О ТАНЦАХ И О ЛЮБВИ... ЧАСТЬ 2.

***** Уборка - хорошее дело. Полезное, нужное. Навести порядок, разложить всё по местам. Что-то уже нужно стирать, хорошо - стиральная машинка в отличном состоянии, только порошок докупай. Выкинуть завалявшиеся журналы, магазинные бирки на шелковых ленточках - снятые с купленных вещей и "на минутку" засунутые куда ни попадя. И оставшиеся там - просто потому что о них забыли. Целлофановые упаковки от новых дисков. Вытереть пыль. Вымыть полы - особенно в коридоре. Кухня... Кухня - это отдельная история. С недавних пор он очень не любит кухню, старается бывать тут реже. Поэтому, когда наступает его очередь мыть посуду, он долго собирается с духом и тянет время. Под любым предлогом тянет время - только бы еще немного туда не заходить. И завтракать почти перестал. Уже потом, в городе, перехватывает что-нибудь в кофейне. И за день обязательно нужно чем-нибудь нагрузиться - чтобы не было повода ужинать. Не любит он кухню в последнее время. А вот Герка там, похоже, последнее время прописался - в кухне. Особенно - по ночам. И количество выкуренных им за ночь сигарет растет день ото дня. Свидетельство - ежедневно можно увидеть утром в мусорном ведре, куда Герка старательно вытряхивает к утру переполнившуюся за ночь пепельницу. Количество белых, погнутых, сплющенных, припорошенных блекло-серым пеплом "бычков" всё увеличивается и увеличивается. А, может быть, оно увеличивается потому, что, как только Герка выходит в ванную, Женька быстро вытряхивает туда свою "ночную" пепельницу - из комнаты? И кто из них больше курит из ночи в ночь - еще вопрос. Да, пепельницы тоже надо помыть. Обе. Свою-то он моет каждый день - и насухо вытирает полотенцем. Она так и стоит в комнате, на столике - сверкающая, чистая. Словно, давно нетронутая. Герка ни о чем не догадывается. А сейчас есть такой отличный повод. Уборка. Сбегающая из-под крана вода, пышущая влажным, теплым паром, уносит с собой блекло-серые пепельные разводы со стекла, оставляя его чистым, искрящимся крошечными осевшими капельками. И до ближайшей ночи, как два кусочка одного кристалла - один в комнате, другой на кухне - две пепельницы будут искрить сверкающими боками. Как тогда, когда ещё нечего было скрывать. Не нужно было скрывать. Когда Герка ночью - бесшумно, как пантера - встает с кровати, Женька старательно делает вид, что спит. Он чуть слышно посапывает, иногда даже отворачивается носом к стенке - чтобы Герка спокойно уже ушел в кухню и не дергался. А потом - убедившись, что Герка осел, как обычно, у подоконника, на ближайшие три-четыре часа, в зависимости от времени ухода - Женька протягивает руку в темноте, нащупывает пепельницу, сигареты, зажигалку - и курит. Курит, не мигая глядя в черный потолок, а на груди у него стоит пепельница - чтобы можно было рывком погасить сигарету, если он услышит, что Герка возвращается. Так они теперь и курят по ночам - один в комнате, другой на кухне - ежедневно увеличивая количество сплющенных белых "бычков" в мусорном ведре. Швабра. Ведро. Можно мыть пол и думать. Еще побаливает рука, плечо, то и дело, пульсирующей болью дает о себе знать, но доктор говорит - надо разрабатывать руку и мышцы. Очень удобно разрабатывать - шваброй. Заодно - и пол чистый. То, что с Германом происходит что-то не то - Женька понял почти сразу. Что-то не так... Что-то случилось. Это было заметно по тому, что Герка в последнее время почти перестал спать. Перестал есть. Наверное, правильнее будет сказать, что они оба практически перестали спать... А также завтракать и ужинать... Просто Герка, тративший много сил, чтобы этого не заметил Женька, сам не видел, что Женька уже давно делает то же самое... А Женька - в отличие от него - не напрягался. И поэтому видел всё. Ночные рейды Герки на кухонный подоконник, где он часами курил, молча глядя в стекло, не замечая, что челка сползла на глаза, и волосы находятся в опасной близости от горящей сигареты, были основным подтверждением, что "что-то случилось"... И ещё - больные, словно угасающие глаза. Наверное, идея вымыть холодильник была не самой лучшей - с такой-то рукой. А кто сказал, что будет легко?! Правая рука на паркете - это "ведение". Женька часами сжимал резиновый мячик, в указанных доктором пропорциях тянул эспандер, пляжным надувным мячом играл в волейбол - разрабатывал правую руку. В данный момент - с этой же самой целью - мыл холодильник. Больно было временами так, что темнело в глазах. Женька, сквозь зубы, шипел свою любимую с недавних пор фразу - "Всё, что меня не убило, очень скоро об этом сильно пожалеет!" - и продолжал яростно тереть полочки и решетки. Внутренности холодильника на глаза приобретали первозданно-чистый вид. Да, Герка. Когда Женька первый раз после нападения вышел на паркет - этот дурила нажрался в хлам. И тоже вымыл квартиру. Он отнес это туда же, к "неопознанному". Женька видел, что у его любимого просто не осталось сил и он тупо сорвался. Ну, если до этого столько ночей не спать, понятно, что рванет. Рано или поздно. Поэтому Женька тогда ни о чем не спрашивал, да и самому Герке особо выступать не давал. Пьяный бред опасен своей непредсказуемостью и слабой связью с реальностью. Откачал, выходил - и оставил в покое. Чтобы опять - смотреть по ночам в потолок, курить и думать. Потому что нужно было найти ответ на самый главный вопрос - чем помочь?! Так как, не смотря на накрывшее вдруг их совместную жизнь, невнятное марево, одно Женька знал абсолютно точно: Герка его любит. Любит по-настоящему. Женька чувствовал это, когда обнимал Герку, целовал горячие, вздрагивавшие от страсти губы, ласкал его, сам таял в сильных, бережных руках. Когда просто стоял рядом, сидел, дышал. Он знал - и знание это было незыблемо: Герка его любит. Но Женька знал, а, вернее, видел еще и другое - сейчас Герке плохо. Очень плохо. Его что-то гнетет и терзает, а Женька - при всей его чуткости - никак не может уловить, что же именно. Иногда Женьке казалось, что во взгляде Германа он видит немой вопрос - и от этого становилось совсем тошно. У Женьки было стопроцентное ощущение, что от него чего-то ждут - а чего именно, он никак не может сообразить. А в этом "чего" и заключен основной ключ ко всему происходящему. Паршиво становилось от самого себя до жути. Тупой баклан! "Ты очень долго запрягаешь. Все уже полдистанции прошли, а ты всё возишься. - любил повторять ему брат. - Зато потом ты рвёшь так, это даже ездой назвать нельзя. Просто весенний гон маралов. И что смешно, как-то умудряешься выскакивать первым." Именно так брат откомментировал летние приключения Женьки в лагере, когда тот за сутки умудрился поставить на уши три крымских пансионата в полном составе, а, на дорожку, бешено требовал прибытия к себе, в Крым, службы безопасности для решения "очень личного вопроса". И получил-таки своего Германа! Женька знал за собой эту привычку - ждать до последнего. Вот - до упора. И - ещё немножко. А вот тогда он вставал! В детстве мама прозвала его "Ильей Муромцем", у которого тоже была привычка по тридцать три года сидеть на печи, а потом вдруг вставать - и разгонять всех к чертовой матери. Только сейчас Женьку давило подспудное ощущение, что он пока не только "не запряг", но даже не приступил к этому процессу. Понимание - что же происходит? - удалялось от него со скоростью тетриса на девятом уровне. Как догнать - непонятно. Кстати, кухня вымыта. Это радует. Женьке пришлось ненадолго прерваться. Сползший с плеча эластичный бинт требовал срочной перемотки. Пользуясь отсутствием Герки, он поскулил, порычал и пошипел, по-новой накладывая повязку. При Германе Женька голосовых сигналов не подавал. Чтобы зря не тревожить. Помочь тут - не поможешь, а зря расстраиваться - не та сейчас ситуация. Женька вдруг подумал о том, что, со дня на день, должен позвонить Макар Машера, с которым они запланировали вместе ехать к портному - шить новые костюмы к чемпионату России. Понимая, что в таком, как сейчас, состоянии, его личные шансы на российском первенстве более чем незавидны, Женька тем не менее, на Россию выходить собирался, а ещё - хотелось бы это сделать в новом костюме. Все же сезон только начался, еще девять месяцев танцевать. Может, попросить портного сделать накладные плечи? ну, чтоб в правое могла поместиться намотка из бинта? Тьфу ты, что за хрень?! Вот только накладных плеч ему не хватало! Только бы Макару не ляпнуть - обхохочет и шуточками задолбит. И опять этот фальшивый гул. Как струна контрабаса... Женька сам чувствовал, что в нем всё последнее время словно зреет низкий басовитый звук - нарастает, наращивается, крепнет. То ли самолет на взлете... То ли струна контрабаса. Во втором классе мама записала Женьку в музыкальную школу - на класс виолончели. Женьке очень нравился этот красивый большой инструмент на штыре, упиравшемся в пол. Нравился, в первую очередь, своим размером и основательностью - им хорошо можно было треснуть по башке, если что. Это вам не скрипка. Мама водила его на занятия, и он смотрел не только на своих одногрупников, но и на класс рядом. Туда приходили старшие ребята с контрабасами. Женька даже уже очень хитро выведал у своего педагога - может ли он, со временем, перейти в группу контрабасистов. Но этого не понадобилось. Танцы, которыми он начал заниматься чуть раньше, чем виолончелью, через год поставили его перед жестким выбором: или - или. Виолончелист, сидя на стуле, держа инструмент, должен буквально обнимать его телом - склонять к нему голову, сутулить плечи, утапливая гриф в грудной клетке... Так очень удобно играть. Танцор на паркете, стоя в ожидании мелодии, отводит плечи назад, вытягивает шею и выпрямляет корпус. Через год после начала занятий в музыкальной школе, третьеклассник Женька Гончаров, стоя на паркете, склонял голову, сутулил плечи, прогибая внутрь грудную клетку - словно обнимал телом столб. А, сидя в музыкальном классе, распрямлялся как орел, вытягивал шею и старательно прижимал гриф к выпяченной колесом груди. Это приводило в ужас педагога по виолончели. Это приводило в ужас педагогов по танцу. Но Женьку тогда, можно сказать, перемкнуло... Прекрасно понимая, что от него требуется и там, и тут, он делал всё с точностью до наоборот. Детский невролог на плановой диспансеризации сказал маме, посетовавшей на возникший казус, что мальчик склонен излишне преувеличивать свою ответственность за происходящее, поэтому лучше оставить что-то одно. Получивший свободу выбора Женька - выбрал танцы. А любовь к мерному, глухому звуку контрабаса - осталась... И вот сейчас именно басовитая струна жила в нем своей, отдельной жизнью. Как в детской игре "горячо - холодно" она задавала тон происходящему, Женькиным поступкам и реакциям. Когда поступки и реакции были правильные - звук шел чистый, глубокий, его, казалось, можно было потрогать... А вот когда Женька глупил, тупил или ошибался - вместо низкого, грудного звука раздавался противный, утробный скрип... Судя по той жуткой какофонии и визгу лесопилки, которая звучала уже некоторое время непрерывно, всё последнее время Женька ошибался постоянно. Самое поганое - он никак не мог понять, в чем же именно. Что по отношению к Герке он сейчас делает не так?! Спокойно! Спокойно... Вот мыть кухню по второму разу - явно, лишнее. Похоже, и грязи-то в доме не осталось. И лишних вещей. Только пакет в комнате. Погруженный в свои мысли о Германе, Женька даже не сразу вспомнил, что это пакет с документами брата, который тот передал ему на бегу, чтобы младшенький что-то подписал в ведомостях, протоколах и актах, касающихся Кенигсбергского (а по-человечески - Калининградского) филиала браткиной компании... Гончаров-старший старательно вел своего младшего партнера по всем перипетиям семейного бизнеса. Перипетии заключались в периодическом подписывании огромного количества бумаг... Женька забрал пакет домой - подписывать в машине более семидесяти листов ему не улыбалось. Брат звонил сегодня, напомнил о подписях, сказал, что забыл в пакете какую-то личную папку, просил вернуть. Женька, конечно, огрызнулся, что папку он непременно сожрет, а подписями закусит. Брат хохотнул и отключился. А Женька, сразу после звонка, благополучно о подписях забыл. "Ты очень долго запрягаешь...". То, что Герка последние пару дней метался с идеей подарка для клуба Макара, ребята из которого спасли Женьку после нападения Вадима - секретом не было... Сутки он провел, уткнувшись лицом в монитор, а потом потирал опухшие, налившиеся кровью глаза. Женька о подарке знал, питерский кинжал на фото видел, одобрил - но кому он будет передаваться, не спрашивал. Только при мысли о таком вопросе его внутренний камертон заходился визгом, как пьяная пилорама. Вот как можно сидеть и смотреть на кипу бумаг с ощущением, что, в первую очередь, ты сам не готов к ответу на свой собственный вопрос?! Такое, вообще, бывает?! Оказывается, бывает. Напряжение, в котором Женька пребывал все последнее время, сказывалось до банального просто и неприятно: опять заныло плечо. Ушибленные ребра. Спина. Герка уехал за подарком, сказал задержится. Самое время отвлечься. Будем подписывать бумажки. На середине стопки возникла необходимость в паузе - устали пальцы. Черная набитая файловая папка, перетянутая боковой резинкой, скромно лежала в стороне. Та самая, которую по ошибке сунул в пакет братец. Желтый стикер с надписью "Вернуть!!!" наклеенный сверху, дразнил глаз. А что вернуть-то?! Опять бухгалтерия? Женька лениво приоткрыл пластиковую обложку... Из самого первого файла на него смотрел... Герка. Фотография была большая, хорошая. Год-два назад. Русые пряди. Черные глаза. Улыбка. Во втором файле был лист в "шапке" которого в глаза бросилось слово "Характеристика". Женька медленно потащил его из папки. Положил перед собой на столик. Альфред Шнитке. Гимн IV для виолончели, контрабаса, фагота, клавесина. Какие чистые звуки... "Блестящий исполнитель". "Задачи любого уровня сложности". "Готов к неоправданному риску". "Отлично переносит внезапную смену обстоятельств, осложняющие факторы, влияющие на выполнение поставленной задачи". "Устойчив к агрессии - эмоциональной и физической". "Устойчив к боли, болевой порог...". "Может быть использован в ситуациях, требующих прямого физического контакта". "В возрасте семнадцати лет был направлен в связи с чрезвычайными обстоятельствами в..., где, судя по всему, подвергался многократному насилию, что не помешало..."..."Рекомендации..."... "Очень хвалят". Подвергался. Устойчив к боли. Может быть использован. В левом верхнем углу - размашистая подпись брата - "Подходит" и - роспись. А почему, собственно, он тогда отказался от виолончели? Даже обидно - такой великолепный инструмент. Может, всё же, надо было постараться как-то совместить? А что, танцы, музыка - красиво же... Женька подписывал лист за листом - и размышлял. Ну, правда, чего было от виолончели-то отказываться? И контрабас... Шестьдесят один. Шестьдесят два... Ростропович опять же, Родин... Инструмент-то хороший. Последние двадцать листов из подписанной стопки - где подряд, где через один - оказались слегка подпорчены. Он не заметил, что ручка обломилась в стиснувших ее пальцах и с каждой подписью всё глубже и глубже вонзалась в ладонь. Капельки крови - сперва еле заметные, а потом всё более крупные - превратились на последних листах в большие алые пятна. Характеристику он оставил. И фотографию оставил. То, что успел увидеть - то и оставил. Папку сжег в ванной. Там были еще бумаги, какие-то фотки. Целая презентация. На Карташова Германа Валерьевича. ...года рождения... Гражданство - РФ. Он не смотрел. Отличная идея держать в доме бутылку со спиртом. Очень хорошо выводятся всевозможные пятна с танцевальной обуви. Папку бросил в ванну, вылил на нее всю бутылку. На каждую файловую страницу по очереди. Перед тем, как вылить, решил хлебнуть прямо из горлышка. Все же смог сообразить, что из горлышка лучше хлебать водку, стоявшую в чисто вымытом холодильнике. По дороге на кухню, за водкой, наткнулся на осколок ручки, торчавшей в ладони - тот чиркнул по лицу, когда пытался протереть глаза. Почему-то было плохо видно. И лицо мокрое. Осколок вытащить забыл, но водку все же нашел, вернулся в ванную, глотал из горлышка. С руки капало, он вспоминал об этом - и снова забывал. Наклонился, чиркнул зажигалкой. Взметнувшееся пламя чуть не опалило склоненное лицо. Прихватило концы каштановых волос. Запахло паленым. Противно. Лучше все же - водку. Он пил - и смотрел, как плохо горит папка. Много дыма, он ел глаза. А сольные концерты? Виолончель и сольный концерт. Красиво... Дым из ванной затянул коридор. Неправильно. Он включил душ, залил пламя. Дым повалил клубами, но скоро сошел на нет. Он не стал смотреть, что теперь было в недавно выдраенной его руками ванне. Неинтересно. "Ты слишком долго запрягаешь..." Старательно сложил в пакет подписанные листы - теперь они не хотели умещаться, то и дело вываливались... Как он их принес-то?! Чуть не выронил бутылку. Сунул ее подмышку. Ладонь, то и дело, становилась влажная - и он вытирал её о футболку. Подвергался. Устойчив к боли. Может быть использован. Сверху в пакет бережно положил фотографию и характеристику. У него есть вопрос. Срочный. Очень срочный. От него шарахались на улице. Люди буквально разбегались по сторонам, когда перед ними вырастала шатающаяся фигура парня в окровавленной футболке, перемазанных то ли сажей, то ли битумом джинсах, сжимающая в одной руке переполненный пластиковый пакет, а в другой - ополовиненную бутылку водки. Входную дверь он закрыть забыл - она захлопнулась сама, порывом сквозняка... Самое смешное, что до дома брата он добрался - подвез за двести рублей мужичок бомжеватого вида на "шестерке", дребезжавшей так, что, казалось, она с минуты на минуту развалится. Действительно, как говорят - "ведро с болтами". Двести рублей случайно оказались в заднем кармане джинсов. В дверь колотил ногой - и глотал водку из горлышка. Когда брат открыл дверь и замер, напряженно-внимательно рассматривая представшее перед ним зрелище - окровавленного младшенького, с пакетом и бутылкой, не столько пьяного, сколько невменяемого, с обезумевшим взглядом - Женька радостно улыбнулся ему, и спросил: - Выпьем? После чего ввалился в коридор, протопал в гостиную, рухнул на диван. Брат шел за нм, не сводя с него напряженного взгляда. Женька, держа одной рукой бутылку, второй бережно достал из пакета фотографию и характеристику, положил на колени. Пакет отшвырнул в сторону. По ковру гостиной разметались белые смятые листы. На некоторых отчетливо виднелись пятна крови. - Ты с ума сошел?!.- брат всё еще стоял в дверях гостиной. Черт, не так всё должно было быть! А второй где?! - Где Гера? Женька взял окровавленной рукой характеристику. Фотографию старательно положил на диван. Встал. - Что? Понадобился? Подходит?!... Тебе - подходит?! - он надвигался на брата, стоявшего в дверях и улыбался. Протягивал ему характеристику. - А как ты его выбирал?! Что тебе понравилось?! Что "устойчив к боли"?!...Или что "многократно подвергался насилию"?! - Женя! Успокойся и сядь! - брат сделал шаг вперед. Женька шарахнулся от него, чуть не свалился. Характеристика медленно упала на пол. Снова хлебнул из горлышка. - Я спокоен. Я - нормально. Я мудак... - он по-прежнему улыбался. - Я же только сейчас понял, что ты его...как... как собаку выбирал. Как собаку!... Чтоб он тебе палку принес! Какую ты захочешь!... Ты зачем его ко мне послал?! Вот ко мне - зачем?!...Ты же знал, с кем я там...Чтобы он опять "многократно подвергался"?! Он же может, да? И боль терпеть, и подвергаться!... Тебе же все равно было, да?! Лишь бы палку принес, да?!... Ты!... Ты как они все! - Женька! Заткнись! - брат беспомощно смотрел на расходившегося на глазах младшенького. - Всё не так! Ты не понял...Где Гера, черт возьми?! - Где надо!...Забудь о нем! Вы его больше не получите! - Женька белел на глазах, судорожно сжимал кулаки. Упавшая бутылка была почти пуста. - Вы все - не получите!... Ему семнадцать было. Семнадцать!... А вы! Вы его... Вы! - Женька! Да затихни ты! Всё не так! Всё не так, понимаешь?!... Он должен был тебе это сам сказать Понимаешь, должен! - брат, закусив губу, тяжело оперся спиной на дверь. С горечью смотрел на младшенького. - Нельзя такое оставлять. Ты самый близкий ему человек. Ты должен был знать... Только я думал - вы вместе будете, когда увидите. И он сможет тебе сказать. Жень, это всё для него тяжело, ты это понимаешь?! - Заткнись! - это прозвучало еле слышно. Женька вцепился себе в волосы, до боли сжимая в кулаках пряди, смотрел в стену: - А я, мудак, еще думал - чего он от меня шарахается?! Всё последнее время - шарахается. А я же - ТВОЙ БРАТ! Понимаешь?! ТВОЙ БРАТ!... Он на меня смотрит - а сам эти характеристики ваши херовые видит!...И вспоминает, что "многократно подвергался". А я мудак, еще думал... Надеялся... А он... Он просто сказать не мог... Что вы его... "Подвергали". Но я понял... Я теперь понял. "Ты очень долго запрягаешь..." Брат первый раз в жизни по-настоящему испугался, увидев на лице младшенького алебастровую маску. Белое лицо. Белые губы. Белая футболка в пятнах крови. - Всё. Хватит. Оставьте его в покое. Не смей к нему приближаться... - это тоже было сказано очень тихо. Весенний гон маралов. Снеся одним рывком с дороги брата, вылетевшего от толчка в коридор и схватившегося за стенку, чтоб не упасть, Женька Гончаров бросился к входной двери и выскочил из квартиры. Брат метнулся за ним на лестницу: - Стой! Блять, да остановись ты! Женька! Вернись! Когда младшенький брал обороты, его было не догнать - брат это знал. Он тихо и яростно матерился, бессильно стуча кулаком по перилам. Он хотел помочь! Помочь! Потому что чувствовал - что-то не так. Но он не знал, до какой степени уже "не так". И не знал, что Женька найдет старательно подложенную папку, когда будет один. В этом была ошибка. Ну, и где теперь искать это чудо?! Пьяное чудо, чтоб ему! А где второй?! И что вообще, мать твою, происходит?! Он набрал номер своего начальника службы безопасности. Места в Москве, где пьяный Женька Гончаров обычно зализывает свои раны - они оба знали наперечет. Куда он надумает отправиться сейчас?! Пьяный Женька Гончаров не думал уже ни о чем. Все, что ему было нужно, он теперь знал. Герке с ним плохо. Так плохо, что на него смотреть больно. Просто он не говорит. А плохо, потому что он, Женька - БРАТ. БРАТ человека, который написал на той поганой характеристике "Подходит" - и расписался. И вот с этим Женька никогда и ничего сделать не сможет. Ночные московские фонари двоились в глазах и подмигивали. Теперь - самое главное. Предупредить. Предупредить, чтоб не смел больше... подвергаться. И - спрятать Герку. Главное - спрятать. От этих мудаков. Хорошо спрятать. Ну, это он, Женька сможет... Чтоб переехал. Или - уехал. Куда-нибудь подальше. И - отвалить. Оставить в покое. Потому что его уже и так достаточно мучили. Это единственное, чем он мог помочь человеку, которого любил больше жизни. Герке Карташову. ***** ***** Три Алеманы всегда смотрятся на паркете великолепно! А если исполнители владеют высоким уровнем техники - глаз не оторвать! Как же прекрасны изящные, отточенные шаги-локи партнерши - к партнеру, под его руку, словно в порыве... От партнера - вдруг, внезапно (чем резче - тем эффектнее смотрится фигура), будто передумала, разочаровалась... И - обратно, к нему, сдаваясь под контроль сильных, напряженных рук! Повороты... Повороты... На одну восьмую... На одну вторую... На три восьмых. Фигура, предназначенная для исполнения в схемах ча-ча-ча и румбы. Достаточно несложная, ее проходят уже на втором-третьем году обучения. На определенном уровне мастерства - покоряющая зал и завораживающе грациозная. Именно эту фигуру - Три Алеманы - за двое суток до своего дня рождения задумал усовершенствовать Данила Краснов. Чем надолго оживил суровые танцевальные будни для всех, присутствовавших на тот момент в танцевальном зале клуба "Коррида". И, в первую очередь, для своего обожаемого Макарушки, который - с обоюдным риском для жизни выпутанный дружественными руками из резиновой удавки, полностью перекрывшей ему кислород; яростно возвращенный к жизни губами и ладонями; хрипящий, шатающийся, прижимающий к себе одной рукой бьющегося в истерике Даньку - не поленился обойти всех находящихся в зале поименно и, под угрозой полного разрыва отношений с ним, с Машерой, запретить упоминать об этом инциденте когда бы-то ни было и где бы-то ни было. Когда уже вернувшийся к жизни, но не к её адекватному восприятию, Макар, хрипя и отплевываясь, прорычал свою тронную речь Курицыну, ещё плохо понимая, кому он ее вообще говорит, тот счел за лучшее не спорить и согласиться... Во-первых, потому что Макар, в его нынешнем состоянии, похоже, сам себя не слышал, не то что возражений со стороны... А, во-вторых, потому что, глядя на то, как Машера ласково гладил по волосам своего несостоявшегося убийцу, прижимал его к себе, вытирал ему слезы, утыкал лицом себе в плечо, стискивал обеими руками, пытаясь успокоить дрожь, колотившую Краснова с ног до головы, хрипел ему что-то ласковое - словом, совершал множество важных и неотложных дел! - становилось понятно, что за любую попытку расстроить Данилу упоминанием о случившемся, Макар будет убивать! И это не шутки. Машера, которого еще пошатывало, трясущимися руками обнимал Даньку, ревевшего ему в плечо... В двух шагах от них, рядом с окаменевшим от напряжения Курицыным стояла зарёванная Галка в тренировочных штанах и майке... Даже она не рискнула подойти к этим двоим, которых, казалось, окружил кокон, вход в который всему остальному миру был запрещен... Замершие в отдалении люди, оцепеневшие, еще не пришедшие в себя, молча переглядывались - не очень понятно, что именно и как лучше делать дальше, как себя вести. И только высокий, черноволосый, смуглый парень с черными глазами и разметавшимися по плечам прядями волос, стоя у стены зала, довольный - улыбался... Это он несколько минут назад, в секунду сгруппировавшись, откачал Макара и, в прямом смысле слова, вдохнул в него жизнь... А проще говоря - сделал ему искусственное дыхание...Он стоял, вытирая ладонью влажные губы, восстанавливал дыхание...Его за плечо поддерживал стройный, изящный блондин с синими глазами... Казалось, только эти двое не напуганы произошедшим... А чего, собственно, пугаться-то?!... Они и не такое видели. А как красиво всё начиналось. Хотя... Если совсем уж честно, то и начиналось всё откровенно по-идиотски. Своей самой главной ошибкой, совершенной на тот момент, Курицын считал решение начать работу над показательным номером "Кукла" - без Кучуна. Стас позвонил сам и попросил у Володи буквально два-три дня для решения своих срочных вопросов.Что-то где-то у Стаса не срасталось, необходимо было время. Он был уверен, что оставшихся до Чемпионата России пяти недель им вполне хватит, чтобы сделать "Куклу" вполне смотрибельной для представления на России - при данных Макара и Галки и их же совершенно чумовой работоспособности. Курицын согласился, что без Стаса лучше не начинать. Но с этим категорически были не согласны основные исполнители! Макар с Галей притаскивались в "Корриду" ежедневно, как на работу - перед своими занятиями в "Танцевальных надеждах". С формой, полностью экипированные, готовые начать "обкатывать" номер по первому же свистку... Галка мечтала об уникальном показательном танце, который обязательно подорвет танцевальную общественность столицы, а Макар... Макар рвался начать возвращать долги. Его угнетала мысль, что, под предлогом работы в "Кукле", он уже выпросил у Курицына много поблажек для себя, главная из которых - срочная замена партнерши Даниле Краснову. Курицын и сам планировал поставить Даньку с более спокойной, вменяемой девочкой. Но ему очень понравилась горячность Макара, с которой тот, припомнив ситуацию на весеннем "Вальсе Победы", убеждал Курицына, что девочку Даньке надо менять! Несколько пришедших по объявлению кандидаток пока Курицына не устроили. Не устроили они также и Макара, сбегавшего со своих институтских факультативов на все данькины просмотры - он категорически настаивал на своем личном присутствии и отсмотре приходящих девочек! Курицын посмеивался про себя, но к комментариям и замечаниям Макара относился внимательно и серьезно, так как Машера, молодой танцующий тренер, говорил дельно и по существу. Задача - поставить Даньку в хорошую, результативную пару - казалось, перекрыла ему перспективы собственного выхода на Чемпионате России! Бывшая партнерша Краснова, проинформированная, что пара расставляется, устроила безобразную истерику в зале, звонила маме, рыдала в трубку... А потом кинулась на Даньку чуть ли не с кулаками! Примчавшаяся мама попыталась вклиниться в спектакль, устроенный обожаемым чадом, покричать на Данилу и, заодно, на тренера, но Курицын, и так потративший достаточно сил, чтобы оттащить от Даньки и относительно привести в чувство распоясавшуюся девицу - а еще больше на то, чтобы не отвесить ей хорошего пинка! - с мамой уже церемониться не стал... Прослушавшая принудительную лекцию о поведении своей дочери, ее психическом состоянии и воспитании, о своем функциональном провале, как матери, и печальных перспективах в связи с этим, мамаша выползла из тренерской притихшая, злобно-недовольная, но молчаливая... Забрала свое рыдающее сокровище и - на следующий день - пришла с заявлением о переходе в другой, более престижный, более дорогостоящий клуб... Куда Курицын их с легкой душой и отпустил. Отсутствие хорошей партнерши поставило на грань фола участие Даньки в российском чемпионате. Да практически свело его к нулю!... Обязательная сорокапятидневная дисквалификация новой пары, лишавшая ее возможности в этот период участвовать в каких-либо турнирах, уже перехлестывала дату проведения чемпионата. Макар горевал так, словно это его не допустят к участию в России. Точно в такой же ситуации находился и Игорь, которому Стас, урывая в своем безумном графике минуты и часы - преимущественно, ночные - по всем имеющимся в базе данных объявлениям искал соответствующую партнершу. У Игоря ситуация была намного хуже, чем у Даньки. Последние пять лет полного простоя не сглаживал даже полученный в возрасте двадцати лет международный класс, являющийся высшим в России танцевальным уровнем... Но девушка должна была не только соответствовать нужному уровню техники танца, но и составить с Игорем то, что в среде тренеров называется "картинкой". Все тренеры, все танцоры - соответственно этапам своего роста - в один прекрасный момент понимают простую, но достаточно жестокую мысль: даже при совпадении у партнеров "классов", навыков танцевания, роста, веса, возраста и желания - пара может не получиться. Потому что нет - "картинки". И, чем старше партнеры, в данном случае - как Игорь - тем весомее и ярче она должна быть. "Картинка" - нечто эфемерное, не поддающееся ни анализу, ни логическому осмыслению, ни воздействию...Она не признает законов, не поддается закономерностям, плюет на действующие привычные правила сочетания несочетаемого... Когда два пробующихся танцора - юноша и девушка - встают в пару, грамотные, сильные тренеры с хорошим опытом сразу видят: имеет ли смысл вообще дальше отсматривать эту пару... И если "картинка" - аура некоего единства, сочетания, слитности и неразрывности - не возникла в первую секунду, ребята могут по десять раз протанцевать все десять обязательных танцев, и протанцевать отлично, но пары - не получится... Вернее, она получится, но ее буду плохо судить... Ей всегда предпочтут другую пару - не такую натанцованную, не такую профессиональную, может быть, путающую движения и не обладающую идеальной работой стоп... Но показывающую эту самую "картинку" - неуловимый флер чувственности и единения - когда на двоих просто хочется смотреть, потому что это красиво. Они вдвоем - красиво. Причем, "картинка" возникает всегда внезапно... Вот, как ей нравится - так и возникает! Ребята могут быть похожи - например, оба светленькие и худощавые, с узкими лицами - или полярно противоположны - он блондин, она - брюнетка, он - худощавый, она - пропорциональная, но в теле - и "картинка" возникает как по заказу!... Любо- дорого смотреть! А у других ребят - в тех же самых вариантах! - "картинки" нет и не будет никогда! Что бы вы ни делали. Грамотный тренер, создавая новую пару, всегда ищет в первую очередь "картинку"... Потому что всё остальное - техника, уровень, натанцованность - достигается просто количеством времени, проведенным на паркете... А "картинка" капризна и неуловима. Стас, сцепив зубы, искал и не находил такую "картинку" для Игоря. Курицын - для Даньки. Объединенные общей бедой - их воспитанники откровенно "опаздывают" на российский чемпионат! - они, то и дело, созванивались, с двумя фразами: - Никого нет? - Пока никого. Это значило - "Не попадалась ли тебе, друг любезный, в твоих поисках прекрасного, девушка, отвечающая необходимым для меня, для моего парня, параметрам, которые ты, друг любезный, уже должен знать наизусть?!... Класс... Возраст... Рост... Типаж... Не попадалась?!... Черт, как хреново!... Что?!... Нет, мне тоже не попадалась... Да помню я, помню, что тебе надо!...Класс.. Возраст... Рост... Типаж... Ну, что? Будем искать!" И это всё - в двух фразах. Точно в такой же ситуации находился и Лешка Сёмин, совсем недавно вставший в пару с Ирочкой Золотниковой, и - под руководством Стаса и с ведущим тренером Игорем - нагонявший форму и навыки. Но тут всё было просто. Пребывавшие в состоянии откровенной эйфории от возможности часами танцевать, тренироваться вместе, ставшие официально спортивной парой, Лешка и Ирочка никуда не торопились! Иришка, не задумываясь, наплевавшая на главный российский турнир ради пары с Сёминым, сияла и светилась, в ее танце появились чарующие, завораживающие линии... Лешка, ежедневно с семи до девяти утра терзавший тренажерный зал для восстановления красивой "физики", бежавший потом в институт, оттуда - в клуб, где и зависал иногда до полуночи, на глазах наращивал потеряный было уровень танцевания. Казалось, если им не напомнить, что тренируются они, всё же, чтобы участвовать в соревнованиях, эти два обалдуя так и протренируются ближайшие несколько лет - в зале, не выходя, не расставаясь, преданно глядя друг другу в глаза. Над ними тихо посмеивался Эмка Градиевский и улыбался Стефка. Над ними в голос ржал Макар, искренне радовавшийся за своего лучшего и так внезапно влюбившегося друга. Вот уж у кого была "картинка" - так это у Лешки с Иришкой. А вот Данька... И Игорь. Решение вопроса - как протащить на Россию двух латинистов, которые туда не попадают?! - подсказал, как ни странно, стандартист. И - очень быстро. Эма Градиевский, повязанный сложившейся проблемой по рукам, ибо, с одной стороны, страдает весьма уважаемый им Данила, а с другой - обожаемый старший брат его Стефки - Игорь, как обычно, был короток и лаконичен... Несколько дней назад, забежав со Стефкой в тренерскую после вечерней группы, он присмотрелся к печальному лицу Стаса, посмотрел на Игоря. Неожиданно отодвинул от себя Стефа, которого, в их присутствии позволял себе не выпускать из рук, внимательно осмотрел его с ног до головы и изрек: - Вставать надо с регионалками. Стас треснул себя по лбу так, что гул пошел по всей тренерской. Вот два придурка! Он, Стас, да и Володя Курицын - до кучи. Приехавший в Москву в конце февраля Стефан вышел на свой первый турнир меньше чем через три недели... Потому что - приехал из "региона". А пара, образованная московским и "региональным" танцорами, дисквалификации не подлежит и может участвовать в турнирах хоть на следующий день после своего образования!... Это - шанс для Игоря! Шанс для Данилки. Стас тут же отзвонился Курицыну... Вдвоем они посетовали на парный склероз - и бросились искать девушек на региональных танцевальных сайтах! В надежде перетащить их в Москву. Стас даже вызвонил ночью старого друга Мишку Пояркова, чтобы тот рассказал, каким образом уговорил одну из своих солисток - Риту - перебраться из Нижнего Новгорода в Минск. Мишка Поярков страшно обрадовался звонку "друже Стаса" и - плевать, что в тот момент сам был в Германии, на праздничном фуршете, посвященном блестящей премьере своего очередного шоу! - в лицах бросился рассказывать, что ему пришлось пережить, чтобы заполучить свою Риту... При этом Стас то и дело слышал, как виртуоз подиумных постановок, "херр Пойаркофф" с криком - "Фрицы! Фрицы, в стороночку! У меня разговор важный!" - яростно разгонял, просто распихивал толпившихся вокруг него гостей банкета. Но рыжему гению подиума прощалось всё. Поярков, с готовностью выступил в роли "театра у микрофона", заходился жизнерадостным хохотом, говорил сразу обо всём, но не забыл при этом передать "приветик"...Как - кому?!...Тому черненькому зеленоглазому пареньку, с которым ты был в последний раз, и на которого ты, Стасичка, смотрел, как цыган на бубен - вожделенно и с жаждой обладания... Мальчишечка-то ещё живой, надеюсь?!...В тебе ж, Стасичка, страсти - как у нас долгов за газ - немеряно!...Я это по России девяносто седьмого года помню, что ты тогда на пассе вытворял!... Да не гавчись, родной, я ж - любя!... Конечно, приеду!... Если мальчишечка на Россию пойдет - еще как приеду!... И кровиночек своих привезу!... Мы ему такую подтанцовку к пьедесталу организуем - закачаешься!... И слезу пустишь - чтоб мне кассиром в банке всю жизнь работать!... Еще как пустишь, Стасичка, я ж, как никак, гений... И "гений Пойаркофф", поклявшись прибыть к чемпионату со всей своей "тяжелой артиллерией" - извинившись - пошел ублажать немецких поклонников своего таланта. А Стас, вдохновленный мишкиным настроем, снова напал на региональные сайты. Напал на них и Владимир Курицын. Переживавший за Даньку. Жалевший расстроенного Макара. А еще - ему было страшно неудобно, что Макар и Галя таскаются к нему ежедневно, как на работу. Пока они ждут, когда освободится Стас... Но главной причиной всего случившегося стала робкая просьба Тамары Морозовой, обратившейся к Марине Красновой - можно ли Филу с Ником приехать посмотреть, как Макарушка работает над номером?...Когда это удобно сделать?...Ребята прошли кастинговый отбор в сериал, где одним из вторых планов будет как раз танцевальный клуб... и обоим придется танцевать... И можно ли поговорить с Макаром, чтоб он дал парням несколько уроков?... Цепочка сработала меньше, чем за час... Марина прямо с работы позвонила Даньке... Данька - ошалевший от радости, что к ним в клуб придут два "настоящих артиста" - рванул из школы домой, за формой, по дороге названивая Макарушке в институт... Макар - мгновенно принимавший "боевую стойку" только при одном звуке любимого голоса из мобильника - тут же дал "добро", наплевал на очередной прогулянный факультатив и, на глазах у изумленных одногруппников, также рванул домой, за вещами, названивая по дороге Галке... Галка, давно приученная Макаром к внезапности жизни, педантично таскавшая с собой спортивную сумку с формой всегда и везде - от поликлинники до Сбербанка - просто развернулась и поехала в "Корриду"... А Данька отзвонил маме Марине с воплем, что "артистов" ждут, и чтоб они ехали в клуб немедленно. Поэтому, когда на пороге зала Курицын увидел сияющего Даньку, упертого, как танк, строгого Макара, поклявшегося тому "показать артистам как танцуют", и Галку - невозмутимую, неумолимую, как градостроительный план Москвы на ближайшие пять лет - он понял, что в этот раз ни убеждения, ни уговоры не помогут. Стаса никто ждать уже не будет. Особенно, когда, минут через пятнадцать, на пороге зала возникли два парня... Один - с платиново-белой, кудрявой шевелюрой, синими глазами и смущенной улыбкой... Второй - постарше, повыше, смуглый, с длинными, схваченными в "хвост", черными волосами. У Курицына было странное ощущение, что он где-то их уже видел. Только не мог вспомнить, где. Блондин поочередно посмотрел на всех и негромко спросил: - Здравствуйте... А мы - к Макару Машере... Можно его увидеть? - Можно! Вот он! - завопил счастливый Данила, выталкивая перед собой Макара. - А вы - Фил, да? И Ник?... Я знаю, мне мама сказала. И вот как после этого было - отказать?! Ребята оказались приятные, очень открытые и доброжелательные. Сразу же нашли общий язык и с Макаром, и с Галкой. А к Данилке тут же прониклись братской опекой. Особенно после того, как блондин Фил еле успел поймать Даньку, споткнувшегося о тренировочную лавку, когда он показывал гостям скоростные повороты в диагональ, которые Фил пытался повторять. Данила летел носом в паркет, Макар был далеко. А Фил одним прыжком пересек разделявшее их расстояние и прихватил Краснова поперек груди сантиметрах в двадцати от пола. Макар даже не ожидал, что нежный, изящный Филлип настолько силен - удержать человека в свободном полете весьма непросто. - Ну ты...кузнечик... - засмеялся Фил осторожно усаживая слегка обалдевшего от полета Даньку на ту самую злополучную лавку. Данька тряс головой, приходя в себя, жалобно смотрел на Макара - не сердись!...Я - нечаянно. А смуглый Ник, помогавший в этот момент Машере затянуть на кистях рук резиновые петли для номера, понимающе покосился на Макара: - Что... Ураган? - тихо спросил он, с улыбкой указывая глазами на Даньку. - Еще какой... - с трудом продохнувший Макар откашлялся. И - вопросительно посмотрел на Ника. - А что?... Знакомо? - Не то слово... - с интонацией Машеры вздохнул Ник. - Сам с таким живу. Они переглянулись - и захохотали на весь зал. Потому что прекрасно поняли друг друга. А дальше - началась работа!... Курицын, рискнувший начать обкатку номера без Кучуна, попытался предусмотреть всё! даже ножницы, лежавшие на лавке... Пришедшие актеры с готовностью согласились внимательно наблюдать за обоими исполнителями - на предмет возможных травм... Схему раскладки номера по залу, присланную Курицыну первыми исполнителями, изучали все вместе... Резиновые шнуры, на первых репетициях в обязательном порядке заменяющие ленты, закрепили на Макаре и Галке... Правая рука Макара - с правой рукой Галки... Левая рука - с левой рукой... Так же - ноги... Теперь партнер и партнерша оказались привязанными друг к другу. Каждое движение руки или ноги Макара импульсом вызывало ответное "зеркальное" движение руки или ноги Галки... Создаваемое резиновыми шнурами натяжение позволяло танцорам двигаться более свободно относительно друг друга - когда на смену шнурам придут ленты, этот крошечный "люфт" в движении станет невозможен... Первые шаги. Первые ошибки. Первый удачный парный поворот. Курицын, не отходивший от ребят, даже не чувствовал, что у него на висках выступили крошечные капельки пота - от напряжения. Поймать ошибочно выбрасываемую руку. Успеть тормознуть ногу, направляющуюся не в тот угол. Танцоров сильно сбивала та самая "зеркальность" их движений - принцип парного танца совсем другой. Подсознательно Макар начинал - как на паркете! - двигаться к Галке, повторяя ее движения... Галка - в свою очередь - делала то же самое, копируя Макара... В результате они оба изображали что-то маловнятное, ни разу не похожее на схему номера. Курицын был абсолютно спокоен - о сложностях работы с фиксированными конечностями он знал уже, кажется, все, что только возможно... Всё идет правильно, в первый раз так и должно быть. Данька был в восторге! Фил, не отрываясь, смотрел на происходящее. Ник успевал даже что-то записывать в маленький блокнот. "Дневник наблюдений" - объяснит он потом. Полтора часа тренировки пролетели незаметно. Макар устал так, как не уставал за шесть-восемь часов крупнейших российских турниров... Он словно заново учился шагать, поворачиваться, поднимать и опускать руки... Черт! Бедные малыши, которые учатся ходить!... как же здорово, что мы, вырастая, уже не помним, чего нам стоит научиться этому кошмару!... Теперь он знал это точно... Он шатался, как маленький... Падал, как маленький... Макар, оцепеневший от усталости, подумал, что еще немного - и он начнет хныкать... Как маленький... Ребята-актеры, закусив губы, напряженно смотрели на коллег-танцоров... Они прекрасно считывали, ощущали их состояние - безумной, дикой усталости после полутора часов кошмара... Выражение лица Фила было растерянно-ошарашенным... Похоже, он не ожидал, что танцевальные тренировки проходят... так... Как битва на мечах... И с таким же результатом для участников... У Макара тряслись колени, дрожали кисти рук... Галка, уже даже не отзывавшаяся на обращенные к ней реплики - настолько она устала - тряхнув руками, молча попросила Ника помочь ей избавиться от резиновых "манжет"... Курицын шумно перевел дыхание - первая тренировка прошла успешно!... И даже без Стаса... Ник бережно распутал Галку... Макар присел на лавочку - перевести дух... С его кистей и щиколоток призывно змеились упругие, плотные резиновые шнуры... На плечи Макара легли две прохладные ладони: - Макарушка... А можно я попробую?...С тобой?... - Данька заглядывал ему в глаза так умоляюще... Столько надежды было в этих серо-зеленых глазах! А когда Макар мог ему отказать?!... - Можно... Только потише... Что-то я...завис... - и Макар сам помог Данилке закрепить шнуры... А вот уже тогда, когда они задвигались в углу зала, скрепленные шнурами - когда уставший до смерти Машера отвлекся, когда ребята-актеры, отпаивавшие Галку минералкой отвлеклись, когда отвлекся даже Курицын, которому позвонила очередная мама очередного юниора - вот тогда Данька Краснов решил попробовать партию партнерши!... А, заодно, усовершенствовать фигуру, которая во всех танцевальных учебниках проходит под названием Три Алеманы... Раз!...И шею стоявшего спиной Макара плотно охватывает резиновая петля... Два!...Петля рывком затягивается, а поверх нее ложится еще одна... Три!... рывком затягивается вторая петля, резина первой - уже продавливает кожу шеи... И - финальный рывок на последнем повороте... Удавка состоялась! Просто Данька - в пылу творчества - начал широко, слишком широко размахивать руками на вращениях... А Макар, которого три внезапные петли на шее не только лишили кислорода но и обездвижили руки, ограничив свободу движения, среагировал на жгут, перехвативший шею не сразу - устал... А потом просто не имел такой возможности - сколько ни дергай руками, до шеи они не доставали... Он попытался крикнуть - чтобы Данька ослабил натяжение - но не смог... Звука не было... А потом - резко потемнело в глазах... Рванувшийся от Макара и стоявший к нему спиной Данила - ничего не видел... Не видели и ребята-актеры, и Курицын, говоривший по телефону - не видел... Как рухнул Машера - увидела Галка... И заорала так, что все присели... Курицын, вмиг понявший, что случилось, бросился к лавке, но ножниц там не было... Уходивший домой с занятий один из малышей, не рискнувший отвлекать занятого Владимира Леонидовича такой ерундой, забрал их с собой... Потому что он знал - ножницы это опасно! И просто так лежать на лавочке они не должны... Кто-нибудь может порезаться... А завтра он их обязательно принесет! то была вторая случайность - помимо творческого азарта Даньки! - которую не предусмотрел Владимир Курицын... И вот тут, когда все, кто был в зале, бросились к упавшему Макару, бестолково размахивая руками, когда к нему метнулся Данька, беспорядочными движениями еще больше затягивавший петли на шее у Машеры, ребята-актеры - Фил и Ник - доказали, что проживание в одной квартире с мамой Тамарой бесследно не проходит!... Быстрота! Решительность! Натиск!... С криком - "Стоять, кузнечик!" - Фил, опять-таки, одним прыжком оказался рядом с побелевшим, обезумевшим Данькой, схватил его железной хваткой поперек туловища, насмерть прижав руки по бокам, и лишив возможности окончательно задушить, похоже, отключившегося Машеру. Бросившийся волейбольным подкатом вперед, на паркет, Ник быстрее всех пролетел необходимое расстояние до упавшего. Он с двух сторон вцепился в резиновые петли на шее Макара, резко наклонившись, прихватил их по центру шеи зубами - и начал яростно тянуть в три стороны, создавая из них фигуру наподобие треугольника. Даже под легкой осенней курткой было видно, как вздулись, заходили бугры мышц у него на руках. "Треугольник" медленно, но верно увеличивался. В резиновые жгуты вцепились руки Курицына, Галки. Вместе с Ником они сумели растянуть их настолько, чтобы вытащить голову Макара на свободу. Но он по-прежнему был неподвижен. - Макааарушка... - тихий хрип Даньки ударил по нервам. Казалось, он сейчас рухнет рядом с Макаром. Но Фил - невозмутимо-напряженный - держал его стальным захватом. одним рывком Ник сорвал с себя элегантную осеннюю куртку. Она улетела по паркету в центр зала. Вторым - туда же отправился красивый английский джемпер. И, оставшись в обычной черной спортивной майке, Ник на глазах перепуганных зрителей уверенно начал делать Макару искусственное дыхание... Четыре нажатия - рывком - на грудную клетку в область сердца. Два резких выдоха в рот (нос зажать и не отпускать!). И так несколько раз. Очнулся Машера достаточно быстро. Ошалело посмотрел на склонившегося над ним Ника, такого же невозмутимо-напряженного, как и Фил... У Курицына мелькнула мысль, что, если бы вдруг понадобилась трепанация черепа, то этот спокойный, уверенный в себе брюнет и ее бы провел - также невозмутимо, как делал искусственное дыхание. Потом все всех успокаивали. Потом - все успокаивали истерившего Даньку. Потом Макар - вставший на ноги, с багровой шеей и безумным взглядом - прижал Краснова к себе, обошел всех присутствующих поименно и предупредил. Что, если кто-то... Когда-то... Хоть слово... Несколько ребят-танцоров, наблюдавшие за ходом тренировки с тренировочных скамеек, а сейчас стоявшие вокруг Макара - поклялись молчать. Он предупредил даже Галку и Курицына. Потому что еще ничего не соображал. А вот Фила и Ника предупреждать не стал. Потому что Ник откачал его самого, а Фил - удерживал Даньку. До того момента, пока очухавшийся Макар сам не занялся Красновым вплотную. А именно - притиснул к себе и никуда не отпускал. Данька, вцепившийся в него обеими руками, трясся, всхлипывал и еле слышно бормотал: - Макарушка... Макарушка... А успокоил его, в итоге, Филлип Морозов. Который похлопал Данилу по плечу и сказал: - Ладно, кузнечик, хватит. Не ты один такой отважный. Я вот, например, Ника шпагой заколол - и ничего! Живой, простил, и всё в порядке. Так что - давай, затихай... На эту фразу среагировали все - включая зареванного Даньку и еще не до конца продышавшегося Машеру. И Ник, собиравший свои вещи, которые скинул, чтобы облегчить движения рук, старательно демонстрировал всем желающим затянувшийся за несколько лет шрам на правом предплечье. Именно сюда на съемках того самого сериала, на котором они познакомились - из жизни российского дворянства девятнадцатого века - совсем еще мальчишка Фил ткнул шпагой своего партнера по съемкам Ника. Потому что споткнулся в кадре, когда снимали момент знакомства их героев, завязавших, как водится поединок. Рука ушла вбок, шпага - в плечо Ника... А споткнулся потому что загляделся на губы студента театрального вуза Никиты Островского. А Никита Островский не обиделся, рану залечил, а своего напарника по нелегкой дворянской жизни - Филлипа Морозова - полюбил. Вот так. Макар, убедившийся, что Данька успокаивается, Галка - тоже успокаивается, а ребята-актеры и были спокойны, позвал всех выпить пива. В благодарность - и за спасение. Но перед этим взял с Курицына слово, что работа над номером будет продолжена через три дня - сразу после данькиного дня рождения. Курицын не возражал. Он любил мужественных людей. Но с одним условием - только в присутствии Стаса Кучуна. Расположившись в маленьком пивном баре, снимая стресс чипсами и солеными орешками, парни единогласно решили ни Марине, ни Тамаре ничего не говорить. - Мама, конечно, всё понимает. - печально вздохнул Фил, глядя на Даньку, уже почти успокоившегося, но не отлипавшего от Макара. - Но когда узнала, что я Ника ранил - она меня чуть не убила! И тебе от нее прилетит, я уверен. - Да... Она у нас такая. - с гордостью заявил Ник, одним движением взлохматив платиново-белоснежные кудри друга. - Она сперва Фила уделала, что он меня кольнул. А потом и мне напинала - что на него пялился, вместо того, чтобы удар парировать. И они, на пару, так радостно, весело засмеялись, что непроизвольно засмеялись остальные. А вечером, дома, старательно пряча от Марины багровую шею со следами резиновых петель, Макар, отказавшись от ужина, быстро сбежал в их с Данькой комнату. Сил притворяться, что всё хорошо - почти не было. Обнаруживший исчезновение Макара из кухни Данька примчался через двадцать секунд. Стоял в дверях, испуганно глядел на Макара. Машера - как был, в джинсах и майке - лег на кровать, отодвинулся к самой стене, оставляя перед собой место... Похлопал по нему ладонью, тихо сказал: - Иди сюда. Будем целоваться. И ничего не бойся. Макар смотрел Даньке в глаза и видел, что тот - также, как он сам - вспомнил Керчь, номер, ту, самую первую, ночь. "Иди сюда... Будем целоваться". Данька одним прыжком взлетел на кровать, скользнул в руки Макара, обнял его за шею. Прижался всем телом - и замер. И они целовались... Долго-долго, как в тот, первый раз... Макар осторожно прикусывал, нежно раздвигал губами упругие, подрагивающие данькины губы. Данила тихо постанывал, ощущая горячий язык, губы Макара, его уверенную силу. Перенесенный несколько часов назад страх ударил по ним самым классическим образом. Макар всю ночь не выпускал из рук своего Даньку - лаская, будоража, любя это родное худенькое тело, ловя ртом приглушенные стоны, ощущая припухшей шеей ласково-жадные прикосновения мальчишеских губ. А Фила с Ником Данька еще днем позвал на день рождения. Вместе с мамой Тамарой. Марине они всё же рассказали о том, что случилось. С поправками. С купюрами. Мол, Данька неудачно потянул. А Макару было не совсем приятно. И, глядя на багровые полосы на шее Машеры, Марина сделала вид, что поверила. Потому что через день у Даньки был день рождения. А вот потом можно будет и поговорить.