Свобода придёт к ним лишь со смертью, Хотите верьте - хотите не верьте: Но ещё не поздно освободиться - Разбить банку, сбежать из больницы! Люмен - «Бабочка».
Мэтт сидел в тесном коридоре и нервно стучал ногой по бетонному полу. У него никогда не было клаустрофобии, но сейчас казалось, что стены и потолок сжимаются, оставляя всё меньше воздуха. Пахло отвратительно - дешёвыми медикаментами и спиртом. Из-за этого сильно кружилась голова, последний приём пищи лез обратно. Тусклая лампочка, висевшая прямо над его головой, уныло светила и мерцала, раздражая парня. Сколько он находился тут? Несколько часов, сутки, двое суток? Мэтт потерял счёт времени, как, кажется, и все люди в этом ужасном помещении. Над дверью, покрытой облезшей когда-то белой краской, висели круглые часы. Кажется, с ними что-то не так... Ах да, они же не идут! В этой треклятой больнице явно не существовало такого понятия, как время. Парень запрокинул голову, невольно уставившись на ужасно пыльную лампу. Она была единственным источником света в и без того неприятном помещении. Стены заляпаны чем-то слизким, ручки дверей измазаны жирными отпечатками ладоней, потолок явно протекал уже давно. Первые несколько дней Мэтт брезгливо морщился, садясь на холодную металлическую скамейку, но теперь привык. Это стало его привычным местом обитания. Серый мотылёк бился о тонкое стекло, из-за цвета сливаясь с мерзким светильником. Конечно, он не понимал, что если это не прекратится, то через пару часов он умрёт, а глупые больные детишки будут отрывать его хрупкие крылья, заливисто смеясь. Как омерзительно! Рядом мельтешили врачи, медсёстры и прочие сотрудники, всё время спотыкаясь об ноги посетителей. Люди, которые пришли навестить своих близких, сидели с поникнувшими спинами и потухшими глазами, впрочем, как и Мэтт. Казалось, что это место, словно дементор, высасывает из людей всю радость, а затем и душу. Чувствовался запах пота и отчаяния. Несколько дней назад парень решил наблюдать за людьми, дабы скоротать время ожидания. Уже несколько суток в углу коридора тихо молилась женщина. Кажется, её дочь доставили сюда совсем недавно. Мэтт был готов поспорить, что пару дней назад несчастная мать выглядела гораздо моложе. Рядом с ним всегда сидела молодая девушка, ей было не больше семнадцати лет, но она уже была сломана. Они ни разу не разговаривали, но по переговорам врачей было ясно - её младшая сестрёнка пыталась покончить с собой. Мэтт был уверен, что не любит больницы. Но, определённо, он любит Джессику.***
— Я принёс тебе апельсины, - неуверенно тянет Мэтт, когда медсестра наконец-то впускает его в палату усиленной терапии. - И мандарины. И цветы. И плюшевого мишку. Ты только приди в себя, Джесс. Пожалуйста. Лампочка в коридоре потухла, мотылёк вылетел навстречу долгожданной свободе.