Пыльная вера

Когда у Сакуры отнимают сестру (именно отнимают, ведь всего этого могло и не случиться, ведь в перспективе всё было долго и счастливо), у неё не просто отнимают часть жизни, к ней буквально приходят и долбят оставшийся ей грёбаный мир на части, кидают осколки проливным дождем, и она не может подобрать даже их, лишь режется и барахтается на месте. Её «завтра» впечатывают в грязь, режут пластами и мешают с осколкам, чтобы будущее не наступило, чтобы вечно было залитое скорбью «сегодня». Но это Сакура понимает, когда вырастает, когда уже есть, с чем сравнивать. По существу: когда у Сакуры отнимают сестру, она не может начинать и отступать, она просто остается на месте, покрываясь пылью вместе со своей верой. *** Когда Сакура устает от этой беспросветной стагнации, а тело ломит от обязанностей, которые сама на себя накинула петлёй тяжелым грузом, Сакура хочет остановиться, чтобы отдохнуть, отдышаться, но проблема в том, что она уже стоит. И до сих пор не сдвинулась ни с места. Сакуру всё откровенно достало, и её разрывает изнутри это ужасное чувство, когда хочется что-нибудь сделать, но не знаешь, за что браться, и как, и когда, и господидаймнесил И если ничего не сделать, оно поглотит Сакуру раньше, чем она от него избавится. Помощь приходит извне: Сакуру находит человек, который обещает ей силу. Механизмы Инами снова начинают свой ход, потому что она вдруг понимает, что ей нужна именно сила, что память о сестре будет ближе, если Сакура тоже станет Стражем. Спасителя зовут Мироку, но выглядит он едва ли лучше, чем она. Сакура не уверена, что поступает правильно, потому что от нового знакомого решительно веет тьмой. Но ей — откровенно говоря — плевать, в какую сторону она пойдет, потому что сдвиг есть сдвиг, а ей сейчас необходимо снова научиться шевелиться. *** Когда Мироку только появился, он обещал ей силу. Сакура пошла за ним, но Мироку до сих пор только и делает, что обещает, услащая свои рассказы сахарными линиями будущего. Вера Инами за слоем пыли падает и трещит, но Сакура дивится, что в ней хоть что-то ещё осталось. Мироку своё бездействие объясняет: лишь когда ты будешь готова. Сакуре хочется выть: ну как, боже, как ты поймешь, что я готова, что тебе ещё от меня нужно, что тебе вообще нужно? Фуджима говорит, что Сакура пока недостаточно сильна. И тогда ей хочется не выть, а рассмеяться громко-громко, захлестывая всех своей истерикой: а зачем я к тебе тогда пришла, ну почему ты меня мучаешь, просто дай мне сил. *** — У тебя тоже сломанная вера. Сначала Сакура хочет как-то оправдать свои слова или добавить что-то ещё, потому что на деле это звучит ещё глупее, чем в голове, но из горла не выходят ни предложения, ни хрипы. Тогда она думает, что Мироку посмеется над такой нелепостью, но он этого не делает. Он вообще ничего не говорит, только смотрит как-то по-другому, и, если бы у неё остались силы, Инами бы усмехнулась: прогресс, теперь Фуджима смотрит на неё чуть лучше, чем на обычный расходный материал. Если бы у неё остались силы. *** Сакура приходит к Мироку чуть чаще, чем раз в месяц, и не сказать, что ему это не нравится. Он говорит о многом: в основном о йому, и Сакура каждый раз неприятно морщится, когда слышит это слово. Мироку говорит и о прогрессе, и говорит в принципе только он, не подразумевая даже участия девушки, а ей и не надо, она приходит лишь чтобы упасть, чтобы споткнуться, оступиться, остановиться и снова разбиться. Потому что Сакура готовится играть в сильную, а это значит, что на виду у остальных больше нельзя. *** Когда Инами приходит снова и буквально падает на диван, Мироку устало садится рядом. Он говорит — Сакура не слышит, о чем, и не хочет, и Фуджима, в конце концов, никогда не обращался к ней, так что это и не страшно. Он, однако, впервые её спрашивает — это Сакура понимает только когда пальцы касаются её плеча. Мироку повторяет: почему — даже спустя столько времени — ты всё ещё так разбита? И зачем-то Сакура говорит, что, если бы в ней по-прежнему жила вера, как в детстве, было бы легче. Мироку на это только усмехается. — Вера, моя милая?.. — Сакура, — недовольно подсказывает своё имя, но не удивляется, что Мироку не запомнил. — ... Сакура, рождается из слабости. Нет смысла верить во что-то, если ты в силах сотворить чудо; нет смысла верить в кого-то, если можешь добиться всего сам, — он смотрит прямо в глаза Сакуре, а ей хочется заскулить от беспомощности или спрятаться. У неё всё еще нет сил. И веры тоже нет. *** Сакура ещё не устала приходить к Мироку, но это тоже кажется ей застоем, потому что ничего не меняется и не появляется, и Фуджима не дает в принципе ничего, кроме её же заново подброшенных над головой осколков. Среди уже не режущего дождя она находит новые кусочки: точно не свои, гораздо пыльнее, блеклые, сильно выцветшие со временем, разноразмерные. Сакура смотрит на Мироку через них и думает, что когда-то и он во что-то верил. Эти осколки она не выбрасывает, не топчет. Оставляет себе, подбирая почти бережно. Свои осколки Сакура тоже продолжает собирать. Может, всё ещё надеясь, что однажды сможет склеить все кусочки, найти то, что вытянет веру со дна. Может, чтобы помнить, что это ни к чему не приводит. Сакура, даже вопреки всем словам разубеждения, не привыкла разбрасываться верой, даже если от неё осталось лишь слово. *** Мироку всё-таки дает ей оружие — то ли он что-то в ней разглядел, то ли она забрала слишком много чужого. «Если ты убьешь Курияму Мирай». Осколки сыплются не дождями и не звездопадами; они, как и полагается, впервые падают просто осколками чего-то разбитого, но до невозможности пыльного — Сакура кашляет сильно-сильно, не видит почти ничего, будто в тумане, но чувствует, что теперь она может двигаться, а дорога открыта. Она наконец-то может идти дальше, и она пойдет, и... Сакура готова начинать даже с самых неправильных решений, если только они дадут долгожданную новую жизнь.