Приручение

Яркие лучи прожекторов танцевали по всему клубу, так и не доходя до vip-лож. Прусикин мерно потягивал алкоголь, лежа на мягком диване, положив ноги на стол. Все были в сборе: Ира распробовала коктейли, сидя по левую руку от Ильича, Олимпия о чем-то болтала с Гокком. Даже Пязок заглянула по старой дружбе, что уж там. Сам же Джарахов расположился правее Ильи, расслабленно облокотившись на усача. Сегодня ему можно расслабиться. Невольно уловив запах сигарет, Эльдар предался воспоминаниям, засмотревшись на танцовщицу у пилона на стойке — нет, она не была ему симпатична, он просто смотрел в одну точку задумавшись. Обычно от Прусикина пахло травой и алкоголем, но сегодня почему-то вместо травы были его любимые с юности Winston. Юность. Какова была юность Ильича? Он был старшеклассником, с которого брали пример мелкие пиздюки вроде Эла. Илья курил, выходя на каждой перемене за дом у школы, пил на выпускном, ругался матом за спиной учителей. Иногда дрался, устраивал стрелки, жил полной независимой жизнью подростка. Не то, что Джарахов. Эльдар был болезненным мальчиком, которого задирали в школе. Маленького роста, носит очки, диабетик из бедной семьи, слабый. Столько поводов пиздить за школой и отбирать деньги на обеды, не правда ли? Каждый день Джарахова дома ждал пьяный отец, больше напоминающий медведя, когда нарывался на мать. Побои, ор, крики — Эл привык к этому, привык закрывать глаза и уши, когда надо. Всё поменял именно Прусикин. Он ураганом ворвался в его жизнь, когда вступился за него. Злостные старшеклассники боялись взгляда разъяренного Ильи, поэтому разбежались, как тараканы от включенного света на кухне Джараховых. Ильич тогда носил длинную шевелюру, порой завязывал ее в хвостик. Усов не было, но он уже решил, что отрастит их к восемнадцатилетию, грозящему через два года. Ильич часто заступался за него, иногда даже начиная драку первым. Не знал Эльдар, чем приглянулся такому старшекласснику, но в душе ликовал, когда тот его замечал и здоровался. Благодаря этим улыбкам, Эла начинали уважать, но надолго их не хватало. В конце недели он всегда приходил домой униженный и с синяками. Эльдар каждый раз восхищался храбрости Прусикина. Он ведь проигрывал, бывало, уходил с разбитой губой или кровоточащим носом, зато довольный, что слабого Эльдарку не трогали. Слабость. Джарахов никак не мог перебороть ее, не мог набраться храбрости и переступить этот порог, чтобы элементарно защитить себя. Правда, мировоззрение поменял отец, в очередной раз нажравшись водкой. Приставив острое лезвие к горлу маленького Эльдара, он всерьез поменял отношение подростка к жизни. Эл увидел обезумевший разъяренный взгляд отца, почувствовал его перегар изо рта, ощутил буквально, как на запястье и шее наливаются фиолетовым синяки. Всё было таким ярким, особенно когда мать пыталась его остановить. Когда отец отвлекся, Эльдар быстро сунул его смольные сигареты себе в карман дешевых джинс, напялил толстовку и пулей выскочил из дома. Надо было что-то менять, причем в ближайшее время. Вызывать полицию нельзя — так сказала мать, поэтому он надеялся, что у них всё как всегда наладится на ночь. Они переспят, успокоятся, а Эл уж постарается забыть всё, как дурной сон. Если бы всё было так просто, то Джарахов не вырос бы таким ублюдком. После того случая Эльдар пытался защищаться, но всё равно получал в глаз раз за разом. Злость начинала сгустком накапливаться в груди, но вырываться наружу не спешила. Ильич замечал перемены настроения, но решил не лезть пока в душу парню, продолжая отбивать его от хулиганов. Вырвалось всё позже, когда Эльдар увидел, как его мать пыталась повеситься в ванной. Всё обошлось, но вот на парне оставило глубокий шрам. Хотелось рыдать до беспамятства, но не получалось, потому что все слезы закончились давным-давно. Теперь же копотью осталась ненависть и злость на окружающий мир. Взяв складной нож отца из серванта, он положил его себе в карман толстовки, чтобы раз и навсегда дать отпор. Хулиганы были простым воплощением реальности в его голове, уже даже не людьми или тварями из старших классов. Когда его зажали за углом, нагло ухмыльнувшись, он не выдержал. Когда над ним нагнулись, чтобы плюнуть в лицо, Эльдар, выставив лезвие, приставил его к щеке старшеклассника. В его глазах промелькнул страх, но лишь на секунду. Тогда же он резким движением толкнул хулигана, от чего острие оставило кровавый след на бледной коже. Джарахов, право, залюбовался этой красотой, правда, ненадолго, потому что за поступок пришлось отвечать. Пока его пиздили остальные, главарь поднял выпавший нож и разглядел его. Фыркнув что-то про тупость лезвия, он рассмеялся, отозвав дружков от себя. Так Эльдар понял, что нужно наточить ножик так, чтобы эти ублюдки кровоточили, едва лезвие коснется их. Отец не сразу заметил пропажу из серванта, поэтому задуманное Эл уже успел осуществить с помощью подручных средств. Однако, когда пьяница обнаружил нож в рюкзаке, то начал сразу же спрашивать — не без угроз, конечно. На крики Эльдар стойко сказал, что решил просто подточить нож, а не спиздить его. Отец с прищуром выгнал его в свою комнату, вернув нож на место. Но не ударил, что самое главное. Джарахов брал нож каждый день, возвращая его в конце учебного дня. В один послеобеденный перерыв он всё же прищучил того недоумка, смог преодолеть порог, перешагнул через стертый, будто ластиком, страх. Хулиганы разбежались, когда Эл, наступив главарю на горло, приставил нож к груди. «Молись, » — прорычал он и услышал сбивчивый шепот под собой. Его боялись до слез, до дрожи в коленях, до стучащих зубов. Теперь-то он понял, что чувствовал отец, раз за разом заставляя их с матерью трястись от ужаса. Теперь он увидел, как смотрит жертва на охотника. Его оттянул Прусикин, пытаясь докричаться до обезумевшего Эльдара. Он не слышал его, но видел глаза Ильи так близко, как не видел ещё никогда. Нож сам выпал из ладони, когда старшеклассник обнял его. Всё задрожало, начало кружиться, бабочки, сдохнувшие ещё давным-давно, внезапно ожили. Гнев ушел на дальний план, поэтому Эл позволил обнять в ответ. С тех пор Прусикин стал личным сортом успокоительного для него. Конечно, Ильич не поддерживал его порывы, пытаясь воззвать бедолагу к уму разуму, но Джарахов пропускал это мимо ушей за ненадобностью. Он знал, когда в следующий раз попрактикуется, знал даже на ком — дело во времени, да и только. Прусикин даже стал отдаляться, видя свою беспомощность по отношению к психике парня. Однако, апогеем стала встреча Ильи с покупателем. Как старшеклассник стал барыжить наркотиками, никто не заметил, но молчать-то молчал. Прусикин продавал малолеткам траву, получая дополнительные деньги к своим карманным. В этот раз он был спокойнее обычного, явно доверяя покупателям. Он отдавал пакетик парнише, не замечая подвоха. Внезапно за спиной послышалось копошение и резкий вскрик. Обернувшись, он увидел Джарахова, стоящего над каким-то незнакомым парнем. На асфальте лежал нож — другой, не то что у Эла. Складное лезвие отливало багровым в свете закатных вечерних лучей засыпающего солнца. Эльдар взглянул на выпускника хмуро, поджимая губы. Он защитил самое драгоценное, что у него осталось, теперь ход за Прусикиным. Парниша кинулся к незнакомцу, начиная вопить о скорой, а Ильич стоял в ступоре — как это понимать? С одной стороны, Эл спас его — видимо, эти обалдуи хотели ограбить его по-хорошему, а по-плохому и вовсе убить, забрав деньги и дурь себе. С другой, Джарахов попал тому прямо в живот, скорее всего задев органы. Эльдару — шестнадцать, усачу — восемнадцать, хотя по ауре и не скажешь. После этого Илья проникся к Элу, сделав в последствии своим телохранителем и правой рукой на самых важных встречах. Джарахов чувствовал буквально, как мощь и власть кипит в его жилах, поэтому решился на это. Давно хотел, мечтал, грезил, но никак не решался. В очередной раз возвращаясь домой, Эльдар не выдержал этой жирной свиньи, пропивающей деньги матери. Он убил его собственными руками, позволил себе запачкаться в крови по горло. Пьяница выглядел жалко с перерезанным горлом, а Эл чувствовал наслаждение, глядя на подыхающего монстра, угробившего его детство и юность к чертям. Мать как никогда не вовремя вернулась с работы, увидела своего мертвого мужа, закричала. Джарахов прекрасно понимал ее, решив предложить спрятать труп, а самой уехать как можно дальше. Мать не согласилась, начала успокаивать, называть «Эльдарочкой» — это злило даже больше, чем отказ. Он сделал вид, что всё хорошо, улыбнувшись, обнял ее, поглаживая по голове. А потом вонзил нож по самую рукоятку, продолжая успокаивать женщину, говорить, что «она встретится с бабушкой», целовать ее макушку. Пока мать окончательно не перестала дергаться в объятиях, Эльдар держал ее у себя на груди. Трупы он спрячет по шкафам, а сам отправится к Ильичу, чтобы попроситься уехать куда-нибудь вместе с ним. Илья, вспомнив преданность Джарахова, согласится, понимая, что между ними появилась такая связь, что крепче любой дружбы на планете. Ему нельзя бросать этого зашуганного некогда парня, усач ведь знает, что в нем ещё осталось что-то хорошее, искреннее. Он не боялся Джарахова, потому что приручитель не боится животного, которое приручил. Липа помогла перекрасить волосы в пепельный, подстригла так, что никто бы его не узнал. Путешествовать с группой было интересно и любопытно, в принципе, ничто не выдавало в Эльдаре внезапный гнев и приступы, поэтому он позволял себе расслабляться на концертах Ильича, отдаваясь музыке. Когда проходили важные встречи, Эл всегда брал с собой складной нож отца, что спиздил в память о родном городе. Порой приходилось ввязываться в месиво, но раз Прусикин первый его начинал, то ему, как правой руке, надо было его поддержать. Чувствовать кровь на руках с каждым разом становилось приятнее, но усачу не обязательно было это знать. А потом появилась Юля. Юля была прорывом, революцией, ядерной вспышкой в жизни Джарахова. Эльдар был очарован ее улыбкой, взглядом, болотным, затягивающим цветом глаз. Реш была эталоном его красоты, такой далекой от него звездой, мерцающей ярко-ярко, почти слепящей попутчиков. Она была личным сортом наркотика Джарахова, которые, к слову, Ильич настрого запретил. Юля была его Рамоной, вечно меняющей цвет волос. Долго они не прожили вместе, но Эл чувствовал в ней что-то особенное. Реш будто по-настоящему понимала его, понимала его вспышки гнева, презирала всех, как и он. На миг он забыл о чувствах к Прусикину, потому что блеск Реш затмил их. Юлю хотел каждый, плотоядно облизывая ее взглядом, когда она шла по улице вместе с Эльдаром. Юлю хотел каждый, но мог прикоснуться лишь Джарахов. Наверное, именно поэтому Эл с трудом пережил расставание. В очередной раз перекрасившись — в этот раз в бледно-розовый — Реш просто молча начала собирать вещи. Вот так резко, просто складывала вещи. На вопрос «почему?» она лениво отвечала: «Ты надоел мне». Надоел. Эльдара впервые бросали вот так, поэтому он растерялся. Убить Юлю он не мог, элементарно бы не поднялась рука убить свою вторую половинку. Джарахов любил ее, впервые он полюбил кого-то так открыто. Дрожащие пальцы отправили сообщение Илье: «Приезжай, пожалуйста». А усач приехал так быстро, как смог. Девушка уже обувалась, не замечая бьющегося в припадке Эльдара на диване. Флегматично надевая каблуки, она игнорировала истерику уже бывшего, изредка нервно вздыхая. Дверь распахнулась после секундного поворота ключа в замочной скважине. Прусикин сразу понял, в чем дело, поэтому ни разу не раздумывая взял сумку девушки и швырнул ее в холодный подъезд. Та жалобно брякнула на четвертой ступеньке лестницы.  — Ну что, всё взяла? Ничего не забыла? Вот и пиздуй отсюда и не возвращайся.  — Ты охуел? — нахмурилась девушка, глядя на Ильича с вызовом, поджав свои ярко-красные от помады губы. — Сумку, блядь, подобрал быстро.  — Выметайся, шкура, — рявкнул он, резко кивнув на дверь. Ударить девушку ему не позволит честь и достоинство. — Чтоб я тебя здесь больше не видел!  — Ебнутый, блядь, — фыркнула Реш, поспешно выйдя из квартиры Джарахова. За ее спиной хлопнула дверь так сильно, что стены дома затряслись, а свет на секунду погас. Оставшись с Эльдаром один на один, Прусикин подскочил к нему. Джарахова пробила крупная дрожь, а по щекам от непонимания катились градом слезы. У парня началась истерика, а зная его психическую неуравновешенность, она явно могла перерасти в нечто глобальное. Обняв Эла, Ильич успокаивающе что-то зашептал, гладя парня по растрепанной пепельной макушке. Пообещав вернуться через пять минут, Илья отлучился, выйдя в магазин за алкоголем, так как в квартире он не нашел ни единой бутылки. Эльдар не особо любил пить, зато Реш вот обожала. А дальше всё пошло как-то само. Эльдар почему-то вспомнил мать и то, как она пыталась привлечь внимание отца. Рука в кармане нашарила ножик, тот самый складной ножик. Юля ведь тогда может вернуться к нему, да? Это может быть выходом. Закатав рукав, он вынул лезвие. Руки дрожали, как у бывалого алкоголика, когда он резким замахом резанул поперек вен. Момент — в порезе помимо красного мелькнуло что-то белое. Жилы. Место пореза тут же расплылось в крови, алой вспышкой ослепляя Джарахова. Когда Прусикин вернулся, он услышал надрывное сипение из гостиной. Войдя в помещение, он обомлел, сразу же подбежав к Джарахову, выронив бутылки со звоном. Оба не думали, что докатятся до этого. От былой стойкости, храбрости усача не осталось совсем ничего. Его и самого накрыла волна истерии с головой, не давая нормально вдохнуть воздух. Прусикин судорожно набрал номер скорой помощи, назвал адрес. Он ещё никогда не был так напуган, казалось, Илья мог и вовсе поседеть в тот момент.  — Как порезался? — спросил его хирург в больнице, прежде чем наложить швы.  — Стекло. Перепил, и оно само как-то вышло, — хрипло ответил Эльдар, отводя взгляд.  — Это не стекло, — отрезал врач.  — Стекло.  — Нет, не стекло.  — Стекло.  — Что ж, пусть это будет стеклом, раз ты так решил. Реш они вычеркнут из своих разговоров навсегда и больше никогда не вспомнят. Смелую Эльдар принял не сразу. Недоверчиво глядел на нее, но молчал, понимая, что это выбор Ильича. Нужно молчать, если он хотел ютиться под крылом Прусикина, хотя сердце ревело. Но когда та мягко обняла его во время вспышки гнева, прижала к себе, Эл пришел в себя, на удивление. Нож брякнул на кафель помещения, губы позорно задрожали. От Иры пахло духами мамы, которые Джарахов дарил ей на тридцать третий день рождения. Мама брызгалась ими только по праздникам, а ещё называла Эльдара «сыной». Воспоминания сыграли злую шутку, он едва сдержал порыв заплакать, спрятавшись в мягком платье Смелой. Та, конечно, ничего против не сказала, лишь погладила парня по голове. С тех пор Эл доверял Ире полностью, так как в голове всплывал мамин ласковый голос. А после… После Эльдар не помнил почти ничего. То есть помнил, но не так ярко, как это всё. В раздумьях он заснул, сопя у Ильича на плече, вдыхая запах сигарет. Плевать на музыку из колонок. Его личная музыка — это дыхание Прусикина.

***

Сейчас они танцевали медляк посреди сцены, когда клуб пустовал. Эльдар часто наступал на ноги Прусикину, обнимал за талию, потому что не дотягивал до плеч. В подсобке плакала Смелая, сдерживая рев за прикусанными губами. Липа рыдала в гримерке, а Гокк стоял за пультом DJ, с печальным взглядом изредка меняя композиции ребятам. Прусикин чувствовал, что и сам не выдержит, поэтому положил голову на плечо Эльдару, продолжая вести. Это их последняя встреча.  — Ну что там, Макс? — спрашивает Ильич.  — Илья, мне жаль это говорить, но ему остался максимум год, — горько произносит Киселев, оставшись наедине с Прусикиным.  — Как? — обомлевши дрогнул его голос. Нет, быть того не может! — От этого ведь нельзя умереть, ты сам говорил!  — Умереть-то нельзя, но тут дело в другом. Каждая его вспышка гнева подначивает к одному большому срыву.  — А дальше?  — А дальше ничего. Понимаешь, он как лампочка. Эл горит слишком долго, так что просто «перегорит». Просто превратится в овощ.  — Как? Да как же так? Нельзя это предотвратить? — растерялся Илья, в глазах отражались боль и отчаяние, граничащее с истерикой.  — Я не уверен, но думаю да. Ему стоит лечь в психбольницу. У меня есть связи, так что это действительно может быть выходом из ситуации… Эльдар мягко приобнимает Ильича, прикрывая глаза. Джарахов слегка улыбается, качаясь то в одну, то в другую сторону. Он просто наслаждается моментом, возможно, самым приятным моментом в его жизни. Эл полностью доверяет Прусикину, прижимается к усачу в танце. Илья чувствовал, что этот парнишка, ютившийся к нему, уже на исходе. Это как осознание своей смерти; ты чувствуешь ее нутром, интуитивно, оттого успокаиваешься и, наконец, принимаешь ее. Руки подрагивают, держа Джарахова за талию. Конечно, Ильич знал о чувствах Эльдара, но, к сожалению, не мог ответить взаимностью. Взамен у него были истинно братские чувства к этому маленькому белобрысому парнишке. Прусикин заботился о нем, держал рядом, всё никак не мог отпустить. Даже сейчас он не может отпустить Эла в больницу, понимая, что без него будет одиноко. Ира — не эльдарозаменитель, Эльдара заменить вообще невозможно. А ведь всё начиналось с обыкновенной драки с хулиганами…  — Илья, — впервые спустя столько времени зовет Джарахов его по имени, и сердце усача пропускает удар, — обещай мне кое-что. Илья молчит, даже не предполагая, что он должен пообещать.  — Обещай, что когда это случится, ты будешь держать меня за руку.  — Обещаю, — хрипит Ильич, едва ли сдерживая свой порыв.  — А ещё обещай, — Эл отстранился, доставая что-то из кармана. В сумраке клуба он не увидел, что глаза Прусикина на мокром месте, — что, когда наступит момент, ты сделаешь это для меня. Сделаешь ведь? Джарахов протягивал нож, так же легко улыбаясь. Он знал, что скоро будет конец, его путешествие окончится с минуты на минуту. Прусикин же прощаться готов не был. Он хотел отпираться, утверждать, что ничего такого не произойдет, что нож ему не понадобится. Однако, глядя в эти искренние доверчивые глаза, он не смог сказать «нет». Эл доверял ему всецело свою жизнь, свое существование в конце концов! Он не имеет право разбрасываться доверием Эльдара, поэтому дрожащими пальцами сжал складной ножик, что ему передал Эл.  — Я обещаю, что сделаю это для тебя, Эльдар, — сказал усач уже в танце, сжимая Джарахова в своих объятиях. Эл умиротворенно кружился в танце, прижимая предмет воздыхания всей жизни к себе. И благо он не видел, как Прусикин кусал дрожащие губы, пока скупые мужские слезы скатывались по щекам.