Unravel

Адриан не понимает, как никто не замечает, что он больше не человек. Смотрит в зеркало, а видит монстра с лицом человека, что был еще когда-то жив. Может, и жив еще, да только не понятно, запрятан где-то глубоко, настолько, что даже страшно заглядывать в глаза свои. Там отражается зверь, жаждущей крови, тварь, мечтающая разорвать все живое в клочья; в черных зрачках таится бездна, которая не то, что смотрит в тебя, а уже протягивает тонкие костлявые руки к душе, утягивая в свой колодец без дна. Адриан пытается улыбаться, а выходит кривое подобие оскала, пальцы мелко дрожат, так, что зубной щеткой не сразу получается попасть под пасту. Ему страшно, да только кто теперь поможет в том, чему лет больше, чем всем живым вместе взятым? Корни змеятся вглубь, в душу, туда, где живут уже два разных человека, две разные личины, пытающиеся захватить сметенную сжавшуюся до точки душу Агреста. Мир разрывается на «до» и «после», и почему то юноше отчаянно хочется вернуться в его первую половину. Туда, где нет необходимости скрываться, нет желания окунать руки в красное, умываться человеческой теплотой, слушая предсмертные хрипы. Туда, где он не помнит цвета длинных гирлянд, вытянутых из какого-то страдальца, туда, где он не наслаждается болью своей Леди, где даже не думает о том, чтобы причинить ей вред. Адриану кажется, что весь мир сошел с ума, что сам юноша – сломался, как старая игрушка, никому не нужная, забытая и брошенная в одиночестве. В легкие поступает воздух, а не выходит, словно пропадает. Вдохи большие, глубокие, полные сладкой истомы Парижа, а на выдохе – свист, больше напоминающий сдутый шарик. Агресту становится жутко от мысли, что он сам уже сдулся, превращаясь в оболочку для кого-то… другого. Более Древнего, более страшного, уверенного в себе и своих желаниях. Что ему до души простого школьника, посмевшего применить полученную силу не туда? Пепел и прах, пыль на ступенях лестницы, поднимающей в небо. Агрест пытается найти ответы, но где искать и у кого спрашивать – не понимает. Нет никого, кто мог бы хоть что-то разъяснить, и та, что является спасением, так же становится и его погибелью. Леди смеется, только вот смех у нее выходит неестественный, треснутый, словно бы она пытается изображать прежнего человека, не скованного отчаяньем и страхом. Ее тоже заливает изнутри тьмой, но только ее тьма – ЕЕ, она от начала и до самой последней капли, до самого последнего всполоха принадлежит самой девушке, а не ее прошлым копиям. Адриан пытается пальцами выкарабкаться из колодца собственной души, но ломает ногти о стены, кричит беззвучно, умоляя напарницу бежать, да только как услышит она его, когда парень не издает ни звука? ЛедиБаг опасливо приближается все ближе, настолько, что Адриан может разглядеть в ее радужках перемены цвета, а носом уловить едва слышный аромат цветов и цитрусов, исходящих от волос. Слишком близко. Слишком далеко, настолько, что руки сводит судорогой, а горло стягивает от недовольного рыка. Он умирает сейчас, каждое мгновение, пока его девушка, его любовь и погибель рядом, но до сих пор жив, до сих пор вдыхает аромат Парижа, сдуваясь совсем, как резиновый пробитый шарик. В рассудке, но медленно сходит с ума, от того, что все не так, не правильно. Кот слышит, как его Леди стонет, как она тянет руки к нему в сладкой неге, как умоляет не мучить ее и скорее прикоснуться к ее бледной коже. Он не может отказывать ей в подобном, а потому протягивает свои руки навстречу, пальцами зарываясь в черные волосы, ловит ее ароматы вдоль шеи и вдохи, руками проводит по изгибу талии, крепче прижимая к себе, довольно жмурясь, когда она дышит ему в ключицу. Адриан – весь ее, от самых кончиков волос до последнего ногтя, до самого чистого помысла и грязной мыслишки. Для него самого не осталось места, все что есть – он отдает своей Леди, лишь бы она и дальше продолжала его так умолять, пальцами пытаясь высвободить немного пространства между его руками и своей шеей. Лишь бы и дальше скулила от ужаса, сжимаясь в клубочек от страха, пытаясь сделаться еще меньше, закрываясь от прямых ударов и пинков. Мысли путаются, мысли врезаются друг в друга, они перемешиваются, переплетаются, как чужие воспоминания, подминающие реальность. Адриану кажется, что он тень, былое напоминание того, чем был, кем хотел стать, и что никто не сможет более увидеть в нем человека. Тело трясет, и парень не понимает, его ли это эмоции, или захлестнувшие воспоминания, реальность или очередной нырок в чужое прошлое, которому нет конца и края? Бездна расходится, она схватывает все, что было дорого Коту, каждому, существовавшему в этой Вселенной, разрушает по кусочкам, по осколкам, оставляя не тронутым только зеркало, висящее в ванной. Адриан чувствует, как с каждой новой минутой он умирает, как с каждым новым вдохом он меняется, все больше и больше теряя себя прежнего. Отражение в какой-то момент перестает пугать юношу, и бездна в глазах довольно замирает, выжидая момента, чтобы снова разлиться тьмой по реальности, схватывая все, что только сумеет. Разрушит или нет? Сойдет с ума? Или предпочтет смерть от руки своей Судьбы? В итоге, Кот все равно сумеет отыскать свою Леди. Всегда отыскивал, всегда находил ее среди серой толпы, узнавал даже тогда, когда узнать было невозможно из-за ужасных ран. Всегда узнавал ее улыбку, ее отчаянный крик, ее нежные руки, испуганные слезы и глубину глаз, полных весеннего неба и цветочного шлейфа. Улыбка выходит более натуральной и легкой, руки перестают дрожать. Все снова возвращается на круги своя. Но, только, глядя в зеркало, Адриан до сих пор не понимает, почему никто еще не заметил, что он больше не человек?..