***
Когда она улыбалась, мир становился другим: зеленее, ярче и казалось, что живее. Да, именно так. Она была живой. Ее веселая улыбка освещала все вокруг, проницательный взгляд подмечал детали, а пытливый ум вдохновлял. Он так любил свою единственную дочь, рожденную в любви, которая оборвалась так рано. После смерти жены его единственной радостью была Ариадна. Элрофин уже давно не испытывал ничего, кроме щемящей тоски о прошлом и сожалении об утраченных надеждах. Но так было до встречи с Гермионой. Ее улыбка, смех и разговоры напоминали дочь. Он смотрел на Гермиону и сквозь нее видел отблески минувшей жизни. И он так хотел сделать человеческую девочку счастливой, помочь выжить среди столь жестоких условий, сделать хотя бы для нее все, что не успел для собственной дочери. Он стер привычную слезу, когда думал о семье. Потер влажные пальцы. Тяжело вздохнул. Прохладный ветер вскружил несколько прядей, коснулся щеки, как любила делать супруга. Элрофин не мог отпустить прошлое. Он был капитаном стражи, теперь советником короля, был поддержкой для Владыки и жителей Лихолесья, но не смог стать сам себе опорой. И кто бы мог подумать, что найдет таковую в смертельно бледной, худой и слабой девчонке? — Элрофин! Эльф обернулся и заметил идущую к нему Гермиону. Она куталась в теплое одеяние, сильнее сводила края одежды на груди и прятала красные от холода руки. — Дорогая Гермиона, — эльф мягко улыбнулся, отсаживаясь к краю и уступая ей место потеплее. — Снег сегодня так красив. — Да, но холодно, — Грейнджер подсела ближе к эльфу и взяла его под руку. — Но так намного лучше. — Она засмеялась, откинув голову назад, и несколько снежинок опустились на пушистые волосы. — Почему ты сидишь здесь один? Да еще и мрачный. — Рассуждаю о насущном, — Элрофин сгреб со скамейки горстку снега и сжал в кулак. — Наша жизнь столь быстротечна, смотри. Снег уже успел превратиться в воду и медленно капал с руки на землю. — Мне иногда кажется, что даже быстрее, — Гермиона кашлянула и посмотрела куда-то в сторону. — Мои друзья, Гарри и Рон, они очень любили играть в снежки. Они постоянно сговариалсь и заваливали меня снегом. — Гермиона издала смешок. — У меня не было шансов против них. Как бы хотелось взглянуть на них еще хоть раз. — Мне жаль, — Элрофин мягко сжал ее руку, — но у тебя появился шанс стать счастливой здесь. — Судьба слишком благосклонна ко мне, раз позволила связать свою жизнь с принцем. Если бы не он, случилось бы страшное. Но Элрофин, я старею, — Гермиона стала говорить тише, нервно сжимая пальцы, — проклятье Беллатрисы и переход в иной мир и так забрали у меня несколько лет. Иногда мне кажется, что я чувствую ее проклятье внутри. — Переход между мирами скрытая магия для нас. Я не думаю, что ты первая перешла эту грань, но никто и никогда об этом не говорил. Это слишком редкое явление, необъяснимое. Мне кажется, — эльф тяжело вздохнул и заставил говорить себя дальше, — что такой переход действительно случается столь редко, что для него нет конкретных законов природы, это слишком необычно для нашего мира. И… Элрофин запнулся, не в силах поделиться своими страшными предположениями, но Гермиона продолжила за него. — Это значит, что ваш мир будет отталивать меня, как что-то неестественное и скорее всего я не проживу так много, как обычные люди. Ты ведь об этом думал, Элрофин? Эльф тяжело вздохнул и отвернулся, словно не желая верить в свои догадки. Гермиона взяла его за руки и сжала в своих, возвращая его взгляд. — Пожалуйста, Элрофин, помоги мне как раньше. Скажи мне правду. Ты ведь знаешь, ты чувствует этот мир. Магия чувствует тебя. Я верю, что ты можешь найти ответы. Элрофин мягко высвободил руки и глянуть вдаль, снова избегая ее взгляда. — За те месяцы, что я знаю тебя, ты изменилась больше, чем должна. Обычный человек этого не заметит, но эльфы видят то, что неподвластно людям. Мы видим острее, подмечаем даже те детали, о которых вы не догадываетесь. Твои кошмары, кровь, голоса в голове, — Гермиона слегла поморщилась от воспоминаний, — это все отголоски непринятой магии в этом мире. Кроме темной магии проклятья Беллатрисы в тебе присутвствует и твоя собствення, именно ее почувствовал король. Она чужда, неподвластна законам этого мира и не может быть использована здесь, лишь закрыта и отторгнута. — Значит, я просто медленно умираю здесь? Увядаю как старая свеча, не способная больше на пламя? Гермиона откинулась на спинку и закрыла глаза. Ей нужно было осознать, принять. Именно с этого мгновения начинается ее настоящая жизнь, как бы парадоксально это не звучало. Ей придется ловить каждый миг, каждую улыбку и быть в настоящем. Не сожалеть о прошлой жизни, не бояться будущего, а жить сейчас. Она всегда воспринимала жизнь как данность. Хогвартс — потому что она волшебница; друзья — ведь как иначе, у всех есть друзья; счастье — это ведь и есть жизнь. Гермиона никогда не думала, что потеряет все это. Но секунда. И. Больше ничего. — Но я все еще вижу твое пламя. Необыкновенное. Несмотря на все испытания и невзгоды, оно горит столь ярко, согревая замерзшие сердца. Моя дочь, Ариадна, — он слабо улыбнулся, вспоминая родной образ, — ты напоминаешь мне ее. Гермиона представила красивую девушку с мягкими чертами лица и такими же серыми, что в лучах солнца загорались сизым, как у ее отца, глазами. Она чувствовала, что рана Элрофина еще не зажила, и не решалась спрашивать подробнее. Что-то подсказывало, что рассказ о дочери будет в прошедшем времени. Настала тишина. И она была такой уютной, что в нее хотелось завернуться как в старые воспоминания. Гермиона любила молчать вместе с дорогими ей людьми — порой это было куда глубже слов. — Я бы очень хотела увидеть Средиземье, — она улыбнулась, переводя взгляд от холодных рук эльфа на белоснежную землю. — Я никогда не думала о своей смерти, представляешь? — Элрофин заметил появившиеся морщинки от улыбки на лице волшебницы. — Я видела смерть в моем мире, даже чувствовала ее легкое прикосновение, но никогда не осознавала, что конечная точка все же есть. И перед этой точкой, я бы хотела увидеть Средиземье, как живут в нем гномы, как эльфы творят магию песней и люди собирают хлеб. Увидеть настоящего живого хоббита, они же существуют? Какого они роста? Вот такие? — Гермиона резко встала напротив эльфа и коснулась ладонью своего плеча. — Или вот такие? — она переместила руку на талию. Элрофин рассмеялся и опустил ее ладонь чуть ниже. — Вот такие. — Он пригласил Грейнджер жестом вернуться на скамейку. — Такие невысокие, — она добродушно улыбнулась. — Может быть, я даже когда-нибудь отправлюсь в путешествие по Средиземью. — Обязательно, — Элрофин легко обнял Грейнджер, наслаждаясь так давно забытым спокойствием.***
Гермиона много времени проводила над работой с записями. Она записывала все травы, которые изучала, в алфавитном порядке. Конечно, а как иначе. Ей нравилось детально описывать их свойства, рисовать сухие веточки, создавая собственную маленькую энциклопедию. Она дорисовывала миниатюрные лепестки ацеласа, о котором ей рассказала и подробно описала Линвен, когда Гермиона снова вспомнила слова Элрофина. За те месяцы, что я знаю тебя, ты изменилась больше, чем должна Вот она начала выводить контур сердцевидных листочков, когда слова появились рядом и въелись в бумагу. Обычный человек этого не заметит, но эльфы видят то, что неподвластно людям Они кружились словно насекомые перед глазами, одна выше другой. Мы видим острее, подмечаем даже те детали, о которых вы не догадываетесь Влево, вправо, вниз. Острее Детали Не догадываетесь Гермиона раздраженно откинулась на спинку уныло скрипнувшего стула. Она так сильно не хотела признаваться самой себе в том, что не сможет долго находиться в безопасном Лехолесье, которое успело стать хоть и чужим, но все же домом, но слова Элрофина побуждали вспомнить о трезвости рассудка, собственной безопасности и в целом к реальности. Грейнджер не сомневалась в том, что эльфы подмечают любые мелочи; высокомерные эллет, храбрые стражи, король или даже Леголас — обязательно наступит момент, когда она не сможет все рассчитать, продумать и подыграть. Гермиона слишком устала от волнения, ставшего второй кожей, проклятия чертовой ведьмы и постоянного контроля над речью. — Даже столь угрюма, — неожиданно открытой части шеи коснулось теплое дыхание, за которым последовал мимолетный поцелуй, — ты все равно неотразима. Гермиона повернулась к склонившемуся над ней принцу, что с любопытством рассматривал записи. Он медленно вел указальным пальцем по лепестам ацеласа, аккуратно очерчивая мелкие формы. Гермиона обратила внимание на раны и ссадины на его руках, грубо запекшууся кровь между трещинами и грязь под ногтями. Даже кожа казалась черной от грязи. — Ты только что вернулся, — сказала Грейджер, рассматривая чужое лицо. Ей пришлось немного отодвинуться, чтобы не касаться носом его щеки. Леголас был с ног до головы покрыт дорожной пылью, с темных сапог стекала грязь, а подол плаща оборван, словно он зацепился за огромный кактус. Гермиона улыбнулась. Кактус. Хорошо, что здесь нет кактусов — она их терпеть не может. — Вот так лучше, — Леголас посмотрел Гермоне в глаза и очень устало, но искренне улыбнулся. — Я скучал по твоей улыбке.