Избранники Эпоны

– Они явно не боятся смерти, – заметила Твайлайт, глядя на пьющих чай воинов. С балкона было хорошо видно чаепитие и даже вполне слышно то, о чём только что говорили между собой стражи. Теперь они молчаливо пили из общей чаши. Рарити тоже подошла к перилам балкона и посмотрела вниз на очаг. Спаркл продолжила свои размышления, бросив взгляд на подругу: – Даже при угрозе нового нападения они спокойно спят, отрабатывают боевые приёмы, пьют чай и философствуют. Интересные существа эти люди… – Кажется, Эрику пришёлся по вкусу мой кафтанчик, – весело проговорила Рарити, рассматривая то, как сидит её изделие на богатырской фигуре викинга. Даже в такой мрачной обстановке пони не могла не думать о моде и стиле. – Всё-таки и у них есть любовь к прекрасному! – Да, он его на себя надел, – монотонно пробормотала Твайлайт. Она перевела взгляд на римлянина. – Почему, интересно, Максимус отказался загадывать желание? – Он сказал, что его невозможно исполнить, – ответила Рарити. – Неужели у него только одно желание? – удивилась Спаркл. – Может быть, и не одно, но мы их явно не убедили, что защищать нас выгодно. Всё необходимое они могут взять в сундуке, а остальное не принесёт им радости в этом злосчастном месте. К тому же, многое нам теперь не под силу. Поэтому они и просили у меня всякие безделушки вроде чайного сервиза, – изложила белая пони. – Да, всё-таки мы поступили несправедливо по отношению к ним, призвав их сюда, – согласилась Принцесса Дружбы. – Они не обязаны нас защищать… но почему-то всё же делают это. Такое чувство, что они не против сражаться ради нас даже просто так, а все эти разговоры о выгоде скорее похожи на… шутку? – Можно в этом убедиться, дав им возможность покинуть Эквестрию, – предложила Рарити. – Если они захотят остаться с нами по своей воле, значит, все они добродушные существа! – А если они решат уйти? – возразила Твайлайт. – Тогда нас ждёт мучительная смерть! Тем более, я сомневаюсь, что мне удастся вернуть их обратно… Далее две пони внимательнее прислушались к речам людей. В этот момент Миямото спросил у Максимуса о том, что его обременяет. После короткого диалога римлянин решил поведать о своём горе: – Когда умер император Марк Аврелий, его преемник приговорил меня и мою семью к казни. Меня отвели в лес четверо преторианцев, чтобы убить там. Но я перебил их всех, захватил двух коней и поспешил на мою виллу, дабы защитить своих родных. Тем не менее, конный отряд, посланный на сожжение моего имения, опередил меня. Прибыв туда, я обнаружил лишь выжженное поле и мою жену с сыном, прибитых к крестам. Потом я попал в рабство, стал гладиатором, а в конце концов вызвал на поединок убийцу моей семьи… и погиб, – рассказал Максимус, произнеся последнее слово с мрачной ухмылкой. – Но перед этим ты прикончил убийцу? – уточнил Эрик. – Да, прикончил, несмотря на смертельную рану, – ответил генерал, сделав глоток чая. – И тебе снятся кошмары, да? – протянул Мусаси. – Каждому снятся кошмары, кому судьба переломила хребет. – Но не тем, кто не смог оправиться от ударов судьбы, – заметил самурай. – Я видел людей, сокрушённых судьбой наповал. Они впадали в полную апатию, из которой уже не выбирались никогда. Если у тебя болит душа, значит, она хотя бы жива. А если она всё ещё жива после столь страшной напасти судьбы, то тебя уже ничто не в силах сломить. Давным-давно мне тоже не давала сна история моего юношества. Но когда я сумел понять, что ещё не сокрушён и должен идти дальше, то перестал оплакивать потери. – И что же тебе не давало спать? – спросил Максимус. – Когда мне было пятнадцать лет, мою родную деревню, в которой всем хозяйством заправлял мой отец, сожгли воины Токугавы Иэясу. Они перебили всех сельчан. Живыми остались только двое: я и мой друг Матахати. Преисполненные жаждой мести, мы подались в армию Ишиды Мицунари, желавшего сокрушить Токугаву и удержать в стране власть рода Тоётоми. Армии столкнулись в долине Сэкигахара, где произошло сражение. Мы проиграли тот бой, но судьба снова пощадила меня и моего друга, хотя тогда эта пощада казалась мне издёвкой. Долгое время после этого боя я пребывал в скверном расположении духа, считал, что потерял в своей жизни слишком много. Однако когда мне было лет двадцать, блуждая по горам Южного Синано, я повстречал одного человека. Он умирал посреди трупов перебитых им разбойников и звал кого-нибудь на помощь. Я отозвался на его призыв и поспешил оказать ему медицинскую помощь, ведь он был довольно серьёзно ранен. Но ему была нужна помощь не лекаря, а воина. Незнакомец сказал, что всю жизнь следовал принципам Бусидо, защищая свой народ из Синано от разбойников и гнёта феодалов-самодуров. Он попросил меня, чтобы я продолжил его дело и взял на себя бремя народного героя. Его звали Мусаси Миямото… – Твой тёзка? – удивился викинг. – Нет, – отвечал ронин. – Моё имя Такэдзо, я из клана Симмэн. А Мусаси Миямото – это образ. Образ народного героя, который носил тот умирающий незнакомец, который носил кто-то до него, который принял на себя и я, однако не успел никому передать, поскольку умер в полном одиночестве. Тот старый герой желал, чтобы династия воинов-бродяг, защищающих угнетённый народ, продолжалась… – Но зачем ему нужно было, чтобы ты продолжал его дело? – перебил самурая Эрик, не перестававший задаваться вопросами. Максимус же внимательно слушал японца, не мешая ему вести свой рассказ. – Потому что должен быть хоть кто-то, кто мог бы заступиться за простых людей в тяжёлые времена войны. Мой народ воевал всегда, феодалы наживались на междоусобицах, воины и разбойники расхватывали крохи с их столов, а мирный люд оставался пешкой в руках господ. Народ страдал от войны больше всего, но отнюдь не получал даже той выгоды, за какой гонятся мародёры. Голод, разруха, вооружённые налёты, произвол неблагородных самураев – всё это падало на измотанные плечи беспомощных крестьян и ремесленников. Народу нужен был герой, способный вселить в него надежду и защитить, и этим героем был тот умирающий, а потом им стал я, – изложил Миямото. – И как же ты спасся от ночных кошмаров? – осведомился Максимус. – Я нашёл своё предназначение, и оно указало мне путь. Если у воина есть предназначение, то его жизнь сразу начинает обретать смысл. Ну а если есть смысл, то всё происходящее с ним не может быть чем-то бесполезным. Он лишь должен верить в это и чувствовать. Чувствовать жизнь в каждом вздохе, в каждой чашке чая, в каждой жизни, которую он отнимает. Это и есть Путь Воина. Это и есть Бусидо! – слегка туманно объяснил Такэдзо. Он сделал очередной глоток тёплого ароматного чая, после чего продолжил свои речи: – А что касается погибших людей, которые были дороги твоему сердцу, то стоит лишь взглянуть на весеннюю сакуру и вспомнить, что, как и её прекрасные цветы, все мы непременно умираем. Кто-то раньше, кто-то позже, но конец у всех один, и он неотвратим. Когда-нибудь мы достигнем своего конца и присоединимся к тем, кого некогда потеряли… – Но не сейчас, – улыбнулся генерал, вспомнив беседу со своим другом-нумидийцем. – Не сейчас, – подтвердил японец, взаимно улыбнувшись собеседнику. – Сон вернулся ко мне, когда я понял, что у всего, а скорби особенно, есть свой смысл. И я осознал, что мне под силу выдержать любые напасти судьбы, если я настоящий мужчина и воин. – Каждому посылается столько, сколько он может вынести, – продолжил мысль римлянин. – Если человеку кажется, что скорбь выше его сил, то, значит, он слеп настолько же, насколько слаб. – Если только он не навлёк на себя скорбь собственной глупостью, – раздался голос из тьмы. Воины, сидящие у очага, обратили взоры в сторону Замка Радужного Королевства и увидели во тьме высокую чёрную фигуру. Через пару секунд силуэт приблизился к костру, и огонь осветил хмурое лицо Ларакса. – Выпей с нами чаю, – добродушно предложил Эрик. Ларакс сел перед очагом между римлянином и норвежцем в ожидании чая, который принялся готовить Мусаси в большой чаше. – Ты ведь тоже потерял близких, Ларакс, – сказал Миямото, заваривая чай. – Ты считаешь, что они погибли по твоей глупости? – По моей глупости погиб мой народ, – ответил галл. – А моя личная потеря лишь затмила мой разум, толкнув меня на необдуманные поступки. – Какова же твоя история? – поинтересовался викинг, будучи большим любителем слушать байки у костра. – Тевтонские налётчики пришли в мою страну, когда мне было двадцать пять зим, – начал рассказ Ларакс. – Они спалили мой городок Кормаррис, пока я был на охоте, поубивав всех жителей, в том числе и мою возлюбленную. Я скорбел о потере, целыми днями упиваясь элем в таверне соседнего оппидума. Спустя какое-то время я разговорился с одним друидом, посоветовавшим мне отложить попойку и пойти мстить за любимую. Он сказал, что богиня войны Катабодуа поможет мне в моём деле, если я посвящу ей свою жизнь. Тут-то меня охватил гнев и жажда мести. Я отправился к священному кругу и просил богиню помочь мне в войне с тевтонами. Она ответила мне на мою просьбу, и я отправился в свой военный путь. Я громил германцев и в родной Эдуйе, и в Арвернии, и в Аквитании. Вокруг меня собирались лучшие воины Галлии, желавшие смерти варваров. Но в какой-то момент я столкнулся с римлянами. Их предводитель – Гай Юлий Цезарь – убедил меня в том, что я послужу Галлии, если помогу ему расправиться с бунтующими против римской власти племенами, мол, они разжигают губительную войну на моей родной земле. Я вошёл в кураж, командовал легионами и убивал соплеменников. Едва не уничтожив Галлию, я повстречал вождя арвернов Верцингеторикса. Он открыл мне глаза на мои злодеяния и на суть плана лидера римлян. В последний момент я примкнул к его войску, стремящемуся сбросить иго италийцев, но было уже поздно. Битву при Герговии мы смогли выиграть, но в крепости Алезия нас ждала гибель. За нашей гибелью последовала кончина всей Галлии, ведь мы были последним её оплотом. Я погубил свой народ… – Почему же богиня не помогла тебе спасти твою страну? – спросил Мусаси, подав галлу чашу с чаем. – Как в итоге оказалось, победа римлян была в её планах. Она обманула меня… – Что ж, если ты действительно виноват в гибели своего народа, то это весомая причина для скорби, – рассуждал самурай. – Но не стоит полагать, что твои деяния бессмысленны. – Само собой, – согласился эдуй. – Став вождём, я вместе с Верцингеториксом смог сплотить галлов и повести их в последний бой, хоть и одумался поздно. Как бы ни было, а мы пали как герои, обороняя Алезию. – Героическая смерть являет собой высшую награду для воина, но смысл твоих похождений глубже, – говорил Такэдзо. – Трудности закалили твой дух, взрастили в тебе истинного лидера. Талант каждого воина раскрывают именно трудности, ведь суть винограда проявляется лишь под прессом. Человек ничем не отличается от винограда, поскольку законы мироздания едины. К тому же, пусть даже ты и приложил руку к гибели своего народа, но ты ведь был обманут и, в общем-то, не желал смерти родине, верно? – Это в духе Юлия Цезаря – обманом заставить врагов убивать друг друга, – сказал Максимус, сведущий в тактике римских полководцев прошлого. – В твоих словах есть здравое зерно, – согласился Ларакс. – Ты мудр, Мусаси. Уж не философ ли ты? – Каждый воин становится философом, в противном случае он не воин, а просто мясник. Война как ничто другое делает человека мудрым, – ответил Миямото, с чем галл, будучи отнюдь не дураком, полностью согласился. Самурай продолжал философствовать, а его соратники допивали чай и слушали его. Японец был довольно стар, многое повидал, многое понял и осознал, а потому его речи стоило послушать даже таким бывалым воинам, как галл, римлянин и викинг. Слушали рассуждения Мусаси и две пони, отлично слыша каждое его слово с балкона. Философия воина, которую разделяли все сидящие у костра, как нельзя лучше укрепляла дух этих людей в нынешней тяжёлой ситуации. Однако причины, породившие подобного рода воинские суждения, печалили обитательниц замка. Особо чувствительно к рассказам воинов отнеслась Рарити. Ей стало жалко этих людей за их нелёгкие судьбы. – Жаль, что мы не можем им ничем помочь, – выдохнула Рарити, глядя на очаг. Твайлайт, ничего не сказав по этому поводу, подняла голову и посмотрела на горизонт. Продолжая глядеть вдаль ошалелыми глазами, она похлопала подругу по плечу. Рарити подняла взор и ужаснулась. – О нет, это же… – ТУМАН!!!