Seven sins

Кевин улыбается, когда Кисоп берет его руки в свои, подносит к губам и дышит на них, чтобы согреть замерзшие пальцы. На улице чуть ниже нуля. Они не привыкли к холодам, а эта зима разыгралась не на шутку, и снег крупными хлопьями кружился в воздухе, запутываясь в волосах Кисопа, оседая на горячую кожу и тая с маленькими влажными пятнышками на память. — Ну как? Уже теплее? — спрашивает Кисоп, растирая ледяные пальцы, и слегка улыбается, выпуская белесые клубы пара изо рта. — Да. Уже теплее, — Кевин улыбается в ответ и делает шаг вперед, прижимаясь горячими губами к щеке любимого. Кисоп невероятно красивый со снежинками в каштановых волосах и блестящими водяными капельками на ресницах, ярко отражающими фонарный свет. Он похож на мираж, который вот-вот растворится в зимнем тумане, и Кевину хочется прижаться к его груди, боясь, что тот исчезнет, и не отпускать никогда. Кисоп — самый любимый, самый дорогой человек, который остался у Кевина. Свет становится ярче и разливается белым молоком по парковой скамье и родному лицу напротив, мир расплывается, и глаза застилает пелена из слез. Кевин смаргивает и обнимает Кисопа, стараясь прижаться сильнее и почувствовать тепло чужого тела. На мгновение ему вдруг кажется, что его Кисоп исчезает, как исчезают снежинки на горячих ладонях. — Я тебя люблю. Очень сильно люблю, — шепчет он, и слезы застывают в его глазах, так и не успев скатиться по щекам. Они стоят, обнявшись, и все вокруг застывает. Застывает время, жизнь. Ничего не мешает тихому и светлому счастью, которое испытывает Кевин рядом с любимым человеком. А потом кто-то вновь запускает стрелки часов, и Кисоп отстраняется. — Черт! Я же совсем забыл! Обещал занести диски ЭйДжею. Он ведь сегодня уезжает в Америку, а я когда-то одолжил и не вернул, — говорит Кисоп второпях, держа Кевина за плечи, как маленького ребенка, которому объясняют, почему он не должен никуда уходить, пока мама не вернется. — Подождешь меня здесь? Я быстро. Кевин кивает. — Конечно. Нет проблем. Кисоп мажет губами по щеке и извиняется, Кевин искренне не понимает за что. Разве не доверие и преданность есть любовь, которая согревает сердце даже в самые суровые зимы? Он смотрит вслед высокой, слегка угловатой фигуре, пока та не скрывается за деревьями, молчаливо стоящими вдоль парковой ограды, и синим туловищем автобуса, подъехавшего к остановке напротив ворот. Садится на ближайшую скамейку и замирает, наблюдая за редкими людьми, бледными тенями скользящими по серому городу. Рядом крутится чей-то косматый пес, принюхивается, наблюдая маленькими блестящими глазками, скрытыми под лохматым чубчиком, за снежинками, заливисто лает и прыгает, кладя передние лапы на колени Кевина. Шершавым языком лижет бледное улыбающееся лицо и тычет влажным носом в холодные щеки. Он тоже, наверное, кого-то ждет. Кевин чешет пса за ушами, и лохматый довольно урчит в знак благодарности за ласку, а потом совсем невежливо и по-ребячески срывается с колен и бежит за испуганным голубем, гонит того до самых ворот, громко лая и смотря вслед улетающей птице, и покорно возвращается обратно, ложится рядом с ногами Кевина. Пыхтит и фыркает, исчезая где-то под скамейкой. Время тянется невозможно медленно. И весь мир застывает. Снежинки, подхватываемые шальным ветром и танцующие вальс в незатихающем, игривом темпе, замирают, так и не долетев до земли. Деревья мрачными истуканами возвышаются над землей, могучими ветками задевая небо, и не шевелятся, не издают ни звука. Тусклый свет фонарей перестает дрожать. Город превращается в один единственный кадр фотопленки из утраченного фильма. Монотонный. Неподвижный. Неживой. С одиноко сидящей фигурой в белом вязанном свитере и лохматым псом, залезшим под скамейку и прижавшимся подбородком к грязным лапам. Кевин тоскливо смотрит вдаль, надеясь увидеть родную фигуру Кисопа, бегущего к нему и машущего руками, у которого сбилось дыхание и покраснели щеки. Весело улыбающегося и нежно берущего за руки. Кисоп сбивчиво бы начал говорить: — Спасибо, что дождался. ЭйДжей совсем заболтал. Ты же понимаешь. Новая страна. Столько эмоций. Нужно было. Поделиться. А отдышавшись, снова бы прижал порозовевшие от мороза пальцы Кевина к губам и грел бы, выпуская пар и шепча: «Замерз, совсем замерз». Но серость пейзажа остается неизменной. Уныние и меланхолия вновь одолевают его, оседая на коже невесомым слоем пыли, и тянутся тонкими нитями паутины от макушки к белеющему снегу. Кевин не знает, сколько времени прошло, ему кажется, месяцы, годы, столетия. Жизнь уходит из его глаз, блеск тускнеет, остается фарфоровая оболочка забытой на чердаке куклы. Снег вновь начинает падать, ветер протяжно завывает, а деревья перешептываются и шелестят голыми ветками. Кевину кажется, что кто-то зовет его по имени. Он думает: это Кисоп. Вздрагивает, стирает пыль со щек, рвет липкую паутину и бежит. Бежит что есть силы туда, откуда, как ему показалось, слышался голос. Вокруг никого. Пустынно и тихо. Только в ушах гудит. На дорогах стоят неподвижные машины. Светофор переключает сигнал с зеленого на красный, переставая пищать, но никто не едет, продолжая стоять на том же месте. Мигают неоновые вывески кафе и клубов, витрины магазинов, караоке. Кевин врывается в кофейню на углу улицы, потому что оттуда слышится тихое пение. Ласково звякает «музыка ветра», сообщая о новом посетителе, но никто не приветствует его. Столики, с оставленными чашками и недоеденными пирожными на тарелках, пусты. Поднос, окруженный разбитой посудой и застывшей кофейной лужицей, валяется рядом с отодвинутым стулом. Из колонок доносится женское пение, а на барной стойке жужжит кофемолка, уже, наверное, давно перемоловшая зерна в порошок. Кевин бежит дальше. Заходит в магазины, рестораны, банки, но не встречает ни одной души, лишь оставленные вещи: сумки, верхнюю одежду, кредитную карточку, торчащую из банкомата, на экране которого горит: «Операция успешно завершена. Пожалуйста, возьмите вашу карту». Все будто испарились, исчезли по щелчку пальцев. Кевин дрожащими руками вынимает из кармана телефон, находит среди контактов Кисопа и нажимает на значок вызова. Гудки, бесконечно длинные, протяжно стонут в ухо. Ну же, возьми трубку! Ответа нет. Кевин набирает еще раз и еще, и еще, надеясь, что вот именно сейчас в трубке раздастся любимый голос. Он вновь бежит, спотыкаясь и падая на холодный снег, который враждебно скрепит под ногами и слепит глаза. Задыхаясь, сжимая в руке телефон. Бежит к дому ЭйДжея, которому должен был вернуть диски Кисоп. Который завтра утром улетает в Америку. Тут совсем близко. Несколько кварталов. Кевин не прекращает набирать Кисопу, вновь и вновь слушает бессмысленные гудки, пока громко вибрирующая мелодия не раздается где-то совсем рядом. Эту песню он узнает из тысячи, потому что сам ставил ее на звонок. Любимая песня Кисопа. Надежда загорается в его душе и тут же гаснет. Кевин смотрит под ноги, где припорошенный снегом, с его летней фотографией на дисплее лежит телефон. Он сбрасывает вызов, вибрация выключается, и вместо главного экрана высвечивается поле набора сообщений. «Прости, что так долго. Надеюсь, ты не…» Кевин возвращается обратно в парк, на то место, где обнимал Кисопа и смотрел на его удаляющуюся спину. Пустыми, блестящими от слез глазами смотрит на бегущего к нему лохматого пса, наверное, единственного живого существа, оставшегося рядом. Тот ластится, виляет хвостом и приветствует радостным визгом. Он еще не знает, что кроме них больше никого нет, а, может, знает и радуется, что этот замерзший парень здесь, рядом с ним. Кевин падает на холодный белый снег и безжизненно смотрит на небо, смаргивая слезы. Чувствует, как рядом с ним ложится его новый друг, как пальцы щекочет собачья шерсть, и не двигается. Он тоже должен исчезнуть. Совсем скоро. И встретиться с Кисопом там, в другом мире. Ведь Кисоп не мог исчезнуть бесследно. А небо. Небо смотрит на опустевшую, унылую землю и молчит. Оно вздыхает, выпуская из губ белый пар, который превращается в снег и падает, падает, падает.