Задыхаясь

Задыхаясь, я улыбаюсь человеку, который когда-нибудь убьет меня. Намертво замуровывая страх, безысходность и ненависть в темные уголки своей души, я растягиваю губы в привычной гримасе счастья, пока в его глазах медленно разжигается болезненная, уродливая одержимость. Он осыпает мое лицо поцелуями и твердит о своей любви, а к моему горлу подступает ставшее привычным отвращение. Мои родители, продавшие меня монстру, тоже притворно улыбаются и облегченно хихикают над удавшейся сделкой. Многочисленные гости недовольно перешептываются – кто о том, что упустил такого жениха, кто о том, что не удалось разок переспать со смазливой богачкой. Его рука, придерживающая мой локоть, нервно дергается, стоит ко мне подойти случайному юноше с очередными пустыми поздравлениями. А я, со сдержанной улыбкой принимая ничего не значащие слова, пытаюсь прикинуть, сколько мне осталось. Утром он копался в моем телефоне – я никогда не ставила на тот пароль, стараясь не усугублять свое положение. Похоже, мой… теперь уже муж остался доволен осмотром – кроме ему знакомых девушек, родителей и его самого там не было ни одного номера, сообщения и звонки после последней его проверки приходили только от него. Скоро ему станет этого недостаточно. Совсем скоро. – Ну и красотка у вас невеста, – с похотливым смешком выдает какой-то старый знакомый отца. – Хороша чертовка! Хватка на моем локте усиливается, без синяков не обойдусь. Выдавив из себя удачную шутку, муж окатывает друга отца таким убийственным взглядом, что тот отшатывается. Такая процедура ждет и меня, только вот он этим не ограничится. Мне даже интересно, мне сначала изуродуют лицо и тело, а уж потом убьют, или наоборот? Это случится не сегодня. И не в ближайшую неделю, пока он будет в эйфории, что смог заполучить меня в жены, что наконец обладает мною. Только он быстро в этом разуверится – кольцо не гарант моей верности: ни физической, ни душевной. Его с самого начала раздражали молодые, красивые юноши, даже не проявлявшие ко мне никакого интереса. После четвертого свидания он перестал приглашать меня в рестораны, после шестого – в кино, после десятого – в любые общественные места. Ему везде виделись соперники. Чуть позже он начал взрываться от вида любого мужчины, даже ребенка, а потому мое общение с отцом и братьями пришлось постепенно прекратить. В день, когда мы обручились, он впервые тайком залез в мой телефон, через месяц начал мониторить и мой личный компьютер. Под смешными, высосанными из пальца предлогами он заходил в мою комнату по ночам и проверял, на месте ли я. Днем, я думаю, он ограничивался слежкой по GPS. А еще он был невообразимо богат и влиятелен, потому мои родители с большим удовольствием передали меня прямо в руки чудовищу. – О, Нея, – остервенело кусая мои губы, рвано шепчет он. – Ты была такой!.. – нетерпеливо расстегивает застежку и стягивает платье. – ...Теперь моя! – пока что ограничивается почти болезненными засосами, но когда-нибудь им место займут укусы и царапины, а потом и раны. Оставлять на мне следы – его любимое занятие, не сравнимое даже с сексом, хотя и вторым он упивается сполна. Наверное, он так и не смирился с тем, что ему приходится каждый раз надевать презерватив. Желания желаниями, но он никогда не сможет «поделиться» мною с другим существом. Всегда выделывается в кровати, пробуя все новые позы и техники, отчаянно выбивая из меня стоны и вздохи. Боится однообразия и привычности: ведь я могу сбежать к кому-то другому за новыми ощущениями. Знаю, что до того, как впервые пригласить меня на прогулку в парке под нежно цветущими яблонями, он десятками трахал ничего не подозревающих, ослепленных соблазнительным фасадом девушек, оттачивая на них свои умения до совершенства. Все они были брюнетками, с резкими чертами лица, смуглой кожей и тонкими губами – он не мог очернить мой образ даже легкой схожестью. Довольно сопит мне в ухо, тесно обхватив руками и ногами, опутывая воображаемыми веревками, силясь привязать к себе всевозможными способами, и наконец засыпает. Обычно на этом моменте я начинаю плакать, но в этот раз слезы почему-то не приходят. Может, потому что я слишком много думала сегодня. За два месяца до свадьбы он предложил проколоть мне уши, обосновывая тем, что купил идеальный набор украшений для платья и сережки только дополнят мой великолепный наряд. Только его дикий страх перед всякого рода заражениями уберег меня от пытки в домашних условиях, где он бы наслаждался тем, что ставит новую метку. С тех пор он начал заваливать меня дорогущими украшениями, силясь завлечь блеском роскоши. Сначала я с радостью принимала их, рассчитывая при побеге сдать их в ближайшем ломбарде и первое время жить на вырученные деньги. Он всегда с пугающей точностью знал, чего я хочу на день рождения: остальные немногочисленные подарки неизбежно меркли на фоне его тщательно продуманных взяток. Он с победоносным видом преподносил редчайшие издания книг, музыкальные диски с автографами исполнителей, VIP-билеты на концерты, баснословно дорогую технику… Все это он складывал на алтарь своей священной, неприкосновенной любви, где не было и нет места простым человеческим чувствам. Он изучил меня до такой степени, что от меня не осталось ничего: все было рассмотрено под стеклом микроскопа со скрупулёзностью ученого, ищущего новое открытие. Иногда я ловлю себя на мысли, что он заглянул в те уголки моей личности, где не бывала даже я сама. Он как любознательный школьник, мечтающий о карьере хирурга, раз за разом вспарывал меня, пока на его ладони не оказалось все мое естество. Только вот школьнику бы рано или поздно надоело, и он выбросил бы бездыханное тельце в мусорную урну, оставив мирно догнивать. Как заправский психиатр, он знал, как подавить мою волю: исполняя малейшую прихоть, он, тем не менее, отказывал в главном – в свободе, самостоятельности и простоте. Вместо таких желанных путешествий я получила огромный особняк с десятками комнат, в которые даже не заглядывала, вместо любимого дела и карьеры – осточертелые развлечения для особ из высшего общества, вместо бесхитростных разговоров обо всем на свете – слежку и подозрения. Он не хочет видеть, что золотые прутья клетки не радуют меня, а только ранят. Он многого не хочет видеть. – Нея! – звонко, оглушительно радостно вскрикивает он, как только я показываюсь на пороге гостиной. – Ты проснулась? Сегодня у нас на завтрак твои любимые вафли! – его глаза молниеносно скашиваются на мою правую руку, и, убедившись, что кольцо на месте, он очаровательно улыбается. На нашем первом свидании под цветущими яблонями я подумала, что он красив как ангел. Теперь знаю, как выглядит дьявол. Как только я присаживаюсь на краешек пуфика рядом с ним, в комнату робко протискивается новенькая служанка. Пробормотав извинения, она аккуратно ставит на стол забытый сливочник и случайно задевает мое плечо кончиками пальцев. В его глазах моментально вспыхивает ярость. Черт возьми, эта мысль пришла к нему слишком рано. Меня могут желать и женщины. Он вежливо благодарит девушку, хотя уже решил уволить ее, пышущую молодостью и незамысловатой притягательностью, к которой вместо него слепую ревность должна испытывать я. Такого низко-человеческого и страстного чувства я была лишена с самого начала: ни разу мое чуткое сердце не почувствовало опасности. Ни когда меня захватила первая наивная влюбленность, ни когда я подло желала, чтобы его взгляд обратился на другую женщину. Ни разу он не пришел с работы даже на минуту позже обещанного, ни разу от него не пахло чужим парфюмом, ни разу я не смогла убежать от его пожирающих, вездесущих глаз. Еще недавно во мне теплилась слабая надежда, что смогу, как лягушка со вспоротым брюхом, оказаться на свободе. Что мое место займет кто-нибудь другой, такой же жалкий и несчастный. Пока что он позволяет мне выходить наружу, пусть и изредка. О близких друзьях он позаботился давно, не оставив от наших прежде теплых отношений и пепла. Поэтому я злоупотребляю встречами с едва знакомыми бывшими однокурсницами, которым мало-помалу это начинает надоедать, чего и добивается мой дорогой муж. Во всем мире не должно остаться ни одного человека, кому я была бы нужна, кроме него. Я уже не ищу мимолетней дружбы, которая развалится по мановению его руки. Я всего лишь хочу попрощаться с таким родным, ласковым, так много значащим для меня городом, с прошлой собой, с последним отголоском своего существования. Ведь он обязательно увезет меня туда, где я окончательно растворюсь в его беспощадной страсти, оставив после себя только мутные воспоминания. Потому что город хранит то, что даже он не может уничтожить, – мое прошлое. Он на корню обрубит все мои связи, а потом запрет меня в комнате. Ко мне не сможет зайти ни одна живая душа, поэтому есть, мыться и даже испражняться я буду под его надсмотром. Мои мышцы со временем атрофируются, и я стану, как он и мечтает, во всем зависимой от него. Днями я буду сидеть в полумраке, дожидаясь его острых как ножи прикосновений и обманчиво спокойного шепота. А потом кто-нибудь неосторожно спросит его о самочувствии жены, и он перевезет меня в глушь или на отдаленный остров, спасаясь от любопытных взглядов и языков. И сам останется со мной, блаженствуя от моей беспомощности и зависимости. Однако рано или поздно его наконец настигнет понимание: пока я жива, меня могут найти, возжелать, украсть… спасти. Его рука всего лишь на секунду задержится над бокалом, но я замечу и потянусь навстречу долгожданному освобождению, судорожно глотая яд. Не знаю, что он сделает с моим бездыханным телом, но однажды он последует за мной. Я сгорю в расцвете своей юности, неспособная до конца ему принадлежать. Сколько? Сколько у меня есть времени до того, как я подохну от руки самого ненавистного мне человека? До того, как буду беспомощно задыхаться, силясь вспомнить, что такое счастье, а вместо этого буду видеть перед собой его торжествующее лицо? До того, как мое жалкое существование резко прервется на жалостливой ноте, которая грустно растворится в людской безразличности? Пять лет? Три года? Год? – Нея, я думаю, тебе совсем необязательно завтра встречаться с этой твоей знакомой. В последнее время ты больно часто уходишь из дома, я могу и подумать, что тебе здесь не нравится. Сколько?..