный смешок, разворачивается и уходит в противоположном направлении.
— Это ничего тебе не даст. Забудь.
Рен остался стоять на одном месте наедине со своим маленьким шоком. Внезапно его барон вновь стал с ним холоден, и Дзингудзи показалось, что тот снова опустил Рена до уровня остальных его знакомых. Что ж, осталось только надеяться на ложность этих мыслей.
— Ты всё ещё не доверяешь мне, барон, — слова произносятся совсем тихо, но до Камю они во всяком случае бы не долетели. Дзингудзи качает головой, но тут же, на своё собственное удивление, улыбается.
Во всяком случае, Камю уже давно не маленький мальчик — он вполне в состоянии справиться со своими проблемами самостоятельно. А уж если что-то случится, что будет препятствовать этому — Рен всегда рядом. И граф это и без того прекрасно знает.
С такими мыслями, значительно поднявшими парню настроение, Дзингудзи идёт вдоль длинного безлюдного коридора в одиночестве. Он, во всяком случае, поможет своему барону. Несмотря ни на что. Если граф не считает нужным объясняться сейчас — он сделает это потом. И ничего такого страшного нет.
***
В мрачном тёмном лесу вновь сказочная ночь. Из-за свинцовых туч всё так же выглядывают яркие звёзды и белый диск луны, просыпается лесная нечисть. Проснулся и утопленник. Он всё под той же программой выходит в белый молочный туман из своего зеркального озера. С ним и его виолончель. Загадочный молодой человек всё так же садится на ближайший пенёк и вновь заводит свою игру. Теперь, когда наконец-то исчез пустой вакуум с этих земель, прекрасная музыка отдавалась в округе завораживающим эхом, позволяя всем, кто находится по близости к источнику, услышать сие невероятную игру ещё явственнее. На представление сбегаются нимфы, кружатся, танцуют, смеются. Утопленник же их не замечает. Никогда. Его загадочная личность всегда притягивает внимание, но копать глубже никто никогда не пытался. Им достаточно и того, что этот мистический молодой человек играет столь прекрасную музыку и радует взгляд собственной же внешностью. Он прекрасен. Прекрасен со всех сторон. Им восхищаются, его музыку любят, его личность вдохновляет и дарит какое-то неземное вдохновение и душевную лёгкость.
Только вот никто никогда не задумывался, почему утопленник… утопленник. Да. Почему произошла такова его смерть? Почему его душа не упокоена, а до сих пор витает в этих местах, выходит из того же озера и играет всё те же завораживающие мелодии?
Вновь наступило утро. И тот свет. Он вновь вернулся! Всё столь же яркий, столь же притягивающий. Он затмевает собой мрачное серое небо. Тёплый, солнечный, отгоняющий остатки тёмных туч. А утопленнику, так и не скрывшемуся в своё озеро, опять, постепенно начинает казаться, что этот свет созерцает только на него и не касается ничего и никого более. Он закрывает лицо руками, отворачивается от столь непривычных, обжигающих его душу лучей, но столь непривычно мягких в своей теплоте. И вновь они окутывают его своей томной негой, а он пытается игнорировать своё вожделение. Потому что это неправильно, так не нужно ему. Но столь приставучие лучи напористы, будто говорят: «Не остановимся, пока не признаешь, что тебе нравится это, пока не согласишься добровольно выйти из своей клетки к новому свету». Утопленник же продолжает активно это терпеть, даже пробует вновь возобновить игру виолончели.
Это стало похоже на поединок. Однако загадочный молодой человек более не стремится покидать берег и этот пенёк, к которому уже успел чуть ли не прирасти. Он не спешит прятаться, возвращаясь в своё озеро, ставшее для него домом. От чего-то ему стало казаться, что тут даже как-то уютнее. Забыто уютнее. Это всё чертовски знакомо ему. Эта теплота, эта нега. Всё это когда-то было у него, когда-то радовало круглыми сутками, и теперь, забывшийся в своих мыслях до глубины души, утопленник встаёт, идёт в направлении, обратном берегу. Хотя нет, это происходит полностью осознанно для него. Он сам, сам этого пожелает, сам прыгает в объятия тёплых лучей, сам отдаётся их воле. Он ещё, правда, не подозревает, насколько это изменит всю его жизнь. Но он поймёт это уже совсем скоро.
…И Рен уж постарается сделать его счастливым, не смотря ни на что.
***
Лениво поднимаются отяжелевшие веки графа. Он вновь заснул — нехорошо. С этим пора что-то делать. Яркий солнечный свет из незанавешенного окна лезет ему прямо в глаза, но парню от чего-то кажется, что проснулся он не из-за этого. На его плече опять ощущается непривычный груз в виде светло-рыжеволосой головы Дзингудзи. Камю поворачивается к нему и сам не замечает, как не сдерживает улыбки.
— М? — заметив шевеление со стороны своего барона, Рен поднимает на него глаза. — Наконец собираешься вставать, соня? — Дзингудзи расплывается в своей фирменной беззлобной усмешке, которая смотрится доброй на его губах и которая всегда так нравилась Камю. Иногда графу кажется, что именно она придаёт всегда ему столько сил и отвлекает внимание на своё великолепие от окружающих проблем. Сияние Рена притягивает, будоражит сознание. Оно отличается от сияния самого графа: оно более тёплое, настоящее, живое. Камю и самому хочется сиять так же: сиять его светом. Именно это и пытается в последнее время донести до него Дзингудзи. «Ты никогда не останешься один, пока я рядом, и пока ты сам меня от себя не оттолкнёшь» — такова была воля Рена, и граф, наконец, понял это. Именно это Солнце самое дорогое и самое желанное для него. Только рядом с ним Камю чувствует себя нужным. Любимым.
Под созданным романтическим настроением ото сна — Камю ещё не успел до конца проснуться — он чувствует себя как никогда легко. И теперь с Реном. Но нужно окончательно просыпаться и вникать в реальность, при том, что его реальность с Реном всегда прекрасна.
Забывшись, Камю притягивает к себе шокированное лицо Дзингудзи и целует. Бережно, нежно, у Рена всё плывёт перед глазами. Вот только поцелуй окончился столь же внезапно, как и начался. Чуть отстранившись от любимых губ, граф стягивает с Рена собственные очки, надев их на себя любимого, а после лукаво заглядывает в голубые глаза Дзингудзи, вызвав у Рена поток мурашек по всему телу.
— Чаю, Дзингудзи, — Рен от этого заявления своего барона в слегка насмешливом тоне опешил, подняв вверх брови. Однако, уже через долю секунды он расплывается в довольной улыбке. Наконец-то вернулся тот самый дорогой ему барон. Независимый и скрыто нежный. Дзингудзи, коротко просмеявшись, как-то по-детски целует графа в щёку и поднимается с места.
— Сию минуту, мой барон.
