Seine Gedanken sind nicht hier

— В 5:20 утра будьте у меня, Вернер. Это просьба, а не приказ, вы в праве отказаться. В назначенное время Вернера фон Хафтена впускают в резиденцию Штауффенбергов. Свет раннего утра пресный, сумеречно-синий из-за туч и серебристой водяной пыли. Деревья вокруг дома тянутся к низкому небу, они — величественная окантовка траурной торжественности грядущего дня. Хафтен следует инструкциям, данным накануне вместе с тяжеловесной парой ключей от внешних ворот: проходит в холл, куда его впускает заспанная ещё горничная, один поднимается на второй этаж, по коридору направо, до двери красного дерева. Три тихих, но ясно различимых удара. — Войдите. Голос полковника ещё хриплый со сна. Он едва одет, из униформы лишь брюки, на торсе белая сорочка, на плечи накинут халат. Наглазной повязки нет, нет и перламутра искусственного глаза. Вернер закрывает за собой дверь, запирает её — Штауффенберг жестом велит ему сделать это. Мужчины остаются в глухой тишине блёкло освещённой ванной комнаты, вечность лопается водяным пузырьком на плиточном полу в эти секунды. — Вы готовы, Вернер? — Абсолютно. — К чему именно? — Как и вы — к смерти. — Готовьтесь к борьбе. Я не позволю вам умереть. Ещё секунда тишины. В ней растворяётся всё, что существовало прежде и существует сейчас вне стен комнаты с влажным воздухом. — Могу я попросить вас помочь мне с этим? — полковник кивает на лежащую на раковине бритву. Хафтен снимает мундир, закатывает рукава рубашки, расстёгивает ворот; подходит к раковине, взбивает в баночке белую пену для бритья и берётся за кисть. Мужчины встают друг напротив друга. Вернер водит кистью аккуратно и мягко, накладывая белую мякоть пены тонким слоем на лицо Штауффенберга, оттирает мизинцем излишек с его верхней губы. Сердце начинает нездорово вибрировать. Он смаргивает сонную пелену с глаз, берёт бритву, на долю секунды замирает. Смотрит полковнику в глаза так близко и так открыто впервые: он видит ясный, умный взор правого глаза, его сияющего белка и светлой радужки, и чувствует, как внутри жжёт что-то вроде жажды мщения силам вермахта за пустую глазницу слева, её розоватую мягкую раковинку, охряную рану и опалённые ресницы. Мой герр... Хафтен начинает водить бритвой: искусно вырезанный природой изгиб нижней челюсти, подбородок, ниже, к самой шее. Процедура больше носит символический характер, оба это прекрасно знают. Вернер недоволен, что ему уже приходилось и ещё придётся лгать, будто Штауффенбергу нужно чуть больше времени, чтобы переодеться или умыться, чем обычно, из-за увечья, что для него это "непросто": полковник, даже лишившись правой кисти и двух пальцев на левой руке, выполняет рутинные процедуры с исключительной и подчас поразительной для изувеченного солдата точностью и быстротой. Адъютанта оскорбляют любые сомнения в совершенстве Штауффенберга, но ради прикрытия приходится идти и на бо́льшую ложь; сегодня, правда, её можно оправдать. Процесс почти завершён: пена стёрта, чёрный зев раковины поглотил мыльную воду, полотенце мягко подсушило кожу. За окном шелестит клён, и ни звука более. Штауффенберг накрывает ладонь Вернера, сжимающую бритву, и задерживает его руку там, где под кожей пульсирует сонная артерия. Ладонь полковника тёплая, хватка — крепкая и аккуратная. Между лицами мужчин — расстояние в мизинец длиной. Водяной пар осел на пряди волос, упавших Штауффенбергу на лоб; Вернер отводит эту прядь свободной рукой, задерживая пальцы на лице полковника. Большой касается уголка его рта. Случайность, сообщающая телу мощный электрический заряд. Непрерывный зрительный контакт, затем — медленное сближение. Объятие. Крепкое, нежное, интимное. Хафтен чувствует биение сердца Штауффенберга через кости грудных клеток. Всё тепло кожи, плоти, нити нервных окончаний на обнажённых участках тела (шея, лицо, руки) убаюкивают рассудочность и тревоги. Спустя тысячу ударов сердца — долгое целомудренное соприкосновение губ. Где-то снаружи кричит ястреб; здесь, внутри, в вакуумной тишине, полковник шепчет: «Nur ein kleines Bisschen», и их с его адъютантом ладони аккуратно надавливают бритвой там, где её остановили. Отстранившись, Вернер смотрит на робкую рубиновую ниточку крови на шее Штауффенберга. — Буду за дверью, — едва слышно произносит Хафтен, и полковник немедленно выпускает его ладонь. Вернер ненароком царапает белую эмаль раковины лезвием, застёгивает верхние пуговицы на рубашке, накидывает на плечи мундир. Выходит в коридор, затворяет за собой дверь. Здесь, снаружи, — чужеродная среда, враждебная, смертоносная и пустая. Пустая без того, чьё тепло Вернер по-прежнему чувствует на губах, чья капля крови уже подсохла на подушечке его пальца. Вернер закрывает глаза, облокотившись на стену, слышит плеск воды. Мыслями он не здесь.