Завтрак

Лёва проснулся оттого, что висевшая на джинсах цепь больно впилась в бедро. Он попытался лечь поудобней, но только напоролся на ключи от машины, вероятно, выпавшие из кармана. Бля, ещё и нога затекла. Он принялся расстёгивать ремень, чтобы разом избавиться от всех прикрученных к нему железок, но неудобно свёрнутая набок пряжка никак не хотела поддаваться. - Я ещё не проснулся, а ты уже штаны снимаешь? – пробормотал сонный, но неизменно ехидный голос ему в затылок. – Хотел воспользоваться моим состоянием? Лёва промолчал – слишком лень было выдумывать спросонья ответную подколку. Вчера они со всей своей дружной командой знатно оторвались. Домой к Шурику притащились вдвоём посреди ночи уже совсем без сил и рухнули в обнимку на кровать, не удосужившись раздеться. Удивительно, но голова почти не болела. - Давай помогу, – вызвался Шура, наблюдая за тщетными усилиями друга. - Не надо... – хотел было возразить Лёва, но Шура уже уверенно взялся за капризный ремень. Пряжка быстро сдалась, но Шура не спешил убирать руку – расстегнув следом пуговицу и молнию, он бесцеремонно залез к другу в джинсы. Лёва резко вдохнул и закрыл глаза. Тело до неприличия активно отзывалось на грубоватые и настойчивые ласки, и возбуждение охватывало обоих стремительно, как это обычно бывает по утрам. Не вытаскивая левую руку из лёвиных штанов, правой рукой Шура обнял его поперёк груди и крепко прижал к себе. Лёва чувствовал, как возбуждён друг, и от этого ещё сильнее сносило крышу. Вдобавок Шура горячо дышал в шею, отчего по спине и плечам разбегались стайки щекотных мурашек. Спустя пару минут Шура неожиданно прикусил мочку уха, задев зубами серьгу – Лёва вздрогнул, когда боль приятной искрой пробежала по нервам. - Тсс, Лёвчик, не дёргайся, – прошептал Шура и легко коснулся губами остро выступающего над воротником футболки позвонка. Лёва чувствовал себя тонко настроенным инструментом в умелых руках – Шурик знал, как заставить друга стонать во весь голос и развратно выгибаться. Смущение, стыд, сомнения, самообладание и прочая хуета летела к чёрту под этими желанными прикосновениями. Они доводили его до грани, до звенящего предела как готовую порваться в любой момент струну. Когда Лёва начал захлёбываться собственным дыханием и несдержанно толкаться в кулак, Шура заставил себя остановиться. Перевернув дрожащего от нетерпения Лёву на спину, он уселся на него сверху и со всей серьёзностью поинтересовался: - Что будешь сегодня на завтрак? Лёве показалось, что он ослышался. - Я спрашиваю, что ты хочешь на завтрак? – спокойно повторил друг, видя недоумённый взгляд. – Пойду приготовлю. - Ты серьёзно, твою мать?! - Вполне. В глазах у Шуры озорно плескался плохо скрываемый смех. Лёва с трудом удержался, чтобы не заехать по этой издевательски-хитрой родной роже. Взяв себя в руки, он избрал иной план действий: вместо праведного возмущения, которое, видимо, так забавляло Шуру, Лёва решил поддержать дурацкую игру: - Сегодня на завтрак я буду тебя, – безапелляционно заявил он, ухватился за ворот рубашки и резко дёрнул друга на себя. Потеряв равновесие, Шура рухнул сверху, ухмыляясь лёвиной несдержанности. Решив не мучить его больше своими шутками, он стащил с Лёвы давно уже расстёгнутые джинсы вместе с трусами, снял носки, швырнув всё это не глядя на пол. - Носки-то зачем? - Что, последний бастион пал? – не в силах сдержаться фыркнул Шура. – Нет, ну если ты настаиваешь, я сейчас надену их обратно... – он потянулся к куче сваленной на полу одежды. - Хватит выёбываться, иди сюда, – прошипел Лёва, сгребая в кулак длинные волосы друга. Заткнуть поцелуем болтливого Шуру и слушать его невнятные стоны – это каждый раз неповторимое наслаждение. Особенно когда он начинал терять над собой контроль, прикусывать губы и до синяков впиваться пальцами в плечи. Скоро и Шура стараниями Лёвы остался без одежды. На этой стадии они уже были так поглощены друг другом и собственными ощущениями, что им стало не до разговоров. Утренний секс несравним ни с чем: никаких барьеров – только свобода и естественная страсть. Эмоциональная связь в эти часы исключительно крепка, не засорённая обрывками накопленных за день проблем и тревожных мыслей. Агрессивно-пёстрые маски, под защитой которых выходят в расцвеченную искусственными огнями ночь, в пьяный стеклянный звон и скалящийся громкий смех – остались во вчерашнем дне, бесследно растворились на рассвете вместе с темнотой. Здесь и сейчас, вдали от этого ежедневного маскарада, они наконец-то могли быть самими собой, такими, какими их почти никто и никогда не видит – без притворств, без недомолвок и вынужденных осторожностей. Только вдвоём, только друг для друга, глаза в глаза, в которых читалась уязвимая искренность и хрупкая красота безграничного доверия. Они наслаждались друг другом без оглядки на время, забыв обо всём. Лёва как всегда тонул в ощущениях с головой, и его отчаянные стоны были для Шуры дороже всех их песен. Когда они отдышались, а Лёва справился с накрывшим его вместе с волной удовольствия головокружением, часы показывали одиннадцать утра. - Идём в душ, – хрипло выдохнул Шура на ухо другу, уткнувшись носом ему в висок. - Иди без меня, – лениво отмахнулся Лёва и широко зевнул, – Я пооо...зже. Шура вздохнул и поднялся с кровати в поисках штанов. Подобрав с пола свои джинсы, он окинул взглядом сотворённый ими хаос: одежда устилала пол, тут же покоилась подушка и ненароком сбитый ею в полёте стул, а посреди этого разгрома, на смятой постели, развалился Лёва, уже не заботясь о том, что на нём нет даже носков. Выходя из комнаты, Шура щёлкнул кнопкой на музыкальном центре, оживляя воцарившуюся утреннюю тишину – чтобы Лёве не было скучно, или, скорее всего, чтобы тот опять не уснул. По радио в этот момент доигрывала финальную минуту какая-то незнакомая композиция, после чего диктор с картинно преувеличенной гордостью объявил: "наше радио, наша музыка!" Из колонок раздался голос Шуры, и Лёва вынырнул из незаметно окутавшего его сонного тумана, среагировав на знакомый голос. Осознав, что это всего лишь песня, друг в другом конце квартиры, а он сам случайно задремал поперёк кровати, Лёва от души потянулся, запуская пальцы в растрёпанные волосы и зачёсывая лезущую в глаза чёлку. Смятое в комок одеяло оказалось под головой вместо подушки, которая, в свою очередь, обнаружилась на полу. Свесившись с края кровати и дотянувшись до подушки, Лёва вернул её на законное место и улегся, заложив руки за голову. Вставать и что-то делать было откровенно лень. В ванной всё ещё шумела вода, рядом играло радио, солнце подглядывало в комнату через неплотно задёрнутые шторы. В такие минуты хотелось раствориться в тёплом воздухе, стать беспечной пылинкой, плывущей в лучах солнечного света. Мир пребывал в идеальном балансе. А на фоне этой вселенской гармонии под задорную музыку, ритмично стучащую из колонок, Шура развязно напевал: "Коламбия Пикчерз не представляет, Как хорошо мне с тобою бывает..." Не удержавшись, Лёва громко рассмеялся, уткнувшись лицом в подушку. В это самое время Шура с накинутым на плечи полотенцем стоял на кухне и, улыбаясь, читал на пачке овсянки невинную рекомендацию "Хороший завтрак – залог отличного дня".